Михаил Нестеров - Офицерский крематорий
Сначала треснуло одно стекло, за ним – другое. Я влетел в помещение и, падая на пол, сгруппировался и перекатился через плечо. Давя осколки стекла ногами, через витрину в магазин шагнул этот рослый и мощный, как Шварценеггер, полицейский. Он был настолько уверен в своем превосходстве, что пренебрег огнестрельным оружием.
Ему пришлось сделать пару дополнительных шагов – как раз то расстояние, на которое я перекатился, и его последний шаг был уже не так тверд. Подцепив его ногу стопой, другой ногой я ударил его по голени, и этим приемом джиу-джитсу, которым я овладел в совершенстве, свалил сержанта на пол. Но оказался на ногах одновременно с ним.
Тем не менее мы поменялись ролями: теперь он стоял ко мне спиной. И в этот раз его рука была готова выхватить пистолет. Я успел схватить его за руки, прижимаясь грудью к его спине и подбородком – к затылку, чтобы предотвратить удар головой в лицо. Сержант согнул захваченные запястья и напружинил их, словно его тело пронизал разряд тока. Потом поднял их по дуге над головой, вместе с моими руками, и, неожиданно присев, развернулся ко мне.
Его движения не поддавались логике, и я не успевал реагировать на них, а точнее – я подчинялся им. Вот мой противник оказался слева от меня, прижал мою голову к своему плечу, крутанул меня вокруг себя и бросил на пол. Затем, отшагнув, повторил попытку вооружиться.
Я опередил его. Когда он освободил кобуру от табельного пистолета, я обеспечил себя стеклом размером с суповую тарелку. Он прицелился в меня, а я швырнул в него стекло. Оно прошло точно над его рукой и ударило в шею. Он бросил пистолет и схватился за порезанное горло. Я снес его с дороги плечом и в два прыжка очутился на улице. От меня шарахнулась стайка девушек-подростков, и не успел уйти с дороги крепкий парень в аляске – я убрал его, просто подставив плечо…
Слева раздались громкие крики: «Стой! Стрелять буду!» – и первый предупредительный выстрел в воздух, за ним второй.
А с правой стороны обозначились огни патрульной машины. Сержант, опознавший меня, еще до сбивки со мной успел вызвать подкрепление, другой причины такой блистательной оперативности я представить не мог.
Я шагнул на дорогу, наперерез «девяносто девятой». В тот момент, когда бампер ударил меня под колени, подпрыгнул, боком заваливаясь на капот, а дальше по инерции меня забросило на лобовое стекло. Водитель ударил по тормозам – что мне и требовалось для завершения маневра, и я приземлился уже по ту сторону машины.
Вторая полоса дороги встала. Водители и пассажиры смотрели на меня, как на сумасшедшего. Этот всеобщий ступор я мог записать себе в актив, если бы преследователи не сделали то же самое. Они, лавируя между машинами, стремительно сокращали дистанцию, воздух прорезали еще два выстрела.
Еще большую скорость развил патрульный «Форд». Он не мог выехать на встречную полосу, но продолжал двигаться в своем ряду. Я тоже определил свой путь и к той точке на противоположной стороне улицы приду первым, однако опережу преследователей ненамного. Что будет дальше – я не знал. В таких случаях приходилось действовать по обстоятельствам.
Таким обстоятельством оказался стоматологический кабинет. Я понадеялся, что в этой микроклинике два выхода, меня устроило бы даже окно во двор.
Я рванул вперед, к зашторенным, ярко подсвеченным изнутри окнам, едва различая дверь, только верхнюю, застекленную часть ее. Транспорт начал вставать на другой половине улицы. Патрульная машина тоже встала, лишившись какого-либо маневра. Передние дверцы открылись, выпуская двух вооруженных полицейских. Они чуть отставали от пары своих коллег, находящихся от меня по левую руку, но так или иначе успевали перекрыть мне путь к отступлению. Уверенности им придавал очень важный момент: я не мог воспользоваться транспортом.
Дверь. Лишь бы оказалась незапертой дверь стоматологической клиники. Я мог бы блокировать ее изнутри ножкой стула, пропихнув его через дверную ручку к дверной коробке. Я рванул дверь на себя. Черт! Она была закрыта изнутри…
– Стой! Руки!..
Полицейские были в десятке метров от меня. Другая пара поотстала на такое же расстояние. Четыре ствола против двух кулаков. Проиграть им этот эпизод значило проиграть всю игру. На кону стояла моя жизнь, и, похоже, сейчас за нее никто не дал бы и ломаного гроша.
