Константин Козлов - Западня для ракетчика
— Видел? — Сейруллин махнул рукой в сторону моря.
— Что это? Корабль?
— Скорее катер.
— Откуда здесь быть катеру? У немцев они все в Керчи, на патрулировании в море, здесь их нет.
— Русский?
— Катер?! Не может он тут быть…
— Фульке надо будить.
Сейруллин поднял ствол винтовки вверх и нажал на спусковой крючок. Яркий сполох выстрела на секунду ослепил обоих наблюдателей, треск выстрела заглушил рокот двигателя неизвестного корабля. С его борта вспыхнул пронзительный луч света, скользнул по берегу и погас. Услышав пальбу, Фульке выскочил из мазанки. Ошарашенных подчиненных он отыскал по лихорадочно мелькающему свету фонаря, который Исраил впопыхах забыл выключить. Завидев начальство, оба татарина вытянулись по стойке смирно.
— Алярм, герр сержант.
— Погаси фонарь, тупая свинья, пока нас не перестреляли! Что происходит? Кто стрелял? — рявкнул Фульке в попытке внести элемент порядка в действия своих подчиненных.
— Я, герр сержант! Там в море, вот… — Малаев показал на удаляющийся от берега корабль.
— За мной, быстро, ублюдки! Лучше бы вместо вас я поставил на пост нормальных солдат, — сержант ринулся к машине.
— Дай мне фонарь, тупица, — Фульке сорвал фонарь, прицепленый к пуговице шинели Исрала (вместе с пуговицей), и исчез в кузове автомобиля. Из мазанок выскакивали солдаты команды и занимали круговую оборону. Разом в нескольких концах деревни залились лаем дворовые собаки.
— Идите оба сюда, помогите мне с ящиком.
Оба односельчанина залезли в кузов. Сержант свирепо сопя пинал ящики и тюки с провизией, пока не нашел нужный ящик. Подсвечивая себе фонарем — для удобства — и поливая татар отборной руганью — для ускорения процесса, Фульке стал доставать из упаковки ее содержимое. Через минуту Малаев понял, почему немец экономил батареи. Из ящика Фульке достал маломощную радиостанцию. Он набросил шнур антенны на тент машины, потом щелкнул переключателем и на панели засветилась шкала с цифровыми делениями. Сержант выбрал нужный кварц и покрутил ручку подстройки. Добившись наиболее яркого свечения индикатора тока антенны, он выдернул из держателей микротелефонную трубку…
От близких разрывов бомб с переборок осыпалась пробка, стекло светильников разлеталось мелким крошевом. Для того чтобы уйти, лодке не хватило нескольких минут — немецкий торпедный катер появился из мрака ночи и сразу осыпал лодку градом пуль из крупнокалиберного пулемета. Нырять пришлось уже с повреждениями. Глубины в районе не позволяли свободно уйти, лодка легла на грунт. Оставалось надеяться, что во мраке ночи катер их потеряет и уйдет. Первая серия разрывов раздалась в кабельтове по правому борту. Вторая — рядом с лодкой. «Малютку» кинуло с борта на борт, в корпус словно ударили сотни стопудовых молотов. Быстров ударился головой обо что-то и полетел в никуда. Третья серия бомб рванула далеко слева. Шум винтов катера затих. То ли он ушел, то ли затаился, поджидая раненую лодку. Воспользовавшись затишьем, командир дал команду осмотреться в отсеках.
Николай Алексеевич очнулся, в конце прохода тускло светилась лампочка аварийного освещения. Голова раскалывалась, тронув ее рукой, он ощутил мокрое и липкое. Поднес руку к глазам, пальцы были перепачканы чем-то темным. Принюхавшись, понял — машинное масло. Слава Богу, не кровь. Быстров поднялся и пошатываясь направился в центральный пост. В лодке резко пахло электролитом из давших трещину аккумуляторов. В центральном механик докладывал командиру:
— Батареи по левому борту разбиты. Не знаю, как винты и сможем ли дать ход.
— Рули?
— Вроде бы управляются.
— В подводном положении идти сможем? Хоть на пару миль отсюда?
— Нужно пробовать. И еще в машинном течет, пока слабо.
— По местам! Пробуем дать ход.
Механик вышел. Командир вытер взмокший лоб пилоткой.
— Ну, как вам служба на подводном флоте? — обернулся он к Быстрову.
— Нормально. Мы что, потеряли ход?
— Сейчас будем смотреть, — командир взял трубку переговорного устройства. — Самый малый вперед.
— Есть самый малый, — донеслось из машинного отсека.
Электромоторы загудели на низких оборотах, и тут же лодка наполнилась гулом и скрежетом, деформированные лопасти гребного винта колотили по корпусу.
— Стоп, — выдохнул командир. — Механик, что у вас?
— Ничего хорошего, хода у нас нет.
