Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Дочь пахана
Но Гнида рассмеялся. И ушел. Целую ночь тот отбивался от волков. А утром его нашли местные жители. В нем уже жизни почти не осталось. Взяли они Тюрю, выходили. На ноги поставили. Да кто-то из деревенских высветил. За ним
приехали. Замели по новой. Те жители деревни Тюре и теперь грев посылают. Ждут его. А не фартовые… Не бросили, не прохиляли мимо, не вырвали последнее из зубов. И ту, мороженую пайку, не отняли у обессилившего. Да за такое! — скрипнул зубами Шакал.
— Из закона Гниду!
— Чем докажешь? — остекленели глаза Дрезины.
— Вот письмо Тюри. Он просил передать его сходу. А потому, даже если он тут и слова не вякнул, такое я не занычил бы! — отдал письмо Шакал.
— Из паханов и из закона его — гада! В шею гнать! — зашумел сход.
Дрезина, читая письмо, бледнел:
— Кенты! Шакал не все знает. В письме большее, — и стал читать.
Гнида попытался незаметно выскользнуть. Его прихватили у двери напористые руки.
— Куда мылишься, недобитая?
Гниду выкинули из хазы лицом в пыль, без сознания. Сход вывел его из паханов и закона, а стремачи, услышав вмиг сообщили малине о решении паханов.
— Клевая судьба твоя! — сказал Дрезина Шакалу, когда тот поздней ночью покидал хазу пахана.
— Какой раз из ходки срываешься?
— Ни одной до конца не канал. Самое-самое два месяца! Некогда! Меня Задрыга ждала! Ей я, как видишь, нужен!
— Будто воля дешевле, из-за зелени он смывался! Во, ферт! Ну хиляй к Задрыге! И научи не сеять мозги в делах! — подобрел Дрезина и, придержав Шакала, сунул ему пачку сотенных:
— Не ссы! Не кропленые. Одыбаешься, вернешь, — подтолкнул к двери.
Шакал пришел к Сивучу далеко за полночь. Капка не дождалась. Она спала, свернувшись в клубок, от чего-то вздыхала, всхлипывала во сне.
Шакал присел рядом. Смотрел на дочь. Как выросла и изменилась его девчонка… На худом лице не детские морщинки пролегли. Уголки губ горестно опущены. Сиротство и одиночество наложили свою печать. Губы нервно подергиваются, дрожат плечи. Волосы косицами прилипли к вискам. Что заботит ее? Что будоражит сны? Видно, трудно ей жилось. Вон ладошки все в мозолях. Колени сбиты — в болячках и царапинах.
— Капка, моя капелька, кровина моя горькая. Почему твоя доля корявее моей? Жила бы мать, не знала б ты беды,
не училась фартовать. "Была б как все, обычной фраерихой. Теперь вот судьбой мечена. И никуда от малины и от фарта! Скоро в дело нам. Последние спокойные сны видишь. Как дальше сложится? Дай Бог, чтобы никто раньше времени не отнял у тебя жизнь. Сегодня я тебя защитил. А не станет меня, кто вступится, если сама слабой будешь?
Шакал смотрел на дочь. В ней он узнавал себя, совсем мальчишкой. Вот таким же был, неказистым, страшненьким, угловатым и грубым, так похожим на голодную обезьянку, сбежавшую из зоопарка.
Шакал долго стыдился своей внешности, над какой потешались все вокруг. И только он знал, сколько потребовалось усилий, чтобы заставить окружающих уважать себя, считаться не с внешностью — с личностью.
И вскоре оценили его кулаки, злые шутки. Перестали насмехаться, задевать мальчишку. А он постепенно входил во вкус, понимая, что толпа глупа и труслива, признает и уважает только силу.
Шакал был умен. Но это свое качество он прятал подальше, зная — окружение смирится и признает многое, но не превосходство.
Именно потому держался наравне со шпаной, взрослыми парнями, рано начал курить, выпивать, приставать к девкам.
Но… Выпивал он мало. Никогда не терял голову, не делал ничего лишнего. Играл во взрослого. Каким был на самом деле, знал только он сам.
Девки вначале отталкивали от себя Шакала, называя шелудивой шелупенью. Не замечали всерьез. Мальчишка искренне страдал от такого невнимания. Но случаю угодно было все резко изменить. И здоровенный, кудрявый парень, спевший под трехрядку похабную частушку об одной из девок, был тут же жестоко избит Шакалом, какой вовсе не ухаживал за этой девчонкой. Она была на три года старше. Он просто вступился за ее честь, за имя и достоинство.
— Коль девка не любит отступи. Но не мсти по-грязному. Не порочь мужичье! А впредь услышу, самого испозорю, да так, что ни одна на тебя смотреть не станет. Девка будет женой и матерью. Ей имя чистое — важнее чем нам! Вот только защититься трудно от тех, кто старушечий, пересудный язык имеет. Прикуси его, иначе с корнем вырву, из самой жопы, — пригрозил обидчику.
