Андрей Дышев - Война закончена. Но не для меня
Тот, который сидел на земле, был чернокожим и находился в жесточайшей прострации. Это и был тот самый Майкл, которому выбили глаз. Он плохо понимал, что происходит, и вообще не реагировал на мои слова. Мне пришлось силой поднять его на ноги и обмотать веревку вокруг его пояса. Пока я это делал, он норовил снова опуститься на корточки. На его лицо страшно было смотреть. Собственно, там и лица как такового не осталось. Видимо, его несколько раз ударили чем-то тяжелым, возможно, прикладом автомата, выбили правый глаз, оставив на его месте кровавое месиво, разбили нос, расквасили верхнюю губу и, по-моему, выбили несколько передних зубов.
В общем, я решил вытащить его первым, так как второй (Ричард, что ли?) худо-бедно понимал меня. Когда Дэвид начал тянуть веревку на себя, Майкл повис на ней, как мешок с песком. Голова его безвольно покачивалась, задевая стены. Едва лейтенант вытащил его на поверхность, началась стрельба.
Этого я меньше всего хотел, хотя и ожидал.
– Дэвид! – заорал я. – Привяжи веревку к чему-нибудь и найди себе оружие! Мы выберемся сами!
Когда рядом творится какая-то драматургия, а ты не в силах повлиять – это ужасное чувство. Наверху оглушительно лязгали автоматы, хлопали гранаты, раздавались крики, а я с незнакомым, испуганным насмерть американским солдатом сидел в зловонной яме и путался с веревкой. Сперва надо было отправить наверх пленника; оставь я его в яме, он остался бы тут до скончания дней своих.
– Ты сможешь… блин!!! Ты сможешь подняться сам?! – кричал я, а меня перебивал грохот выстрелов и взрывы.
Он то ли кивал, то ли неуверенно пожимал плечами. Несколько суток плена вывихнули ему мозг. Инстинкт подсказывал ему, что здесь, в яме, намного безопаснее, когда сверху свистят пули. А больше ничто ничего ему не подсказывало, и американец, как зверек, готов был свернуться калачиком на дне ямы, заткнуть уши, затаиться, замереть и переждать стрельбу. Он не мог и не хотел понять, что находится сейчас в собственной могиле и единственная возможность продлить свою жизнь – это выбраться отсюда.
Я жестко схватил его за грудки, встряхнул и закричал прямо в лицо:
– Наверх, солдат!! Ползи наверх!!! Там есть оружие, там твой командир!! К бою, сынок!!
Он вроде понял, стал царапать стену обломанными ногтями, пытаясь на нее взобраться. Я присел, посадил его себе на плечи, выпрямил ноги и поддал солдату кулаком под зад. Тот зашевелился, полез, наступил грязным ботинком мне на голову, соскользнул, чуть не упал, снова встал на мое темечко. Я стоически терпел эту мерзкую пытку. За веревку он схватился, но подтянуться на ней ему не хватило сил. Так бы он и стоял на моей голове в липких обгаженных ботинках, если бы Дэвид сверху не протянул ему руку.
Настала моя очередь подниматься. Я взялся за веревку, потянул ее на себя, но она вдруг поехала вниз, и ее обгоревший, тлеющий конец хлестнул меня по лицу.
Более нелепой ситуации я еще не встречал! Мне ничего не оставалось, как ждать – либо помощи ребят, либо гранаты, случайно залетевшей в зиндан. Вверху творилось что-то невообразимое. Может быть, узкий колодец усиливал и размножал звуки посредством резонанса, но мне казалось, что наверху идет широкомасштабная баталия с участием всех коалиционных сил. Разбуженный кишлак, сочувствующий талибам или террористам, – страшное дело. Его мы и получили.
Не успел я как следует поразмышлять о своей незавидной судьбе, как сверху показалась обширная тень Остапа.
– Командир, кидай веревку! – протрубил он.
Несколько мгновений, кряхтений и кусков глины по голове – и я наверху. Не успел встать – как меня швырнуло на землю взрывной волной от гранаты. Дом полыхал, ворота были разбиты в щепки. С улицы неслись струи пуль. Часть дувала обрушилась, и из проема мне махал Остап:
– Командир, сюда!!
Вот так. Стоило на несколько минут покинуть плацдарм, как потом очень трудно въехать в ситуацию и включить мозги.
Поливая огнем развороченные ворота, я отходил к проему. Дэвид, завладев пулеметом, строчил во все стороны, где ему явно мерещились талибы. Обнявшись, как закадычные друзья, едва передвигали ноги наши пленники. Чернокожий солдат спотыкался и падал, а обессилевший Ричард, не пытаясь снова поднять его на ноги, упрямо тянул его за руку, будто намереваясь тащить за собой волоком. Майкл вставал на колени, качался, снова падал. Он не выйдет отсюда, понял я, кинулся к солдату, взвалил его на плечо и с ним выбежал через проем.
