Андрей Загорцев - Боевое кредо
– Товарищ прапорщик, – заблеял боец, – тут летчики пришли…
– О-о-о, кто пришел! Это наши, – выглянула из окошка физиономия Пачишина. Ну-ка, давай бегом, обслужи офицеров как положено…
Пришлось и мне усесться за стол рядом с лейтенантом. Насмерть перепуганный боец приволок две тарелки макарон по-флотски, большую тарелку с капустным салатом, белый хлеб, несколько шайб масла, сахарницу, соль, перец, горчицу.
– Приятного аппетита, – невнятно промычал он и, трясясь от непонятного нам страха, испарился.
Пачишин вылез из своего закутка и присел к нам за столик.
– Разболтались тут армейские, глаз да глаз за ними нужен – ни приготовления пищи организовать, ни форсунки продуть… Бойчишки у них грязные и голодные. Это же надо, поварята – и голодные. Тут прапор молодой с поварихой гражданской руководил, я его взашей выпер. Они к зампотылу пошли жаловаться, тот прибежал, посмотрел и обещал мне отношение дать – очень ему макароны понравились!
– Слышь, ты что, вообще с дуба рухнул?! – зашипел я на него. – Не забыл, ЧТО мы тут делаем? Переводиться будешь, когда в бригаду приедем. А сейчас сваливай к дневке, у нас до сеанса связи пятнадцать минут; координаты передаем, я минирую и – сваливаем.
– Блин! – очумело потер затылок Пачишин. – А я совсем забылся, меня за авторитета тут держат… Кстати, знаете, кого видел? Помните нашего пленного Зюзика, механика? Болтался со своим Рябушкиным. На доклад их притащили – хвалили за то, что они диверсантов обнаружили. Оба довольные такие, меня увидели – рты пораскрывали. Так я их на кухню затащил, от пуза накормил, еще бойцу сигарет и тушняка отсыпал. Зюзик, тот вообще обрадовался, как родным, – его на «ЗИЛок» снова посадили.
– Они нас не сдадут? – спросил я, ускоренно пережевывая вкуснейшие макароны.
– Да нет, не должны. Зюзик сказал, что они сейчас на наше спецназовское стрельбище едут, офицеров каких-то везут.
Неплохо было бы опять под видом летчиков смыться отсюда и с комфортом доехать на пункт сбора групп на нашем бригадном стрельбище. Однако мечты, мечты… Пачишин сказал, что «ЗИЛ» уехал минут десять назад, а у нас еще обязательный сеанс, без которого, считай, задача не выполнена.
Позавтракав на славу, мы с лейтенантом вышли из столовой и стали дожидаться нашего технаря-майора, переквалифицировавшегося в «прапорщика Шматко». Пачишин вылез из палатки с двумя огромными свертками под мышками и, воровато озираясь, поспешил к месту базирования группы, не обращая на нас внимания. Мы вприпрыжку поспешили за ним. По дороге к нам присоединился Каузов и рассказал, что через пять минут он попрется на «бабочку» (штабной прицеп), к офицерам оперативного отдела армии – наносить на карту обстановку, а потом начнется какой-то разбор, который будет проводить сам командующий армией.
Вот он, мой шанс! А что, если попытаться проникнуть в «бабочку» вместе с Вермахтом, оставить там дипломат с закладкой, а потом как-нибудь убраться оттуда и уходить всей группой? По моим расчетам, «спортсмены» должны будут что-то предпринять… Если они создадут как можно больше шума, то можно будет уйти незамеченными. Пока я на ходу думал, Каузов заметил семенящего впереди со свертками под мышками майора.
– Ахтунг! Руссиш партизанен, хенде хох! – заорал он вслед Пачишину.
Тот от страха споткнулся и, упав на землю, выронил свертки.
– Нихт партизанен, их бин больной, – вяло отбрехался он, но, увидев наши довольные физиономии, зло сплюнул и поднялся.
– Вот вы, блин, идиоты, делать вам нечего!
– Чего это ты там тащишь? – поинтересовался я.
Лейтенант-«начфиненок» подбежал и даже умудрился обнюхать свертки.
– Фу-у, нельзя, – отогнал его Пачишин. – Да это я так, маслица там килограммчика три взял, сахарку, печенья, тушенки, сгущенки… прапорщик я или нет? – Он принялся рассовывать уворованное в рюкзак и, под впечатлением от выполнения обязанностей начальника ПХД, занялся кормежкой братьев-связистов.
Доктор вытащил «снаряженный» дипломат, еще раз осмотрел его и протянул мне.
– Приближается день «икс», время «ч» и полная «ж», – торжественно провозгласил Аллилуев, передавая мне дипломат. – И помни, перед употреблением – встряхнуть!
