Наталья Троицкая - Сиверсия
Чаев превосходно играл, почему-то стыдясь музыкальной школы и двух курсов консерватории за плечами. Так, «три аккорда, когда-то подхваченные в подворотне», говорил о своей игре Чаев. Но с этим было трудно согласиться, и ребята на один из дней рождения преподнесли Чаеву настоящую концертную гитару ручной работы прославленного мастера Шуликовского. Этой гитарой Чаев дорожил, брал ее только тогда, когда был искренне расположен к гостям. Сейчас, в неверном свете костра, приятным бархатным голосом он пел, бередя переборами аккордов самые потаенные струны уставшей от суеты души:
Измотали дороги-пути.
Я давно не был дома.
Помню тихое: «Милый, прости», –
В шуме аэродрома,
И слезу, побежавшую вслед
Виноватой улыбке.
«Ты же правильной была столько лет.
Время делать ошибки…»
Пустота, маета, ты уходишь спеша.
Лица… Лица…
А в захлопнутой клетке тоскует душа,
Точно птица.
Вот напасть! Так не в масть
Зачеркнул жизнь своею рукою.
Ведь к нему у тебя только страсть.
Что же делать с тобою?
Время – лекарь плохой, и немой, и глухой.
Он не лечит.
Да, теперь я играю в «орлянку» с судьбой:
Чёт и нéчет.
Чередой, полосой, точно дождик косой
Над равниной,
Прохожу по судьбе то одной, то другой –
Нелюбимой.
Здравствуй, город родной, где у входа в вокзал
Куст сирени!
Вдруг смешались, опьянили – я не ждал –
Свет и тени.
И шагнуло мне навстречу – верь не верь! –
Мое счастье,
Повзрослевшее от боли и потерь
В дни ненастья…
– Знаешь, Витек, – с чувством начал Хабаров, – сколько раз тебя слушаю, столько поражаюсь. На кой ты горбатишься с нами? У тебя же та-лан-ти-ще! Ты своей гитарой и этим потрясающим голосом такие бы лавры сейчас пожинал!
Позвонки одобрительно закивали, поддакивая.
– Да вы же пропадете без меня, как мамонты! К гадалке не ходить.
– Витька, давай нашу любимую, про каскадеров! – попросил Лавриков.
– Я, если честно, эту песню не люблю, – сказал Хабаров. – Бравады, показухи много.
– Это смотря что показухой называть, – отложив гитару, возразил Чаев. – Вот если горение в машине с сопутствующими взрывами, где, не дай бог, пиротехники заряд перепутают, или, допустим, прыжок с одним парашютом на двоих, тогда это точно показуха. А все остальное… Все остальное, позвонки, это будни!
– Витька прав, мужики. Ну ее к лешему, эту поэзию! Лучше наливочки тяпнем!
Тяпнули.
– Эх! Хорошо сидим! Оказывается, от жизни можно удовольствие получать и без женского пола, – произнес Володя Орлов, блаженно растянувшись на траве.
– Слышала бы тебя сейчас твоя Виктория…
– Мой домашний прокурор? – Орлов плутовато прищурился. – Она мне сегодня устроит допрос с пристрастием, потом сама же вынесет приговор и приведет в исполнение.
– Что за приговор-то? – полюбопытствовал Лавриков, старательно снаряжая горчицей и зеленью покрытый золотистой хрустящей корочкой кусок утки.
– О-о-о, Женька, лучше не знать! – отмахнулся Орлов.
– Да, от тела она его отлучит, – хохотнул Чаев. – Ничего, Володенька, недели две строгого воздержания и можно грешить дальше.
– Живут же люди! – с завистью констатировал Лавриков. – А тут придешь, и никому, кроме автоответчика, до тебя дела нет. Тоска!
– Ах, жук ты майский! – толкнул его локтем в бок Чаев. – А что это за смазливая блондиночка, которую я давеча в половине седьмого утра у тебя застал? Ребята, только представьте: дверь как-то сама собой открывается, а на пороге в женькиной рубахе – она! Ноги прямо от ушей начинаются, фигурка, само собой, дразнит основной инстинкт, и только сообразишь, что «попал», тут же тонешь в омуте бирюзовых глаз!
Лавриков добродушно закивал.
– Все так. Но это сеструха моя была, Ленка.
Раздался дружный хохот. Всем было хорошо известно, что в этом году у Лаврикова эта «сестра» была двадцать восьмой или двадцать девятой по счету.
– Ты, позвонок! До чего дошел: врет и не краснеет!
– История нас рассудит!
Воспользовавшись паузой, Лавриков перехватил инициативу и пошел в наступление.
– Что для вас, проницательные мои, доверчивый, бесхитростный Лавриков? Открытая книга… Я и на смертном одре скажу, что сущность женщины – горизонтальная! Что бы ни говорили поэты и философы и ты, любезный моему сердцу Витька Чаев. Что же мне делать? Как быть? Как жить дальше, я бы сказал?! Обложите меня духмяными пряностями, освежите минералкой со льдом, ибо я изнемогаю от любви!
