Валерий Рощин - Подводные волки
В конце октября 1945 года на подскальной базе острова Земля Александры стало тихо.
Пятьдесят подводников субмарины U-3519 мирно спали в капсулах под пристальным наблюдением сменявших друг друга врачей. Бригада инженера-механика Гюнтера занималась ремонтом и профилактикой механизмов. Молодой связист в назначенное время слушал эфир. А экипаж «Верены», по решению профессора Нойманна, проходил углубленный медицинский осмотр.
Это решение он принял сразу после гибели светловолосого Йохана Шульца. Перед смертью его постоянно рвало, а на кожном покрове начал проявляться язвенный дерматит.
Сорок человек, оставшихся от экипажа «Верены», пришлось изолировать на время обследования в казарме. Общение с американками Нойманн строжайше запретил и выставил возле их отсека вооруженную охрану. На срок шестилетнего отсутствия Хайнца Мора он принял командование базой на себя и действовал довольно энергично. Подводники морщились, бухтели, но, понимая необходимость экстренных мер, подчинялись…
– Скажите, Герберт, а не было ли среди американских продуктов чего-то необычного? – в который раз интересовался Карл. Сегодня объектом опроса был старший помощник командира «Верены» обер-лейтенант цур зее Герберт Прин.
– Нет, мы обнаружили на тонущем судне стандартный набор запасов: замороженное мясо, овощи, фрукты, консервы, макароны, крупы, несколько ящиков виски, датский брусничный сироп и десяток бочек с пресной водой… Похожие продукты имеются в кладовых и трюмах любого морского судна.
– Маркировку на бочках читали?
– Конечно! Обычная питьевая вода.
– В таком случае остается мясо, – задумчиво чесал доктор коротко остриженный затылок.
– Бросьте – это была отличная говядина!
– Насколько хорошо ее обрабатывал кок?
– Горячую пищу удавалось приготовить не часто – только в спокойную погоду или на большой глубине, где не беспокоила качка. Если он занимался варкой, то блюда выходили отменные – сырого мяса в пищу никто не употреблял.
Нойманн опять вздыхал, не находя причин смертельного заболевания.
– Профессор, выдайте нам побольше шнапса, и покончим с этим обследованием, – взмолился старший помощник.
– Герберт, люди из твоего экипажа подхватили серьезное заболевание и продолжают умирать. Я обязан разобраться с этой проблемой…
Обследование затягивалось. Состояние некоторых подводников ухудшалось, а врачи так и не пришли к единому мнению относительно причин странного заболевания.
В первых числах ноября все от той же неизвестной болезни умер молодой парень – рядовой матрос, машинист. И вот тут Нойманну удалось ухватить за самый кончик тонкую логическую нить, ведь матрос ефрейтор Йохан Шульц тоже нес вахты в машинном отделении.
– Послушайте, Альфред, – немедленно насел профессор на командира «Верены», – а кем по специальности были те трое, что скончались по пути из Японии?
– Помощник инженера-механика, вахтенный машинист и торпедист, – отвечал тот.
– Значит, двое систематически бывали в машинном отделении?
– Почему двое? Все трое оттуда.
– Постойте, а торпедист?… – неуверенно возразил врач.
– Согласно боевому расписанию, парень был закреплен за кормовым торпедным аппаратом, вот и ошивался поблизости от машины.
В предчувствии скорой разгадки Карл воодушевился:
– Альфред, я должен осмотреть твою лодку.
– Пожалуйста. В любое время, – недоумевал тот.
– Я хотел бы сделать это прямо сейчас.
Спустившись в центральный пост первым, Ценкер помог преодолеть последние ступени своему спутнику.
– Здесь не так просторно, как на лодке XXI серии, – огляделся он вокруг, – но мы привыкли. Это центральный пост, где сосредоточены все системы управления, зенитный и командирский перископы, посты управления клапанами и кингстонами…
– А что там? – вытянул вперед руку Нойманн.
– Впереди по курсу два отсека – носовой жилой и торпедный.
– Понятно. Проводите меня в машинное отделение.
– Прошу, профессор…
Из центрального поста они прошли в кормовой жилой отсек. Ценкер остановился посередине.
– Этот отсек именуется «Потсдамской площадью». Здесь восемь коек для младшего плавсостава, камбуз, второй гальюн, электроподстанция.
– Как ты его назвал?
– «Потсдамская площадь». Знаете, почему?
– Конечно, нет.