Группа под прикрытием растянутых масксетей и машин начала неспешно экипироваться. Я переписал снятые координаты в блокнот радистам, подготовил свой рюкзак для быстрого одевания и, достав бинокль, осмотрел окрестности. Мы на открытой местности, лес от нас метрах в пятистах. Если начнем убегать, то нас будет лицезреть весь личный состав подвижного командного пункта. Тем более с той стороны могут подбираться к пункту «спортсмены». Увидев нас, да еще в голом поле, они постараются не упустить возможности нам насолить. Угнать какую-нибудь машину? Было бы, конечно, хорошо, но мы все-таки не в кино снимаемся. Если с БМП лейтенанта Рябушкина этот фокус прошел, то тут, на виду у множества больших начальников, можно и по шапке за такое «ковбойство» получить.
Ход мыслей прервал Вермахт, выпрыгнувший из «радийки» и попытавшийся вырвать у меня из рук бинокль.
– Блин, что за хрень творится в наших войсках?! Если я летчик, так что мне теперь – на каждую вертушку (вертолет) посадочную площадку готовить?! Ну, дай, блин, бинокль, мне еще на «бабочку» надо шуровать – обстановку наносить.
– На хрен тебе посадочная площадка? – спросил я, все еще думая о своем.
– Да наши сейчас передали, чтобы я лично вертолет с командующим армии принял, а вертушка одна. Сейчас генералов привезет, а потом группу какую-то из ваших должна подобрать и на ваш полигон закинуть. А они, ваши спецы, еще даже до места эвакуации не дошли. Значит, экипажу еще круги наматывать, керосин жечь…
В мозгу у меня защелкало, и мысли заметались, пытаясь выстроиться в логическую цепочку.
– Слушай, а зачем им керосин жечь? Вот они, мы, не надо никого искать, они нас здесь прямо с площадки и подберут.
– Да без проблем! Там экипаж Тищенко, ты его знаешь – он же с нами в командировке был, на войне помешанный. Я сейчас на КП полетов своим звякну, что вы уже на площадке. И нам проще, и круги не мотать. Задача была группу подобрать, а какая группа – мне лично без разницы.
– Командир, – заорали связисты, – мы на связи, начали работать!
Рома полез в «радийку» связываться со своими. С командного пункта прибежал посыльный – Каузова вызывали в оперативное отделение. Мысленно перекрестившись, я взял «заряженный» дипломат, проверил готовность группы к движению. Мое напряжение передалось личному составу, и все начали потихоньку нервничать. Ромашкин пытался снова отобрать пулемет у «начфиненка». Пачишин с Пиотровским остервенело запихивали негабаритный кусок масла в рюкзак. Доктор – видимо, для успокоения – перебирал свою медицинскую сумку.
– Ну, все, пошел, – возвестил я, чувствуя себя так, словно участвую в покушении на Гитлера.
– Ни пуха, ни виннипуха! – помахали мне разведчики.
– Заткнитесь! – занервничали Артемьевы, работающие на связи с Центром.
Возле входа в оперативный отдел под грибком стоял понурый часовой в каске и скособоченном бронежилете. На него громко и с удовольствием орал какой-то подполковник.
– Слышь, ты, два глаза – роскошь для одного; пропускай, говорю, мне срочно пройти надо!
– Не могу, товарищ подполковник, мне сказали пропуска у всех проверять, я сейчас скоро сменюсь, тогда и проходите.
– Да ты охамел, солдат!
– Не могу, товарищ подполковник…
Офицер витиевато выругался и, чертыхаясь, пошел обходить штабные машины, затянутые сетями. Приехали! Вся операция по закладке самодельного взрывного устройства срывается. Внутрь я не пройду, часовой требует у всех пропуска. Наверняка специально поставили перед прилетом командующего армией.
Часовой заметил меня и радостно гаркнул:
– Здравия желаю!
Что-то лицо мне его знакомо. И смотрит он как-то подозрительно, обоими глазами в разные стороны… так это же – боец Касабланка!
Сделав озабоченный вид, я подошел к грибку, под которым томился боец, и как можно небрежнее бросил:
– Здорово. Будь добр, не пропускай и меня, а то так неохота на командующего нарываться…
– Да ладно, проходите, – заулыбался часовой и, воровато оглянувшись, поднес пару пальцев к губам – жест, известный всем курильщикам.
Я щедрой рукой отсыпал ему несколько сигарет и с кислой миной начал подниматься по приставной лестнице к штабным прицепам. Все автомобили были выстроены в ряд, между прицепами выложены дощатые настилы, образовывался длинный коридор, по которому туда-сюда сновали озабоченные военные с картами, папками и бумагами, хлопали двери кунгов, звенели телефоны. Обычная атмосфера в командном пункте на выезде. Ориентируясь по табличкам, я вышел в конец «коридора», к огромнейшему крытому прицепу. Из двери вылетел офицер с выпученными глазами и чуть не сбил меня с ног.