Константин Козлов - Западня для ракетчика
Лодка вздрогнула, шипение выходящего воздуха заглушил грохот лопастей бьющих о корпус. Нос «малютки» приподнялся и снова тяжело осел.
— Стоп, — вяло уронил командир и тяжело опустился в кресло, — все.
Николай Алексеевич не знал, что время может лететь так быстро. Обычно, когда ждешь чего-нибудь, оно тянется нестерпимо медленно. Недаром пословица гласит, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. А сейчас, отсчитывая отведенные им часы, время просто летело. С каждым часом дышать становилось все труднее. Самым ужасным было осознание полного собственного бессилия. Хуже всего знать, что ничего сделать ты не можешь, ровным счетом ничего. Воздух, только воздух давал лодке возможность вернуться из глубины, и только воздух давал жить экипажу. А воздуха не было. К исходу третьего часа прошла команда собраться в центральном офицерам и коммунистам. Наверху снова ожили винты катера. Воспользовавшись наступлением утра, он возобновил поиски лодки в надежде найти ее по пятнам топлива или пузырькам воздуха. Снова начал командир:
— Дела наши плохи, всплыть не можем, воздуха нет, люди скоро начнут валиться.
— Может торпедные аппараты? — подал кто-то голос из неосвещенного угла центрального поста.
— Во-первых, у нас в аппаратах торпеды. Если мы их отстрелим, израсходуем остатки воздуха. Да и выходить можно только по одному, а значит, все выйти не смогут. Во-вторых, глубина здесь небольшая, но это она небольшая для лодки, для ныряльщика кессонка обеспечена. Даже если всплывешь — потеря сознания, наверху уже рассвело и вместо спасательной команды нас ждут немцы. Вот и весь расклад.
— Остается взрываться или топиться, — сделал вывод акустик.
— Просто так взрываться неинтересно, командир, — подал голос пожилой моторист Петренко. — Хотелось бы с собой на тот свет для компании парочку фрицев прихватить.
— Есть идеи?
— Есть одна. Стравить солярку, немец обязательно прискачет посмотреть на эту красоту, вот тогда можно и взрываться.
— Давайте к людям, разъясните картину, через двадцать минут жду решения экипажа.
Люди медленно, как сомнамбулы, разошлись. Часы размеренно отсчитали двадцать минут. Решение было одно, его принес Петренко, обошедший все отсеки: «Взрываться».
— А вы что скажете? — командир повернулся вполоборота к Быстрову.
— Я свое пожил.
— А как моряк?
— Как моряк скажу, что на русском флоте сдаваться было не принято. Кстати, мы и сдаться-то не можем, так что и рассусоливать тут нечего.
Быстров отошел в угол и снял свой китель. Потом осторожно достал из внутреннего кармана что-то завернутое в чистый платок.
— Что это вы делаете? — удивился, сидящий рядом штурман.
— Готовлюсь, — спокойно ответил Николай Алексеевич. Из свертка он бережно достал золотые погоны капитана второго ранга Российского Императорского Флота и прикрепил их к кителю, прикрепил на свое место «Владимира» с мечами и знак об окончании Военно-морской академии. Из своего неизменного портфеля он достал парадный ремень и пристегнул к нему ножны с кортиком. Закончив приготовления, Быстров подчеркнуто прямо сел на свое место. Командир, внимательно следивший за его приготовлениями, понимающе кивнул.
— Теперь все понятно. Начнем…
Где-то в отсеках запели «Варяг»…
Из сводки штаба охраны водного района:
«…В 2 часа 42 минуты катер №326 обнаружил русскую лодку типа „малютка“ и вступил с ней в бой. По радиодонесению командира — в 6 часов 47 минут лодку потопил. На базу не вернулся. Предположительно взорвался на мине. В районе затопления лодки воздушная разведка подтвердила наличие пятен топлива и плавающих обломков. Поиски катера с воздуха оказались безуспешными…»
ГЛАВА 12.
ПОСВЯЩЕНИЕ В ВОИНЫ.
Запасов воздуха хватило только на то, чтобы каждый мог по разу побывать в древнем святилище и воочию ознакомиться с ценностью находки. После того как над водой показались головы семейства Сомовых, завершивших серию погружений, Осокин-старший обречено выдохнул:
— Все, на сегодня шабаш. Воздух весь, можно возвращаться.
— Может, будем заряжать по баллону и нырять хоть по-одному? — запротестовал Ленька.
— По одному нельзя, не положено, — доложил отфыркивающийся Сомов.
— Так тут же неглубоко, можно двоим с одним баллоном и место не опасное…
— Нельзя, возвращаемся.
— А охрану организовывать не будем? — удивился Давыдов.
— Вернемся, свяжемся с Хмарой, он организует.
