Алексей Стрельцов - Вторжение
Сигнализация отчаянно и пронзительно взвыла. Женщина испуганно схватилась за грудь, отскакивая в сторону:
— Мамочки! Вы что делаете?
— Контртеррористическую операцию провожу.
Вернулся Маржанов.
— Машина не в угоне, все чисто.
Из первого подъезда вышел небритый тип с вытянутым лицом, на ходу натягивая футболку на жилистое мускулистое тело. В руках ключи от машины и брелок сигнализации. Он быстро двинулся к машине, настороженно глядя на ППСников.
— Что-то не так?
— Это ваша машина?
Тип нажал кнопку. Сигнализация пискнула напоследок и замолкла.
— А в чем дело?
— Документы можно?
Тип, настороженно косясь на ППСников, пожал плечами и открыл машину. Из бардачка выудил книжку автодокументов и протянул Володе.
— Из столицы области прибыли? — спросил Володя, листая документы. Все, в том числе страховка, было в порядке. Типа звали Евгений Штехер. — Что здесь делаете?
— Подлечиться приехал. В грязелечебнице вашей. А в чем дело-то?
— Просто проверка. — Володя вернул типу документы. — Счастливого лечения.
Он направился к экипажу. За Володей засеменила женщина, щебеча:
— Вы извините, просто новости смотришь — там взрывают, тут взрывают, жить страшно. И везде говорят, что если бы люди были бдительнее, то ничего бы не случилось.
Заверив женщину, что она все правильно сделала, Володя сел в машину.
— Чашкан, это 18—й, ложный вызов.
Евгений Штехер вернулся в дом почти сразу. Сквозь старую тюль на окне он наблюдал, как коробок ППС выползает со двора и сворачивает на Орскую. Когда экипаж скрылся из вида, квартиросъемщик достал сотовый.
— Рама, это я. Здесь менты крутятся. Мне нужно менять точку.
Рама ответил коротко:
— Да плевать, Штекер. Бросай все и подтягивайся. Есть новая наколка.
:
— Куда свалить хотел?
— В город, куда…
— Родня, кореша, баба?
— Кореш. Вместе срок мотали. Курить можно, шеф?
Буров кивнул и выложил на стол пачку сигарет и зажигалку. Пока Марсель закуривал, Буров приоткрыл зарешеченное окно. Извивающаяся полоска дыма дернулась и потянулась к нему. Буров вернулся на место. Марсель не дергался, не нервничал, рука с сигаретой не дрожала. Смотрел невесело, но уверенно. Эти университеты он уже проходил.
— Упираться будешь?
— А че толку упираться? — взглядом спросив разрешения, Марсель пододвинул к себе пепельницу. Черная, массивная, дорогая, когда-то Буров и Муртазин стащили ее с места убийства — жмуру пепельница уже была не нужна. — Теплым взяли. С наркотой на руках. Б… дь… — Марсель вздохнул, страхивая пепел. — Знал, что зря я влез во все это.
— И кто тебя втянул?
— Не могу сказать.
— А говорил, упираться не будешь.
— Свое возьму на себя, — возразил Марсель. — Но сдавать никого не стану. Пойми меня правильно, шеф. Мне теперь на зону путь держать… А там репутация поважнее будет, чем здесь.
— Согласен, — кивнул Буров. Но, помолчав, быстро спросил: — Семен с железки?
Марсель напрягся, удивленно взглянул на опера.
— Откуда про него знаете?
— А я не знал. Ты только что подтвердил.
Марсель досадливо поморщился, но он относился ко всему философски — раз опер теперь в курсе, ничего не попишешь. Поэтому Марсель лишь кивнул. Буров показал ему фоторобот типа с залысинами и впалыми щеками, который ночью составлял с бомжом.
— Это он?
— Вроде похож. Только волос у него побольше.
— Может, подстригся?
Марсель не ответил. Буров отложил фоторобот в сторону, устроился поудобнее на старом скрипучем стуле и тоже закурил, настраиваясь на его волну.
— Ладно, Марсель, не тушуйся. От кого свалить хотел?
