Джек Хиггинс - Темная сторона острова
Когда содержимое этого стакана обожгло желудок Ломакса, Ван Хорн примиряюще произнес:
– Очень сожалею, я думал, вы знаете.
– Это единственное, о чем она умолчала, – прошептал Ломакс.
Ван Хорн дружески положил руку ему на плечо и снова сел, Ломакс закурил, продолжая невидящим взором смотреть в пустоту.
Немного погодя он проговорил:
– Катина сказала, что вы – единственный человек, кто верит, что я не предавал вас Штайнеру.
Ван Хорн налил себе еще стакан.
– Это верно.
– Могу я узнать, почему?
Ван Хорн пожал плечами.
– Скажем так, это не совпадает с вашим образом.
– И вы считаете, что это – достаточная причина?
– Помните, я профессиональный писатель. Мое дело – знать людей.
Ломакс тоже сел за стол.
– Расскажите, что произошло, когда они вас арестовали.
– Слишком официальный молодой офицер приехал и обыскал весь дом, не давая мне никаких объяснений. Вот тогда и разбили амфору. А потом они отвезли меня в штаб к Штайнеру. Он сказал, что у него есть информация о том, что я представлял убежище вам и Бойду. Естественно, я ответил ему, что не понимаю, о чем он говорит.
– А когда возникло первое предположение о том, что это я передал немцам информацию?
– Впервые я услышал об этом месяц спустя от одного из охранников в городской тюрьме.
– Значит, они не отправили вас на Фончи сразу же?
– Меня держали здесь три месяца и только потом перевели туда. Большинство из наших были уже там.
– Включая Алексиаса?
– Нет, он никогда не был в концлагере Фончи. Они сразу послали его в тюрьму гестапо в Афинах. Думаю, они полагали, что со временем смогут выжать из него все, что им надо. Они знали, что он работал на национально-освободительный фронт на Крите.
– Но почему же они держали вас здесь, в городской тюрьме, когда других давно уже отправили?
– Благодаря Штайнеру. Он знал, что у меня не очень хорошее здоровье, и гарнизонный врач подтвердил, что я выдержу в Фончи не более трех месяцев. Мне кажется, он делал для меня все, что было в его силах.
– А почему он это делал? – резко спросил Ломакс.
– Я нравился ему, вот и все, – пожал плечами Ван Хорн. – Мы каждую неделю играли в шахматы, если помните. Когда мне было нужно, он доставал редкие медицинские препараты, что спасло немало жизней. Он был хладнокровным, даже жестоким, но все же неплохим человеком.
– Тогда почему же он так изменился, когда прошли эти три месяца?
– Все было не так. Как-то утром он поехал на военном катере на Крит на военное совещание. И так же, как и о вас, о нем больше никто никогда не слышал. Его преемник отправил меня в Фончи, как только принял дела. И я был там до тех пор, пока немцы не капитулировали в Греции.
– А как же гарнизонный врач, который говорил, что вы и трех месяцев не выдержите в концлагере, он что был не прав? – спросил Ломакс.
В его словах прозвучал явный вызов, что лег между ним и Ван Хорном, как лезвие меча. Нарушив молчание, Ван Хорн спокойно сказал:
– У вас появляются некоторые сомнения в правдивости моей истории. Может быть, мне удастся убедить вас чем-то более конкретным, чем слова.
Встав, он расстегнул свою кремовую льняную пляжную рубашку и повернулся спиной. От плеч до поясницы вся спина была покрыта шрамами, которые, пересекаясь, образовывали уродливую паутину. И они могли появиться только по одной-единственной причине.
Он снова надел рубашку.
– Не очень приятно, верно? Пятьдесят ударов за то, что ударил охранника, и это еще не сравнимо с тем, что они делали с другими людьми.
– И вы пережили это? – медленно спросил Ломакс.
Ван Хорн начал застегивать рубашку.
– Я опустился на самое дно, Ломакс. Это была полная деградация. Это странная вещь, но когда вы опускаетесь так низко, у вас появляется такая ненависть к людям, загнавшим вас сюда, что вы обретаете новые силы. Я поклялся, что выживу, чтобы выйти из ворот этого ада. Меня оттуда пришлось выносить, но по крайней мере я остался жив.
Ломакс прошел к перилам, и перед его мысленным взором вставали шрамы, пересекавшие спину Ван Хорна, он думал о тех, кто умер, и о Катине и ее душевных муках.
Мгновение спустя Ван Хорн, подойдя к нему, мягко сказал:
– Боюсь, вам придется поискать вашего предателя в другом месте.
– А вы посоветуете мне что-нибудь?
Ван Хорн отрицательно качнул головой и вздохнул:
– Даже если бы я знал, то не уверен, что сказал бы вам.
