Честер Хаймз - Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв
Она зажгла огонь и отодвинула заслонку, затем повернулась и посмотрела на него:
— Что ты там бурчишь про себя?
— Ты возишься в этом доме почище, чем курица в гнезде, — сказал он. — Ты уверена, что твои дела с этим мужиком — это не то самое, о чем я думаю?
Она сняла шапочку и потрясла своими короткими распрямленными волосами, высвобождая их:
— Не будь таким ревнивым. Ты хмуришься так, что спугнешь огонь.
— Я не ревнивый, — уточнил он. — Я просто размышляю.
Она начала собирать со стола грязные тарелки и ставить их сбоку от разгоревшейся плиты.
— Вы, моряки, все такие, — сказала она. — Если дать тебе волю, ты бы сковал девушке ноги вместе, а ключ бы выбросил в море.
— Не тебе говорить об этом, — проворчал он, приходя во все больший гнев, по мере того как наблюдал ее хозяйственные хлопоты.
Пламя в трубе начало гудеть, и она прикрыла заслонку на печи. Затем повернулась и посмотрела на него; ее сливовые глаза сверкали как бриллианты.
— Сними-ка эти одежды Мамаши Хаббард, чтобы я могла поцеловать тебя, — сказала она.
— Это место, как видно, настраивает тебя на поцелуи, — упрекнул он.
— Ну а что в этом плохого? — спросила она. — Ты не сможешь убедить корову жевать жвачку, если вокруг нее поле, полное травы.
— Если ты положила глаз на этого парня, придется тебя за это наказать, — угрожающе сказал он.
Она подошла к нему и смахнула с его головы тюрбан с третьим глазом.
— Эта штука плохо действует тебе на мозги, — сказала она.
— У меня не мозги раздражены, а что-то другое, — возразил он.
— Почему-то я этого не замечаю, — сказала она, ощупывая его.
— Дай мне только скинуть эти женские тряпки, — сказал он и принялся стягивать с себя балахон через голову. — Я чувствую себя как петух, который пытается сесть на яйца.
— У тебя наверняка вывелись в мозгах цыплята, — сказала она, щекоча ему живот, в то время как балахон закрывал ему голову.
Он отпрыгнул назад, смеясь, как большой ребенок, которого щекочут, ударился о край кроватной рамы и рухнул на спину поперек кровати.
Она кинулась ему на грудь и попыталась душить его, затягивая на шее края пестрого балахона. Но он наконец нащупал отверстие в ткани и высунул голову наружу, а она спрыгнула на пол и согнулась от хохота.
Он спустил ноги и, как только они коснулись пола, прыгнул вперед, как молодой бычок, бросающийся в атаку. Его губы перекосились, язык высунулся из угла рта, дыхание прерывалось. Морщины недовольства еще собирали лоб Романа в складки, но его серые глаза горели: правый был устремлен на девушку, а левый смотрел в сторону плиты. Его голова выглядывала из сбруи, образовавшейся сбившимся вокруг шеи пестрым балахоном, свисавшим поперек его кожаной куртки.
Он сделал выпад, чтобы схватить ее.
Сассафрас позволила парню коснуться ее руками, а затем вывернулась из его захвата и на цыпочках отбежала на середину комнаты.
Он угрожающе двинулся на нее, опустив вниз мощные плечи и полусогнув длинные руки, как борец, вступающий в схватку. Она отбежала и встала так, что между ними оказался стол. Она буквально задыхалась от смеха.
— Растяпа! У тебя руки дырявые, — дразнила она его, пинком сбрасывая туфли.
— Я поймаю тебя, — пыхтел он.
Он сшиб стул, пытаясь обежать вокруг стола, но она постоянно держала его на расстоянии. И тогда быстрым, неуловимым движением он опрокинул стол на ребро, приподнял его на дюйм от пола и переставил в сторону.
Теперь между ними ничего не было.
Она взвизгнула и повернулась, но он успел, схватить ее сзади за талию и бросил лицом вниз поперек кровати. Она была гибкой, быстрой и сильной и потому мгновенно извернулась и начала подниматься с кровати. Он прыгнул как большой кот и уселся на нее верхом, схватив ее за запястья и прижав их к кровати.
Она на мгновенье ослабла и смотрела на него горящими черными вызывающими глазами. До него волной донесся аромат разгоряченного женского тела и запах дешевых духов. Рот его наполнился горячей слюной. Губы девушки искривились, шея напряглась. Он чувствовал упругость ее груди даже через свою кожаную куртку и шерстяной пиджак.
— Возьми это, и оно будет твое, — сказала она.
Внезапно он пришел в себя, и ум его заработал. Его тело ослабло, хватка разжалась, и он опять нахмурил брови.