– Что само по себе и не ново… – философски заключил Чаев и подставился.
– Кстати, Витек, как у тебя с Лорой? Если ты – пас, я к ней подкачу. Богиня!
– Что значит «как»?
– Как – это значит кáк.
– Никак.
– То есть?
– То есть осади, – сильно сжал его руку Орлов, поманив пальцем. – Иди, дружочек, я расскажу тебе притчу о любопытной Варваре.
– Все ясно, – обиделся Лавриков, – меня опять держат за салагу.
– Младшенький ты наш! – подтвердил Орлов и пинком подтолкнул к рубиновому графинчику.
Этот ленивый разговор ни о чем, осторожно касаясь всех, тщательно обтекал Хабарова. Металлическим прутом, с видом отсутствующего здесь человека, он ворошил жаркие уголья костра и думал.
Работа, от которой он отказался, послав Мари Анже ко всем чертям, была стоящей. Очень трудной, опасной, но стоящей. Сделать то, чего до этого не делал никто, сделать то, что сделать было почти невозможно, было заманчиво. И если автотрюки, сами по себе, исполняются, как правило, не на очень большой скорости – сорок километров в час, то здесь, учитывая необходимость дальнего полета и высокого прыжка, и скорость будет за сотню, и высота запредельной и килограммы, килограммы адреналина в кровь…
Он тряхнул головой, точно отгоняя непрошенные мысли, посмотрел на ребят. Вероятно, начало спора он пропустил, так как обе стороны, засучив рукава, уже трудились над изничтожением аргументов друг друга.
– Тише, горячие русские парни! Вы еще подеритесь! – не выдержав перепалки Чаева и Лаврикова, басом пророкотал Володя Орлов. – Женя, что ты предлагаешь?
– Я предлагаю больше не мучиться над этой проблемой, потому что трюк послезавтра. Надо расположить заряд по периметру. Лучшего решения нет.
– Молодец! – не унимался Чаев. – Афера. Чистой воды!
– Оглохнем малость. Первый раз, что ли? – уже с меньшим запалом сказал Лавриков. – Ты чего, Витенька, струхнул?
– Да пошел ты, умник!
Хабаров осторожно доставал из костра новую порцию молодой печеной картошки и это, по всей видимости, интересовало его гораздо больше, чем словесная дуэль.
– Что вы ерунду в проблему вгоняете, – равнодушно заметил он. – Там сваи. Изменить места закладки, и весь заряд под воду пойдет.
Лавриков с изумлением смотрел на него.
– Шеф, что же вы до сих пор молчали?! Здесь уже столько крови пролито. С вашей стороны это по меньшей мере свинство.
– Я же не знал, что вы до сих пор на натуре не были. Слушайте, – Хабаров обвел всех недовольным взглядом, – вы чем занимались-то все это время? У вас трюк не готов, а вы его работать собрались послезавтра!
– Нарвались, умники? Сейчас будет раздолбон для раздолбаев, – объявил Орлов. – Раздолбаям не завидую.
– Сань, – виновато начал Лавриков, – ни минуты свободной. Как бобики! Вот, сейчас обсудили и…
– Короче, самостоятельный ты мой! Еще раз поведешь себя безответственно…
– Шеф, я понял. Понял. Понял…
Чтобы спасти Лаврикова из цепких хабаровских лап, прекрасно зная, что Хабаров халтуры никому не прощал, Чаев вмешался и вызвал огонь на себя.
– Саша, если ты хочешь поговорить о работе, то скажи мне вот что, – он обнял Хабарова за плечи. – Ты француженку-то послал, родимую, по известному адресу, но она интересную вещь предлагала. Сигануть по рампе в небо метров на пять-шесть, через грузовик по его продольной оси, метров двадцать-двадцать пять пролететь по воздуху… Такое не каждый день бывает!
– Я сам все время об этом думаю, – Хабаров усмехнулся. – Защитник! Женька, ради тебя человек старается. Твою шкуру спасает. Ты хоть оцени это, балбес!
– Вы про что это, позвонки? О каком таком полете говорите?
Чаев рассказал.
– Дохлый номер. Лично я в ту машину не сяду.
– Женька, а ты представь, что едешь за тридцатью тысячами евро!
– Хоть за миллионом! Куда они мне на том свете? Ты головой думай, Володенька, а не как Борткевич. Хотя, говоря о деньгах, признаюсь, хочется, чтобы было всегда и много!
– А-а-а! Не переживай, – придавил его плечо своей тяжелой ладонью Володя Орлов, – все равно найдут кого-нибудь.
– Кого? У нас такие вещи никто не делал.
– Без разницы. Борткевич копытами землю роет, как боевой конь. Он ведь у нас не продается. Он только покупается.
– Борткевич? Тогда скидываемся по сотне на венок!
– Саша, ты эмоции оставь. Скажи лучше, мы технически можем этот трюк осилить? Это нам выгодно. Деньги. Престиж.
