Пётр Разуваев - Русский калибр (сборник)
– Извини, Андре, – она торопливо поднялась. – Наверное, я зря подошла к тебе. Тем более что я уже опаздываю. Подруга не любит, когда я задерживаюсь. Прощай, Андре. И… прости меня. Мне бы хотелось, чтобы всё было по-другому, но я ничего не могу изменить.
– Всегда можно что-то изменить, – ответил я, тоже поднимаясь.
Фатима быстро взглянула на меня и опустила глаза, нервно теребя пальцами платок.
– Это совсем другой случай, Андре, – сказала она тихо. – Волю Аллаха не дано изменить никому.
Резко повернувшись, она торопливо двинулась к выходу. Молодой француз, сидевший за соседним столиком, поймал мой растерянный взгляд и подмигнул ободряюще.
– Такое может случиться с каждым, месье, – он широко улыбнулся – К счастью, в Париже достаточно девушек, и, когда одна вам отказывает, вы всегда можете провести время с другой.
– Это совсем другой случай, – пробормотал я, вежливо улыбаясь ему в ответ.
Я залпом допил свой коньяк и хотел было жестом подозвать официанта, чтобы заказать ещё, но передумал. Даже вкус «Philippe de Castaigne», до того казавшийся мне отменным, сейчас вызывал неприятные ощущения. Нет, Фатима определённо очень странная девушка. Эти постоянные ссылки на «волю Аллаха»… Аллах-то здесь при чём? Какое ему дело до наших взаимоотношений?
Взглянув на часы, я заметил, что Абдаллах опаздывает уже на пять минут. Если и это – «воля Аллаха», то мне нужно будет пересмотреть своё отношение к мусульманам. Ничего не имею против их Бога, но, по-моему, он чересчур злоупотребляет своим правом влезать в частную жизнь людей. Словно отозвавшись на мои поношения, высшие силы смилостивились, и на противоположной стороне улицы остановилось такси. Через мгновение из него вышел Абдаллах, одетый в лёгкое чёрное пальто из тонкой шерсти. На улице было градусов пятнадцать, и я невольно усмехнулся, наблюдая за тем, как Абдаллах зябко пожимает плечами, озираясь в поисках нужной вывески. Наконец он заметил кафе, находившееся перед самым его носом, а через секунду увидел меня, поскольку я сидел у самого окна. Радостно улыбнувшись, ливиец помахал мне рукой и, пропустив машину, промчавшуюся мимо, сделал шаг вперёд. Но только один шаг. Всё еще улыбаясь, он остановился, ноги его подкосились, улыбка потускнела, и Абдаллах ничком упал на мостовую, прижимая обе ладони к груди. Наверное, Бог действительно любит троицу. Абдаллаху было суждено погибнуть во время четвёртого покушения.
* * *Меня охватила какая-то странная слабость, и, распахнув дверцу «Бентли», я с облегчением рухнул на сиденье. Закурил, бросил зажигалку в бардачок. Вой полицейской сирены, резкие хлопки дверей «скорой помощи», голоса людей – всё это осталось позади, там, напротив кафе, возле тела Абдаллаха. Я не стал подходить к нему, это было бессмысленно. Стреляли из машины, проехавшей мимо, и убийца не мог промахнуться. Вокруг тела быстро собралась толпа, и, покидая кафе, я услышал то, о чём уже догадался: «Убили!» Ещё один спутник, человек, шедший рядом со мной, погиб. А я даже не знал, кому предъявить счёт. Пепел от сигареты упал на брюки, и, машинально стряхивая его, я вновь ощутил приступ непонятной слабости. Руки утратили силу, стали ватными, и веки отяжелели, словно наливаясь свинцом. Встряхнувшись, я потянулся всем телом, повернул ключ, заводя автомобиль.
Сзади послышался звук приближающегося мотоцикла, и возле стоявшего у тротуара «Бентли» притормозил скоростной «Чёрный дрозд», на котором восседал затянутый в кожаные доспехи человек в глухом чёрном шлеме. «Забрало» шлема было поднято, и мотоциклист приветственно улыбался мне, делая какие-то знаки рукой. Потом я заметил на его груди фотоаппарат, объектив которого напоминал телескоп, и тяжело вздохнул, догадавшись, что означает вся эта пантомима. Папарацци просил опустить стекло, чтобы оно не мешало ему фотографировать. Пристрелить его, что ли? Кивнув, я продемонстрировал ему известный даже детям жест: средний палец вытянут, все остальные сжаты в кулак. Обрадованный фотограф мигом запечатлел этот знаменательный момент. Ну конечно, он привык и не к такому обращению. Перестав обращать на него внимание, я осторожно отъехал от тротуара и, нарушая все правила, стремительно завернул, выезжая на противоположную полосу. Мотоциклист легко повторил мой маневр. Огромный «Бентли» раза в два проигрывал «Хонде» в скорости, и устраивать в вечернем Париже гонки с этим папарацци было бы первостатейной глупостью с моей стороны. Но и сдаваться без боя я не собирался. Впереди открывался Boulevard Haussmann, на котором легко можно было как следует разогнаться, чтобы затем свернуть куда-нибудь в боковую улочку. Возможно, там мне удастся отыскать тихий уголок, где уже никто не помешает «таинственному наследнику» начистить физиономию этому мотофотографу.