И чудо! Уже в этот вечер он перетанцевал со всеми девками, водившими хороводы, пришедшими на гулянье. Они сами приглашали его, забыв о внешности и молодости.
В эту ночь он целовался на сеновале сразу с тремя. Но ни
слова похвальбы не слетело с его губ. В компании парней он не опорочил ни одну. Зато в темных углах и на сеновалах, в кустах и в душистых стогах сена истискал многих девок.
Подвалил и к той, что была общей забавой мужиков. И несмотря на зеленый возраст, удивил бабу своей прытью. Та сама всему селу растрепалась, как неутомим в постели конопатый, дерзкий мальчишка. С тех пор даже бабы посмеивались, видя его возле какой-нибудь девахи.
В доме Шакала все шло гладко, пока жила мать. Она не ругала сына. Жалела молча, что рожица у него от роду слегка помята. И заставляла есть.
— Авось, поправишься, красавцем станешь. И вовсе отбою от девок не будет, — уговаривала сына. Она не перегружала детей работой. Жалела. Всюду она сама управлялась. Но силы оказались не бесконечны…
Когда матери не стало, отец привел в дом чужую тетку и велел звать матерью. Вот тогда он и ушел из дома. Навсегда…
Уже через год стал махровым вором. Нет, он не стопорил, никогда не был налетчиком, не признавал майданщиков и прочую воровскую шпану. Ему, так считали все, повезло сразу. Он попал в фартовую малину.
Случилось все в один день.
Уводил «хвост» милицию от законников. Шустрый был пацан. Шакал шел ничего не подозревая. О своем думал. Куда голову приклонить? Ночь наступала. А тут погоня. Милиция гонится за пацаном. Тот налетел на Шакала, сбил с ног. Упали оба. Вскочили. Уже вдвоем рванули от погони в темень чужих дворов и подворотен.
Оторвавшись от погони, остановились дух перевести на пустыре за городом. Там — фартовые ждали. Увидели новичка. Подумали «утка». Решили в деле проверить. И на другой день тряхнули банк.
Новичок оказался проворным и всем пришелся по душе.
Ведь только он мог додуматься так ловко обчистить банк. И даже удивился, что это никогда не приходило в голову фартовым.
— Зачем всем лезть в банк? Там двоих, наверное, хватит. Шума меньше будет, — предложил тогда парнишка. И влез в банк не с черного или служебного входа, а с крыши. На нее — по дереву взобрался. Потом на чердак. Тенью в подвал, описанный законниками.
Ключом, сделанным по слепку, легко открыли дверь. Вынесли всего два мешка с сотенными купюрами. И через час уже обмывали удачу.
Свою долю отдела он взял себе сам. Сказав пахану жестко:
— Я своей работе цену знаю. А ты что делал, чем помог? Хреном груши сбивал?
Пахан хотел выбросить нахала. Но фартовые вступились Не дали в обиду, оставили у себя.
Вместе с Шакалом они мотались по гастролям целый год, пока не попались на ювелирном магазине в Полтаве. Там их взяли всех сразу, вместе с паханом.
Потом был суд. И в первую ходку на Урал повез товарняк малину вместе с Шакалом.
Ни машинисты поезда, ни сопровождающие, ни конвой так и не увидели как, когда и где исчезла из вагона малина. Две доски в полу оторваны… Конвой с ног сбился. Сообщили по всем постам. Но никто ничего не видел.
Малину разыскивали долго и безуспешно. Фартовые давно уже забыли, куда собирался их доставить хмурый конвой.
Они, обмыв очередную удачу, лапали в притонах шмар.
Что им милиция? Жизнь коротка, ею надо уметь восторгаться. И Шакал дорожил всякой минутой.
Через пару лет он почувствовал, как люто ненавидит его пахан малины. Он караулил всякий промах и никак не хотел принимать Шакала в закон. Тот долго терпел. Но однажды в гастролях, когда малина дорвалась до Ростовской кубышки, Шакал не стал вступаться за пахана. И ростовские законники пустили в клочья чужого пахана. Остальные сбежали от расправы без царапины.
А вскоре Шакал был принят в закон. Еще через год — паханом малины, какую сам назвал Черной совой.
Эту малину знали все. У одних она вызывала липкий ужас, у других — жгучую зависть.
Черная сова… Ее кенты носили на шеях золотые медальоны с изображением черной совы из черного бриллианта.
Все ее кенты имели на всякий случай помимо липовых ксив свою кубышку, куда откладывалась доля.
С самого начала, отступив от закона и воровских правил, видавшие всякое — фартовые оговорили себе на старость возможность иметь угол и долю. Ее они увеличивали и собирали на старость. Какою она будет? Все ли доживут до нее?