— С кем? — не понял Давыдов.
— С местным начальником милиции, он мой хороший знакомый, был у меня в роте взводным, — пояснил бывший морпех. — Он все и организует.
Подводное снаряжение убрали, Сомов-младший нырнул в люк машинного отделения, и «Аллигатор» медленно двинулся к выходу из бухты. К штурвалу встал Сомов-старший. Осокина было не оторвать от извлеченных из пещеры находок. Археолог пришел от всего увиденного и выловленного в такой неописуемый восторг, что бывший моряк от греха подальше отправил его в рубку любоваться историческими раритетами.
— Ты даже не представляешь себе, сколько этой штуке лет! — говорил «ассириец» Давыдову, бережно баюкая покрытый патиной греческий шлем.
— Много, — согласился Давыдов.
— Не много, а ужасающе много! Какая работа! Ты посмотри на этого грифона! — «ассириец» ласково провел пальцем по фигурке мифического хищника, украшавшего нащечник.
— Может, его почистить от окиси. А то за такую зелень на доспехе десятник бы с воина семь шкур спустил за нерадивость, — предположил Давыдов. Шлем ему нравился, но картой он заинтересовался больше.
— Ты что?! — Осокин грозно выставил вперед черную бороду. — Такие вещи в лабораторных условиях делаются. Ты его, варвар, еще песком потри.
— Лучше на карту посмотри! Вот это по-твоему что? — Анатолий ткнул пальцем в вытянутый овал посреди Каркинитского залива.
— Да что ты к ней прицепился? Думаешь еще древнее клады найти?
— Не клады, а поселения…
— Ну-ну, — «ассириец» дружелюбно усмехнулся, — во-первых, это может быть все, что угодно. Может быть тот, кто рисовал это, так изобразил свое судно. Во-вторых, точность этого шедевра картографии оставляет желать лучшего. Это похоже на Крым, но, может быть, это и не он вовсе, древние его себе представляли совсем иначе. Может, это какой-то полуостров на юге Греции. А в-третьих, рельеф с того времени очень сильно изменился, особенно очертания побережья. Так что к сокровищам сия карта нас не приведет, хотя для исследователей она может быть интересна.
Отложив шлем в сторону, Осокин взглянул на Давыдова. На физиономии капитана явно читалась борьба между желанием оставить пластинку себе и пониманием важности находки для историков.
— А-а-а, понял, — усмехнулся Петр.
— Что понял?
— На лице твоем начертана мечта оставить находку себе в качестве сувенира.
— Да ну…
— Не оправдывайся, — «ассирриец» похлопал Анатолия по плечу, — это, брат, чувство знакомое каждому начинающему археологу. Кстати, думаю особого греха не будет, если несколько сувениров у тебя останется.
— Это как?
— Да так. Знал бы ты сколько ежегодно из Крыма вывозят черные археологи, не удивлялся бы. Один ржавый акинак или амфора роли не сыграют.
При упоминании о древнем оружии Давыдов навострил уши и мысленно представил себе, как будет смотреться на фоне его ковра иззубренный в битвах меч далеких предков.
— Ты про меч говорил?
— Ну да, а про что же еще? Там в храме этого добра сколько угодно. Думаю, после того, что ты для всех сегодня вытащил на свет божий, археология от одного меча не обеднеет. Если ты, конечно, не собираешься тащить через таможню полный доспех катафрактрия, включая конскую упряжь.
За разговором прошли большую часть пути. Давыдов вышел на палубу и стал любоваться открывшимся видом. В лучах заходящего солнца море медленно катило тяжелые медные волны. Береговая полоса была усеяна отдыхающими. Пестрели паруса яхт и серфингистов. Заросли лоха отливали серебром. От малинового солнечного диска по воде протянулась золотистая дорожка. Осокин подошел и стал рядом с Анатолием.
— Здорово, — капитан восхищенно окинул взглядом панораму бухты.
— Я вот тоже, сколько не смотрю — не могу налюбоваться.
— Да-а, вот в такие минуты начинаешь понимать, почему столько народов костьми ложилось за то, чтобы обладать Таврией.
Идиллия была нарушена шумом мощного двигателя. С противоположной стороны бухты с нарастающим ревом летел катер. Борта и надстройки сияли белизной альпийского снега, голубая линия, тянущаяся вдоль всего борта от носа к корме, могла соперничать с цветом морозного зимнего неба. Металлические поручни, окаймляющие застекленную рубку, сверкали никелем. Катер промчался мимо, и даже такая основательная посудина как «Аллигатор» закачалась на поднятой им волне. На корме катера трепыхался желто-голубой флажок и темно-синей краской значилось — «Alisa». Похоже, отечественные названия у местного бомонда популярностью не пользовались.
