Михаил Нестеров - Офицерский крематорий
– Я это понимаю, – покивал Павлов, и в его глазах, как мне показалось, сверкнул мстительный огонь. А может быть, в них отразился свет петляющего между бетонными блоками байка, нарушившего тишину этого района.
Майор вырвал из блокнота листок и, набросав на нем несколько цифр, вручил его мне:
– Связь со мной держи по этому номеру. На первый номер больше не звони, ни при каких обстоятельствах. Иначе спалимся оба.
Я вынул из кармана куртки сложенный вчетверо лист бумаги и в свою очередь вручил его Павлову:
– Это заявление. Я добровольно сдаю оружие. Заодно оправдаю твою вылазку.
Он развернул бумагу, прочел первые слова: «Заявление: «Я, Павел Ильич Баженов, добровольно сдаю оружие…», нашел строчку с указанием места хранения оружия: мусорный контейнер напротив дома номер 6 по улице Николая Островского, что в паре кварталов от этого места. Также в заявлении я составил список добровольно передаваемых полиции предметов: номера пистолетов, количество патронов.
– Звони своему первому помощнику – при мне.
Павлов хмыкнул. А я прикинул, что скоро узнаю, как между собой договорились называть меня опера. Во всяком случае, чтобы у них не зародилось подозрение, Павлов должен был отработать на эмоциях. Что он и сделал, назвав меня мразью. И дальше продолжал называть меня лицом женского пола:
– Эта мразь снова обвела нас вокруг пальца! На стекле моей машины я обнаружил прижатый дворником лист бумаги – заявление на добровольную сдачу оружия. Николая Островского, 6. Да, – он глянул на меня, – я уже достал пакет из мусорного бака, оба ствола на месте, патроны тоже. Потому! (Он, по всей видимости, ответил на вопрос, почему действовал без подстраховки.) Не я первый мог прочитать бумагу на лобовом стекле, и вот два ствола и куча патронов неизвестно в чьих руках! Конечно, резонно. Жду.
Он нажал на клавишу отбоя. Я взялся за ручку дверцы, но Павлов остановил меня:
– В крови твоей жертвы эксперты обнаружили тот же наркотик, что и у тебя, – сальвинорин-А. Но в меньшем количестве.
– Конечно, – сказал я, – по-другому и быть не могло. Ведь я и выпил намного больше, чем Рита.
Павлов оказался человечнее, чем я думал.
– Осторожнее с Кроссом, – предостерег он меня. – Кросс лояльно относится к нашим итальянцам. Я не знаю, сколько они ему платят и платят ли вообще. Знаю точно, что он частенько ужинает в «Гроте». Предпочитает на публике не показываться. Между залом и кухней есть маленькая столовая…
– Да, я заметил. Ты имел с ним дело?
– Предпочитаю не иметь, – ответил Павлов тоном: «Держусь подальше».
– Не переоцениваешь его?
– В большом мире Кросс – мелкий хищник. Но в своем регионе он далеко не мелочь.
– Я понимаю, – кивнул я.
– Спасибо.
Я вышел из машины и завернул за угол дома, не переставая хмуриться. Мысли о тайном смысле не давали мне покоя. А родились они, когда я задал вопрос Павлову: что поимеет он, если я найду исполнителя и организатора теракта? Тайный смысл и нелегальное сотрудничество. Я где-то что-то упустил. Мне не хватало нескольких кусочков пазла, а без них я не мог представить чье-то художество целиком. Нужно отключить мозги (такой совет мне не раз давал мой тренер, когда терпение его иссякало: «Отключай мозги, Паша, просто сильно бей!»), иначе эта мысль завладеет мной, и я нагорожу столько вопросов и ответов, что не увижу за этим частоколом истины.
Мысленно я снова вернулся к Павлову. Для него лучше синица в руках – это я, чем журавль в небе – это Серж Карапетян. И вообще, чем отличается одна благодарность от другой? Качеством? Ликвидация особо опасного преступника для него – приоритетная задача. А поиски истины на пепелище ГУВД – задача на перспективу. И он может сделать правильный выбор…
Глава 13
Жасмин
«Кросс частенько ужинает в «Гроте». Он лояльно относится к «нашим» итальянцам».
Лояльно – означает нейтрально, но вряд ли доброжелательно. Не представляю эту снегоуборочную машину хотя бы с предостерегающей надписью «Опасно для жизни!».
«Предпочитает на публике не показываться. Между залом и кухней есть маленькая столовая…»
В тот вечер Кросс видел Риту, составившую мне компанию. Что дальше? Одни догадки. Можно построить множество версий и, в конце концов, запутаться в них.
Я не мог забыть радостного блеска в глазах Кросса. Снимки он назвал карточками: они с места пожара в ГУВД. «За работу!» – бросил он клич. Обычно так призывают к решающей атаке.