Ломакс долгим взглядом пристально посмотрел ему в открытое лицо, в его голубые глаза, полные сострадания, а потом круто повернулся и ушел в дом.
Глава 13
На другой конец времени
Он спустился по лестнице с террасы и прошел через сад, наслаждаясь прохладой после жаркого дня. Небо над горизонтом было угрожающе красным, кипарисы рисовались на его фоне черной массой, и прямо над ними, где алый цвет переходил в темно-синий, уже горела вечерняя звезда.
Он слышал плеск воды в фонтане, скрытом где-то в кустах, и, пройдя в узкие ворота, оказался на вершине скал.
Тут же откуда-то выскочил Янни и понесся к нему. Он посмотрел вверх с удивлением и нагловато улыбнулся:
– А, это вы, мистер Ломакс.
– А куда это ты так несешься?
– На кухню. – Улыбка на его лице стала еще шире. – Катина попросила меня сказать кухарке, что она может начинать готовить ужин.
– А она на пляже?
Янни кивнул.
– Я помогал ей готовить катер. Она с мистером Ван Хорном пойдут на Крит на субботу. Катина сказала, что она возьмет меня в команду, если я буду хорошо себя вести.
– Так старайся. – Ломакс взъерошил волосы мальчика, а Янни усмехнулся и помчался к дому.
К пляжу вели каменные ступени, зигзагами вырубленные в скале. Ломакс даже немного вспотел, пока спустился вниз. Он пошел по причалу и увидел Катину у изгиба залива.
Она стояла по колено в воде, держа перед собой в руке свернутый в узел подол платья, и смотрела на закат.
В ней было что-то неукротимое, что-то вечное, идущее от древних корней этой земли. Гордые линии ее тела вырисовывались на фоне неба, а золотые блики на поверхности воды вспыхивали вокруг ее обнаженных бедер.
Она повернулась и увидела его, и у Ломакса пересохло в горле. Это было чувство откровения и восхищения, он впервые открыл для себя, как она красива.
Она улыбнулась:
– А вы с Оливером недолго проговорили.
– Почему ты мне не сказала, Катина? – просто спросил он. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, а потом она вышла из воды на песок у подножия скал. Ее туфли и полотенце лежали на старом пледе, она села на него и начала вытирать ноги.
Ломакс присел около нее и закурил. Она протянула к нему руку:
– Не возражаете, если я тоже закурю?
Он, не говоря ни слова, дал ей сигарету, и она молча сделала несколько затяжек.
Немного погодя Катина вздохнула и отбросила сигарету.
– А что вы хотите, чтобы я сказала? Что моя жизнь пропала? Что каждый день для меня – это мучение?
– А разве не так?
– Это было так давно, что мне кажется, что все это происходило с кем-то другим. Во всяком случае, мне повезло. Я забеременела через пару месяцев, и они предоставили меня самой себе.
– А ребенок?
– Выкидыш. – Она пожала плечами. – Он все равно бы не выжил. В то время половина Греции голодала.
– Мне так жаль, Катина, – сказал он. – Ты даже не представляешь, как мне жаль.
– Но здесь не о чем так уж сожалеть.
– Как это не о чем? Вспомни, что тогда говорил отец Иоанн в «Кораблике»? Как люди вроде меня всегда оставляют других расплачиваться за свою славу?
Она покачала головой и твердо произнесла:
– Виновата во всем только война. Я же говорила вам как-то, что это просто черный кошмар, в котором все, что было, ничего не значит.
– И от которого многие люди так и не могут избавиться.
– Вы имеете в виду моего дядю? – Она вздохнула. – Да, я боюсь, что он никогда не сможет забыть все это. Он живет один и весь погружен в воспоминания.
– Как так один? Где?
– На ферме. Он взял ее у меня в аренду сразу же после войны. И проводит там все время, целыми годами. Это не очень хорошо для него.
– Но у него, наверное, есть домоправитель и работники на винограднике и он очень занят?
– Но это только днем. А ночью он предпочитает одиночество.
– А как же бар «Кораблик»?
– Он уже давно взял в компаньоны Николи. Он и Димитрий Парос хозяйничают там.
Ломакс нахмурился:
– А почему Димитрий?
Она пожала плечами.
– Мой дядя всегда чувствовал ответственность перед ним. Его отец был одним из тех, кто погиб в концлагере Фончи.
– И все они ненавидят меня, – с горечью заключил Ломакс. – Все, кроме вас. Почему, Катина? Почему вы так отличаетесь от всех?
Она поднялась и без раздумий сказала:
– Потому что мне не за чем вас ненавидеть.
Она смотрела в море, где солнце наконец скрылось за горизонтом, и Ломакс тоже встал и близко подошел к ней.