Мы отходили через мокрые поля, активно огрызаясь огнем. Жители кишлака, хоть и сочувствовали талибам, но все же не были хорошо обученной и вооруженной бандой. Из разных точек кишлака по нам не слишком прицельно палили из винтовок; с каждой минутой пули свистели все реже. Луна еще не взошла, и кромешная тьма стала нашим союзником. Мои ноги под тяжестью Майкла глубоко увязали в сырой пашне. Было очень трудно, силы мои были на пределе. Майкл, как солдат, был уже никаким. Зато как тело – просто отличным: неподвижным, молчаливым и относительно легким.
Стрельба постепенно утихала. Кишлак не стал нас преследовать. Мы погружались в глубину ночи мелкими группами. Я шлепал по грязи последним, часто останавливаясь и поправляя на плече свою ношу.
Потом мы обошли осыпанный камнями-призраками холм и зашли в ущелье. Смола оторвался от нас, взяв на себя роль дозорного. Он не поленился прихватить с собой трофейный гранатомет с единственной гранатой, который нес на плече, как сантехник сливную трубу. Время от времени Смола чиркал спичкой, чтобы мы не потеряли его в кромешном мраке.
Было уже не меньше двух часов ночи, когда наш дозорный нашел подходящее место для ночлега. Это была пирамидальная горка, усыпанная валунами и булыжниками, из которых можно было соорудить временный бастион для оборонительного боя. Скинув трофеи, Смола вернулся ко мне и взвалил тело чернокожего солдата на себя.
– Поставь растяжки, – сказал я ему. – Хватит двух. И можете отдыхать. Я подежурю… Спать совсем не хочется…
Когда я доковылял до нашего лагеря, то первое, что услышал, был резкий и донельзя злой голос Дэвида. Он крепко держал за грудки Ричарда, тряс его и кричал:
– Ну как ты мог?!! Как ты мог допустить это?!! Ты же… предатель! Ты же подлец!!!
Ричард не сопротивлялся, лишь отвернул лицо в сторону.
– По твоей вине это случилось!! По твоей!! Так или нет!? Рядовой Миллер, отвечать на вопрос!! Ведь ты мог его спасти? Мог или нет?!!
А Ричард все молчал, глядя в сторону.
Никто не вмешивался. По-моему, никто толком ничего не понял. Во всяком случае нам, русским, это было понять сложно: командир сбежал из плена, с нашей помощью освободил своих бойцов, и вот сейчас обвинял уцелевшего солдата в смерти товарища.
Оказывается, Патрика, который был ранен в живот, талибы сегодня утром казнили. Вытащили из зиндана и ножами изрубили на куски. Его крики были слышны даже сидящим в яме Ричарду и Майклу.
ГЛАВА 22
Перед рассветом Майкл начал громко стонать, и мы, озабоченные тем, чтобы он не выдал нашего схрона, сидели вокруг него, с тревогой поглядывая по сторонам. Мы не знали, чем можно помочь несчастному. Смола, который во время ночного рейда успел набить рюкзак разнообразным трофеем, сделал ему повязку, которую смочил какой-то пахучей жидкостью.
– Это анальгетик, – сказал он. – Больше я ничего не смог раздобыть.
Дэвид подчеркнуто держался на дистанции от Ричарда. У нас остался горький осадок после ночной истерики лейтенанта, когда он огульно обвинил солдата в трусости и предательстве. И напряжение между мной и моими бойцами тоже не угасло. Они по-прежнему не могли понять, какого черта я вожусь с этой жалкой кучкой, от которой у нас только проблемы.
Еще вчера я лелеял надежду в душе, что взорвать склад нам помогут наши американские друзья. Но после того, как увидел, в каком бедственном положении они находятся, похоронил эту идею. Оставался Дэвид с сомнительными способностями и навыками. Не было смысла полагаться на него. Хоть Дэвид и присвоил себе трофейный пулемет с приличным боезапасом, я все же не верил в него как в боевую единицу. Не решится он штурмовать с нами склад. Да хрен с ним. Сами справимся. Мне он нужен для других целей. Во-первых, он должен привести нас к складу. А во-вторых, он сгодится в качестве заложника, если вдруг нам помешают штурмовать склад его соратники.
– Командир, – сказал Смола, придавливая камнем комки окровавленной ваты. – Майкла надо срочно госпитализировать. Он весь горит. Если не оказать ему медицинскую помощь, он не доживет до вечера.
– Ты говоришь неполиткорректно, – поправил его Удалой. – Твои слова могут оскорбить Майкла и унизить чувство его собственного достоинства. Говорить надо так… – Удалой перешел на английский: – Сэр, у вашего солдата замечательный температурный показатель, значительно превышающий наши показатели. И это дает мне основания предположить, что когда-то в далеком будущем на его роскошной мраморной плите из золота, инкрустированного алмазами, будет отлита сегодняшняя дата…