— У меня столько забот, а ты можешь думать только об одном, — сказал он с упреком.
— Если это не в состоянии вылечить тебя от забот, то тогда уже ничто не сможет, — промурлыкала она.
— У нас нет для этого времени, — пожаловался он.
— Если ты боишься, иди домой, — прошипела она, подскочив, чтобы спрыгнуть с кровати.
Но он снова схватил ее прежде, чем она ускользнула, и прижал ее плечи к постели.
— Я охлажу тебя немного, — сказал он.
Сассафрас поджала под себя сомкнутые колени и с силой уперлась ими в его грудную клетку. Он отпустил ее руки, схватил ее затянутые в кружевные чулки ноги пониже колен и попытался раздвинуть их. Силы в ее ногах было достаточно, чтобы сломать спину молодому человеку, и она напрягалась изо всех сил, чтобы держать их сдвинутыми. Но он напряг свои необычайно развитые мышцы и начал клонить ее колени книзу. Они замерли в состязании на силу. Дыхание их участилось.
Постепенно ее ноги стали раздвигаться. Они смотрели один другому в глаза. Печка начала дымить, и в глазах у них защипало.
Внезапно Сассафрас сдалась. Ее ноги раздвинулись так широко, что Роман упал на нее. Он схватился за легкую одежду, и раздался звук рвущегося платья. Он бросил какой-то лоскут, оказавшийся в его руке. Пуговицы стреляли во все стороны, как зерна жарящейся кукурузы.
— Быстрей, — закричала она.
11
Три минуты спустя после того, как «бьюик»-седан проскользнул в Переулок, маленький черный седан вывернул из-за угла с Лексингтон-авеню на 112-ю улицу.
Могильщик вел машину с притушенными фарами, а Эд Гроб внимательно вглядывался в припаркованные на обочине автомобили в поисках «бьюика».
Обогреватель внезапно заработал, и лед на ветровом стекле начал плавиться. Ветер сменился на западный, снегопад прекратился. Колеса негромко визжали по скользкому, покрытому ледком асфальту, когда машина двигалась прямо, но в следующий же момент ее начинало заносить вправо, и Могильщику приходилось рулить влево, чтобы удерживать прямой курс.
— У меня ощущение, что мы гоняемся за химерой, — сказал Эд Гроб. — Трудно представить, чтобы в наши дни кто-то мог оказаться настолько глупым и доверчивым.
— Кто знает? — сказал Могильщик. — Этот парень до сих пор еще не выиграл никакого приза.
Они уже проехали половину квартала, состоявшего из обветшалых старых особняков и построенных на скорую руку домов, когда увидели, что на противоположном конце улицы с Третьей авеню сворачивает мотоцикл с коляской.
Они моментально насторожились. Они не знали ничего ни о мотоцикле, ни о его седоке, но оба полагали, что если кто-то холодной ночью, вроде нынешней, едет на открытом экипаже, то это требует расследования.
Мотоциклист увидел их в тот же миг, когда они заметили его. Он увидел маленький черный седан, ползущий ему навстречу по пустынной улице. Переделки, в которых он побывал не раз за многие годы, научили его чуять неприятности носом.
Он был одет в темно-коричневый комбинезон, поношенную армейскую куртку и темную клетчатую охотничью шапку, опушенную мехом.
Сиденье на мотоциклетной коляске было снято, и на его месте помещались два полностью снаряженных автомобильных колеса, покрытых черным брезентом.
Когда Эд Гроб приметил покрытый черным брезентом предмет, он сказал:
— Ты увидел то, что я вижу?
— Понял тебя, — ответил Могильщик и нажал на газ.
Если бы колеса были меньше, мотоциклист смог бы сбросить их, как уличные торговцы при приближении копов выбрасывают исподтишка сигареты с марихуаной. Вместо этого он бросил свой мотоцикл резко вперед, включив дальний свет, чтобы ослепить двух детективов, и свернул круто вправо от осевой линии. Рокот мотора, напоминающий рев взлетающего реактивного самолета, наполнил ночь.
Одновременно включил дальний свет и Могильщик. Эд Гроб вытащил пистолет и принялся крутить ручку на двери, чтобы опустить боковое стекло. Но времени у него не было.
Автомобиль и мотоцикл рванули навстречу друг другу по ночной улице.
Могильщик попытался перехитрить мотоциклиста. Он видел, что парень на мотоцикле рулит вправо, накренившись в сторону коляски, и понимал, что парень наклонился намеренно, желая показать, что рулит влево от себя, балансируя коляской для быстрого маневра. На самом же деле мотоциклист в последнюю минуту должен был сделать резкий поворот вправо, слегка притормозив и попытавшись миновать автомобиль слева, со стороны водителя, а не с той, где в окне раскачивался пистолет Эда Гроба.