– Из-за постоянной беготни по отсеку и топота матросских башмаков. Он находится между центральным постом и машинным отделением – самыми обитаемыми и рабочими отсеками. Да и сам он никогда не бывает тихим…
Из «Потсдамской площади» они прошли в дизельный отсек. Почти весь его объем занимали два дизеля, здесь же размещались баллоны со сжатым воздухом и с углекислотой. Остальное пространство было заставлено добротными деревянными ящиками и металлическими контейнерами, выкрашенными в темно-серый цвет.
– Что в них? – спросил Нойманн.
– Груз, который я должен был доставить из Киля в Японию, – поморщился Альфред.
– Это я уже понял. А что конкретно?
– В ящиках находятся детали и техническое описание ракеты ФАУ-2. В контейнерах – две тонны какого-то вещества, необходимого для изготовления «оружия возмездия».
– Как оно называется?
– Кажется, уран.
– Уран? – переспросил профессор.
– Да, в секретном приказе было сказано «обогащенный уран-235».
– Это последний отсек?
– Нет. Последний – электромоторный.
– Там такой же груз?
– Такой же.
– Много?
– Почти столько же…
Зигмунд Рашер не был специалистом в области влияния радиации на живые организмы. Впрочем, если бы данная проблема находилась в рамках его специализации, бонусов бы это не принесло – лучевую болезнь и ее страшные последствия в конце тридцатых только начинали исследовать.
Учась на медицинском факультете во Фрайбурге, практикуя в Базеле, защищая кандидатскую диссертацию в Мюнхене и работая по заданию «Аненербе» над проблемами диагностики рака, Рашер даже не слыхивал о таком заболевании. Лишь в начале сороковых среди врачей поползли разговоры о разработке учеными-физиками Третьего рейха новейшего оружия, должного, помимо колоссальных разрушений и психологического воздействия, нести смертельную болезнь от радиоактивного излучения.
Узнав о наличии на «Верене» страшного груза, профессор постарался не выдать волнения. Бегло осмотрев скупую маркировку ящиков, он повернулся и спокойно зашагал к трапу центрального поста.
– Сколько продлится обследование моих ребят? – сошел вслед за ним на каменный тротуар Альфред.
– Не знаю. Неделю или две.
– Почему так долго?!
– Все оказалось сложнее, чем я предполагал…
Расставшись с Ценкером, Нойманн вернулся в свой отсек и вызвал двух заместителей – практикующего хирурга Циммермана и опытного терапевта Рихтера. Однако рассказ о содержимом секретного груза «Верены» большого впечатления на коллег не произвел.
– На мой взгляд, ты сгущаешь краски, Карл, – постукивал хирург пальцем по крышке портсигара. – «Верена» слишком долго пробыла в море. Шутка ли – пройти по Атлантике вокруг Европы и Африки, пересечь Индийский океан и попасть в Тихий, а от Японии направиться обратно северным путем…
– Это практически кругосветное плавание, за время которого лично я сошел бы с ума, – поддержал его терапевт.
– Но факты говорят сами за себя! – кипятился Нойманн. – Все умершие так или иначе имели дело с машинным отделением, где складирован этот проклятый груз!
– Они могли просто надышаться какой-нибудь гадостью из дизелей.
– А пленные американки?
– Во-первых, они жили там же и дышали той же дрянью. А во-вторых, им приходилось беспрестанно удовлетворять похоть наших подводников. По десятку раз в день – представляете нагрузочку?! Неудивительно, что две женщины скончались по дороге.
– Здесь шлюхи от своих обязанностей освобождены. По крайней мере, с тех пор, как экипаж U-3519 уснул, а подводники «Верены» изолированы для медицинского обследования, – не сдавался профессор. – Однако состояние двух стремительно ухудшается. И то же самое я могу сказать обо всех машинистах.
– Послушай, Карл, все это чистой воды совпадение… – начал было Циммерман, но в железную дверь отсека громко постучали.
– Войдите! – крикнул Нойманн.
– Прошу прощения, господа, – появился на пороге один из ассистентов. – Только что скончалась одна из женщин. Вторая находится в критическом состоянии.
Профессор откинулся на спинку стула и обвел коллег победным взглядом:
– Что теперь скажете?
Те потерянно молчали…
К концу 1945 года в страшных мучениях скончались все машинисты, помощник инженера-механика и сам инженер-механик «Верены». Еще раньше – в ноябре – испустила дух последняя из плененных американок. Умерли также двое постоянных обитателей «Потсдамской площади» – кок и матрос-электрик, отвечавший за работу электроподстанции. А из выживших хуже других выглядели матросы и унтер-офицеры, чьи спальные места располагались в том же четвертом кормовом отсеке.