Я бегло огляделся. Картина на миг замерла, как будто для того, чтобы я сумел запомнить каждый мазок этого вечера. Разбитая витрина. Прижавшиеся друг к другу манекены. Онемевшие прохожие. Заглохший поток машин. Вскинутые для выстрела руки полицейских. И картина эта стала покрываться трещинами, превращаясь в хрупкий витраж. А за ним – ничего. Черное безмолвие.
Эта картина была бы неполной без застывшей рядом со мной девушки. Хамелеон, слившийся со стеной. Но я различил его в примитивных узорах кирпичной стены и выдрал из нее.
– Кричи или умрешь! – дыхнул ей в ухо. – Громко, ну! – И прикрылся девушкой, заняв ее место у стены. – Назад! Или я убью ее! Назад!..
Полицейские остановились, но оружия не опустили.
Я сделал шаг к двери. Прижимая к себе девушку одной рукой, локтем другой руки разбил стекло, просунул руку внутрь и сразу нащупал замок. (Боже, сколько замков я открыл, тайно проникая в помещения!..) Как слепой считывает комбинации выпуклых точек букв и цифр азбуки Брайля, так и я прочитал пальцами это устройство и мысленно разложил его на части: ручка ригеля, петля скобы и петля ригеля, основание запорной планки. Сейчас меня задерживала примитивная, но надежная дверная задвижка, сработанная, скорее всего, в стиле ретро. Надавив спиной на дверь и тем самым ослабляя давление ригеля на скобу, я потянул за его ручку. Он сдался неожиданно легко и с громким стуком ударился в петлю, на которую изнутри можно было вешать замок.
Я отступил от двери и дернул ее на себя, заодно высвободил руку и отпустил заложницу. Волосы девушки пахли жасмином. Этот аромат очень подходил ей. Генный запах ее волос и запах жасмина с миндалем были созданы друг для друга. Я коснулся ее волос губами, бросил ей:
– Извини. – И еще: – Спасибо!
Затем подтолкнул ее в сторону полицейских, но так, чтобы она еще послужила мне щитом, и дернул дверь на себя. Она открылась – на ширину ладони – и остановилась, как будто кто-то застопорил ее ногой. Цепочка. Чертова дверная цепочка удерживала сейчас дверь и меня от «незаконного вторжения»! Открывая задвижку, я не мог нащупать цепочку через брешь в верхней части двери: она была много выше замка.
Я развернулся, подставляя спину под пули, и что есть силы рванул дверь на себя. Отчаяние сыграло со мной злую шутку: цепочка оказалась хлипкой, и я, с корнем вырвав запорную планку, оказался на асфальте. Удар спиной о твердое покрытие был настолько сильным, что вырубил весь свет на улице. Но включил злобный огонь в глазах полицейских, наставивших на меня оружие:
– Не двигайся!
Вот и все, сдался я. Вот и все. Я не смог бы подняться без посторонней помощи.
На помощь этой паре спешила еще одна – из патрульной машины. Боковым зрением я увидел стремительно приближающуюся фигуру человека. Она с ходу врезалась в первого полицейского, а тот, падая, подмял под себя второго. Удар был такой силы, что «эффект домино» распространился бы на целое отделение полиции.
Я увидел чью-то руку, услышал знакомый, вроде как из далекого прошлого, голос:
– Вставай, Павел, уходим!
Я успел изумиться: «Павел». Так официально. Он мог бы назвать меня одной буквой: «П».
Я пришел в себя, и смена настроений меня ничуть не удивила. Человек, спасший меня от пули, уводил меня в стратегически неверном направлении – просто подальше от места происшествия. Я схватил его за руку:
– За мной, быстро! И пригнись.
Не успел он перешагнуть порог стоматологического кабинета, как в дверной косяк ударила пуля.
– Вот видишь?
– Да уж, – ответил он.
Все в этом небольшом холле, который просился называться прихожей, соответствовало моему воображению. И первое, что я сделал, – это блокировал дверь стулом, просунув его ножку через дверную ручку и вдоль коробки. Теперь, чтобы выдернуть стул через брешь в верхней трети двери, полицейским понадобится время. А нам нужно было поторопиться, чтобы не нахватать пуль через эту брешь.
Путь в лечебную часть стоматологии, расположившейся в двухэтажной квартире жилого дома, лежал через лестничный марш и короткий коридор. На стене стоматологии висели репродукции картин, больше подходивших для стен морга: «Крик» Эдварда Мунка, «Портрет философа» Любови Поповой. Между ними – план экстренной эвакуации, обрамленный оконным штапиком.
– План, – указал на схему Юрий.
– Это не тот план. У меня есть свой.
– Но здесь указан пожарный выход.
– Дверь не откроется, если даже мы подожжем это здание. Ты хоть раз взламывал сейф… Юрий Михайлович, кажется?
– Да, – подтвердил он. – Ни разу.