Где-то в стороне ожили винты торпедного катера. Услышали стук и возобновили поиск. Катер кружил по окружности большого радиуса. Где-то далеко снова рванули бомбы. Командир угрюмо взглянул на Быстрова. Потом взял трубку внутренней связи.
— Офицерам собраться в центральном.
Собрались быстро. Говорили тихо, словно там наверху их могли найти по звуку голосов.
— Итак, хода у нас нет, слишком шумим, немец нас сразу найдет, — начал командир. — А значит уйти под водой мы не сможем. Для того, чтобы хоть как-то ремонтироваться нужно всплывать. Нас ждут немцы, похоже они уже поняли, что никуда мы отсюда не денемся, и не уйдут. У кого какие мысли?
— У нас орудие, у них пулеметы. Тоже хреново, но перевес у нас. Нужно всплывать и принимать бой.
— А на сколько у нас воздуха? — поинтересовался штурман.
— Регенерация гавкнулась, — вздохнул механик. — Часов пять у нас есть, но время играет против нас. Когда пробовали дать ход, течь усилилась, сочится из нескольких мест. Через пять часов мы можем набрать воды и запросто не всплыть.
— Выход один — будем всплывать. По местам стоять! Артиллеристам готовиться сразу после всплытия открыть огонь.
Мимо Николая Алексеевича протопали матросы артиллерийской команды, в руках они несли укладку со снарядами и замок орудия. Командир приник губами к микрофону:
— Продуть носовую, продуть главную.
Раздалось резкое, постепенно затихающее шипение. Корпус лодки вздрогнул, под днищем заскрипел песок. Пол чуть подался вверх. На лицах у всех застыло выражение напряженного ожидания. Всплываем? Через мгновение пол чуть провалился вниз. Лодка снова легла на грунт.
— Твою мать, — выдохнул кто-то из матросов. — Воздуха — еще на один раз дунуть, если не всплывем — кранты.
Становилось душно.
— Давай, командир, — пересохшими губами прошептал штурман. — Давай же!
Командир сжал микрофон побелевшими от напряжения пальцами и севшим и хриплым от волнения голосом выдохнул:
— Продуть основную, продуть носовую, рули на всплытие, малый вперед.
Лодка вздрогнула, шипение выходящего воздуха заглушил грохот лопастей бьющих о корпус. Нос «малютки» приподнялся и снова тяжело осел.
— Стоп, — вяло уронил командир и тяжело опустился в кресло, — все.
Николай Алексеевич не знал, что время может лететь так быстро. Обычно, когда ждешь чего-нибудь, оно тянется нестерпимо медленно. Недаром пословица гласит, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. А сейчас, отсчитывая отведенные им часы, время просто летело. С каждым часом дышать становилось все труднее. Самым ужасным было осознание полного собственного бессилия. Хуже всего знать, что ничего сделать ты не можешь, ровным счетом ничего. Воздух, только воздух давал лодке возможность вернуться из глубины, и только воздух давал жить экипажу. А воздуха не было. К исходу третьего часа прошла команда собраться в центральном офицерам и коммунистам. Наверху снова ожили винты катера. Воспользовавшись наступлением утра, он возобновил поиски лодки в надежде найти ее по пятнам топлива или пузырькам воздуха. Снова начал командир:
— Дела наши плохи, всплыть не можем, воздуха нет, люди скоро начнут валиться.
— Может торпедные аппараты? — подал кто-то голос из неосвещенного угла центрального поста.
— Во-первых, у нас в аппаратах торпеды. Если мы их отстрелим, израсходуем остатки воздуха. Да и выходить можно только по одному, а значит, все выйти не смогут. Во-вторых, глубина здесь небольшая, но это она небольшая для лодки, для ныряльщика кессонка обеспечена. Даже если всплывешь — потеря сознания, наверху уже рассвело и вместо спасательной команды нас ждут немцы. Вот и весь расклад.
— Остается взрываться или топиться, — сделал вывод акустик.
— Просто так взрываться неинтересно, командир, — подал голос пожилой моторист Петренко. — Хотелось бы с собой на тот свет для компании парочку фрицев прихватить.
— Есть идеи?
— Есть одна. Стравить солярку, немец обязательно прискачет посмотреть на эту красоту, вот тогда можно и взрываться.
— Давайте к людям, разъясните картину, через двадцать минут жду решения экипажа.
Люди медленно, как сомнамбулы, разошлись. Часы размеренно отсчитали двадцать минут. Решение было одно, его принес Петренко, обошедший все отсеки: «Взрываться».
— А вы что скажете? — командир повернулся вполоборота к Быстрову.
— Я свое пожил.
— А как моряк?
— Как моряк скажу, что на русском флоте сдаваться было не принято. Кстати, мы и сдаться-то не можем, так что и рассусоливать тут нечего.