Проскочив перекрёсток на красный свет, я вылетел на бульвар и начал разгонять свою зелёную громадину, рассчитывая оторваться от мотоцикла. Но все мои планы смешал серебристый «Рено», неожиданно выскочивший откуда-то сзади. С лёгкостью обойдя «Бентли», «Рено» пристроился впереди, и, несмотря на все старания, мне уже никак не удавалось его обогнать. Впрочем, ехал этот наглец достаточно быстро, и я успел мимолётно удивиться, потому что парень явно нарушал правила. Или он тоже от кого-то убегает? Через секунду я позабыл о «Рено», заметив в зеркальце заднего вида быстро приближающийся мотоцикл. В этот момент всё и произошло.
Боль взорвалась сразу во всём теле, сердце рванулось из груди, проламываясь сквозь рёбра, мозг развалился на тысячу мельчайших осколков, глаза перестали видеть, а руки – повиноваться. Такой боли я не испытывал никогда, это было что-то невообразимое, невозможное, дикое. Теряя сознание, я ощутил, что лечу куда-то вбок; в тот же миг земная твердь всей своей массой врезалась в моё тело, расплющивая и отбрасывая его в небытие…
Глава десятая
Сначала возникли звуки. Где-то совсем рядом ходили люди, некоторые – торопливо, другие – медленно, степенно. Я услышал частый перестук каблучков, что-то упало с металлическим звоном, скрипнула дверь. «Нет, ещё не успела, месье Сильвани…» – сказала женщина, и ей ответил отдалённый рокот мужского баса. Затем я ощутил запах и улыбнулся, узнавая его. Чистая, пронзительная свежесть – так пахли духи, которыми когда-то пользовалась Таня. Кажется, что-то японское было в их названии. Кроме этого аромата в воздухе витала ещё тысяча разных запахов, складывавшихся в одну мощную композицию. Её я узнал безошибочно, потому что спутать запах больницы невозможно ни с чем. Лечить принято тех, кто ещё не умер. Значит, дела не так уж плохи. Просто меня в очередной раз пытались убить.
Теперь я мог точно сказать, как именно погибли Доди аль-Файед и Диана Спенсер той далёкой августовской ночью. Кроме того, я знал имя человека, который желал моей смерти. В этой мозаике ещё не хватало нескольких фрагментов, но и без них картина была почти завершена. Лёжа на жёсткой больничной кровати с закрытыми глазами, я отчетливо видел лицо красивой, очень смуглой девушки в очках, которая твёрдо следовала воле Аллаха. Это казалось невероятным, но я знал, что прав: убить меня пыталась Фатима.
Глубоко вдохнув, я потянулся всем телом и открыл глаза. Белый потолок, белые стены, полумрак, на столике слева – какая-то непонятная аппаратура, опутанная разноцветными проводками, которые тянутся к нескольким датчикам на моей груди. Судя по непрерывной волнистой линии, бегущей по экрану одного из этих загадочных агрегатов, сердце «наследника таинственной империи» работает как часы. Или это не сердце?
– Андре? – удивительно знакомый голос. Сидевшая у окна девушка отложила книгу и смотрела на меня с радостным удивлением. Она была прелестна, хотя её длинное вечернее платье тёмно-вишнёвого цвета смотрелось в больничной палате несколько странно.
– Привет, Таня, – улыбаюсь я. – Знаешь, я успел соскучиться. Мы давно не виделись?
– Тебя привезли четыре часа назад, – ответила девушка, подходя ко мне. – Всё это время ты был без сознания. Что случилось, Андре?
– Меня пытались убить, – просто сказал я, приподнимая одеяло и убеждаясь, что одежды на мне нет. – Автокатастрофа, разыгранная словно по нотам. Как ты меня нашла?
– При тебе обнаружили мой служебный пистолет, – сердито ответила Таня. – Я уже была в театре, когда позвонили из префектуры.
– Извини. – Обернув вокруг себя одеяло, я сел на кровати, коснувшись босыми ногами холодного пола. Приятное ощущение. История и впрямь склонна к самоповторению. Совсем недавно я вот так же сидел на кровати, закутавшись в одеяло, и вёл неприятную беседу с сотрудником МИ-6. Как звали того англичанина? Кажется, Келлерман? Да, точно, Рой Келлерман. Правда, тогда у меня адски ломило всё тело, а сейчас я ощущал себя вполне здоровым. Разве что немного побаливала голова и едва заметно ныло правое колено.
– Извини?! Если ты мне сейчас же всё не объяснишь, – взорвалась Таня, – я… я не знаю, что с тобой сделаю!