Они нашли то, что искали?.. Но, прежде чем ответить на этот вопрос, мне стоило найти ответы на другие, отталкиваясь от предположений. Нет, это не сложно, обычная работа детектива по выстраиванию версии. Отправной точкой стал ответ на вопрос: кто поимел выгоду от пожара в ГУВД? Ответ однозначный: Сергей Карапетян. Рита – его «хорошая знакомая», и логично было допустить, что она стала либо свидетелем этого преступления, либо участницей. Ее убрали, но, как выяснилось позже, она оставила прямые или косвенные доказательства причастности Карапетяна и Кросса к поджогу Главка. Они не знают, что искать, потому что не знают, какого рода и в каком месте оставила Рита улики против них, а также не могут подключить к поискам улик полицию, это все равно что пустить собак по своему следу. Я подвернулся как раз кстати. Они делают вид, что озабочены поиском убийцы Риты, тогда как на самом деле ищут спрятанные ею улики.
Тут же пришли на ум снимки. Два из них вызывали вопрос: какой первый? Кросс горячо возражал: «Не все ли равно!» Значит, для него важна вся серия целиком. Фотографии для него представляют огромный интерес, от меня же требуется только узнать их ценность.
Но из какого куска выкроить время? Не сегодня завтра Кросс и ко мне подъедет с благожелательной улыбкой: «Извини, твои услуги нам больше не нужны». Он или шлепнет меня, или передаст в загребущие руки Павлова.
Мне стало не по себе. Показалось, что за дверью выстроился хоровод веселых минуток. Одна убежала, на ее место встала другая. Скоро и последняя растает…
Я знал имя убийцы Риты, но на одном чутье не уедешь. Мне необходимы доказательства виновности Кросса. А чтобы достать их, нужно время. Хотя бы потянуть оставшееся…
Я не мог ничего придумать. Конечно, можно совершить банальный побег из города, а что дальше?..
Меня обуял страх. Никогда мне не было так страшно, как в эту минуту и в этих жутких, осиротевших стенах книгохранилища, в котором, в моем представлении, совершил самосожжение хранитель, а потом нашла приют та, о которой я не переставал думать. Она тоже что-то жгла здесь – я до сих пор ощущал запах гари. Остатки сальвинорина давали иной ответ: это запах плоти хранителя, обвязавшего себя рукописями и ставшего на голгофу из никому не нужных книг…
Сальвинорин. Психологический галлюциноген. Сергей Карапетян показал себя знатоком в области «оборота наркотиков в нашей стране» в целом и в отдельно взятом препарате. «Так что ты запросто мог отравиться».
«Мне знакома эта фигня: сальвинорин называется», – вспомнились слова Кросса.
Все вроде бы сходится. С большой долей вероятности я мог сказать, что это он подсыпал в вино наркотик, задержав в столовой Карло…
Голова пошла кругом. Я не мог мыслить нормально, находясь в замкнутом пространстве, пусть даже таком огромном, как эта библиотека. Здесь я пребывал в состоянии, ранее мне незнакомом, и придумал ему красивое название – «клаустрофобия мыслительного процесса». А ведь совсем недавно мерклый дежурный свет придавал помещению уют зрительного зала, и я думал о том, что, не зажигая другие лампы, здесь легко ориентироваться и размышлять над проблемами…
Я вышел на улицу – чтобы уже там «узнавать себя через трудное терпение думать об одном и том же». Уже не помню, как долго бродил по центру города. Поравнявшись с тускловатой витриной магазина, за стеклом которой скучала пара бесполых манекенов, я глянул на свое отражение. На меня смотрел стильный молодой человек в рокерских сапожках со скошенным каблуком, в джинсах, дубленке, с неприкрытой головой. Пожалуй, стоит отказаться от броской одежды.
Но не успел я об этом подумать, как справа от меня возник еще один образ. На мое отражение смотрел полицейский – лет двадцати пяти, с квадратным, как мне показалось, лицом. Я видел его глаза, которые прошли через слой зеркального стекла и превратились в светофильтры. Этот молодой полицейский в звании сержанта не мог ошибиться, опознав во мне объявленного в розыск преступника, равно как не мог оторвать от меня своих глаз.
Мы оба активизировались, как по команде. Надо отдать должное сержанту, он не стал хвататься за оружие и терять драгоценное время: откидывать полу куртки, расстегивать кобуру, выхватывать пистолет, снимать его с предохранителя, ставить на боевой взвод, – на это ушла бы уйма времени, а я не стал бы его терять.
У него была превосходная реакция. Он шагнул ко мне с проворством рапириста и выбросил руки вперед. Не дойди он на полшага, и толчок в спину потерял бы силу, а так он буквально вложился в этот прием. И если бы я, не уступая ему в реакции, не успел бы повернуться к нему, то влетел бы в витрину лицом вперед, инстинктивно выставляя для защиты руки, и на мне живого места не осталось бы.