— От них. От тех, кто мать мою… — Буров увидел, как на нижней челюсти Марселя выперли и набухли желваки. — Суки отмороженные.
— Чего к нам не пришел?
— За решетку не очень хотелось. Вы ведь закрыли бы.
— Зато живой был бы.
Марсель невесело хмыкнул.
— Не уверен, шеф, что они меня на зоне достать не смогут.
— Почему?
— Отморозки же. Посмотри, что они с Пеликаном сделали.
— Ты в курсе?
— Город у нас маленький. Все в курсе. Каждая собака. Все наркоши попрятались. Все барыги номера сменили и затихарились, некоторые свалили. У меня все каналы сбыта обрубились…
— Кто это сделал?
— Я не знаю.
— А если подумать?
— Если бы я знал, пошел бы и спалил их, как они мою мать спалили! — Марсель вскричал так эмоционально, что голос дрогнул. — Заживо, сук, пусть горят! Я не знаю, кто они. Никто не знает. Я не знаю, где в Елецке они живут, не знаю, на чем ездят. Даже не знаю, как они выглядят… Знаю только одно.
— Что?
— Они отмороженные и крутые беспредельщики.
Это Буров прекрасно знал и без Марселя.
— Ладно. Рассказывай все как есть.
— Да нечего рассказывать. Они ищут товар.
— Как эта наркота попала к вам?
Марсель поколебался, но все же ответил:
— Семен. Работяга с железки. Они за дорогой следят, которая в сторону границы идет.
— В курсе. И что? Решили наладить бизнес?
— Какой бизнес? — удивился Марсель. — Ты че, шеф? Им бы в жизни в голову такая фигня не пришла. Говорю же, работяги простые. Что он, что Михалыч его, бригадир. Нашли они наркоту.
— Где?
— Там и нашли. На дежурстве. Выехали за пару километров от города, проверить полотно. Там с рельсами что-то было, или еще что-то, не знаю. А перед этим поезд из Ташкента прошел. Ну знаете, семичасовой. Они опа — глядь, а в траве около железки сумки лежат. А внутри догадайся что.
— Хочешь сказать, их с поезда кто-то скинул?
— Шеф, ну а как обычно такие дела делаются? Через пару километров уже вокзал. Там погранцы, таможня и менты поезд досматривают. Сумки скидывают с поезда после того, как границу пересекут. А потом специально обученные люди подбирают товар и вывозят, куда надо. А Семен с Михалычем…
— Оказались в нужное время в нужном месте?
— В ненужное и в ненужном, — мрачно буркнул Марсель. — Если бы эти уроды, если бы им удалось меня найти — сейчас Семена и Михалыча вы на городской свалке по частям бы собирали. Как Пеликана… Так что лучше бы они эти сумки никогда и не нашли.
— Погоди, Марсель. Сумки? Их было несколько, сумок?
— Штук шесть или семь. Не знаю точно. Они их прячут где-то. Мне дают по пакету. Но я даже первый не успел до конца продать, как сначала Барыга пропал, а потом Пеликан… Бизнеса не получилось.
Шесть или семь сумок. Бурову казалось, что кто-то из них двоих не понимает, о чем речь.
— Стой. Шесть или семь сумок?
— Ну да.
— Уверен?
— Так Семен сказал.
Буров боялся задавать следующий вопрос.
— И… сколько же там было наркоты?
— Около сотни.
— Сотни чего?
— Килограммов.
Пепел, словно изумившись, свалился с кончика сигареты Бурова и разлетелся на ошметки, упав на поверхность стола. Но Буров этого даже не заметил. Сто килограммов чистого героина. За всю историю милиции и затем полиции пусть и приграничного, но тихого и спокойного провинциального Елецка здесь о таких объемах наркотиков слышали только из новостей. Это все было где-то там — Петербург, Москва. Большие города, большие банды, организованная преступность. Буров был в шоке.
— Сто килограммов героина? — Марсель кивнул. — Твою мать. Твою же мать, а…
— А вы что думали? — буркнул уголовник. — Эти упыри будут людей мочить ради одного пакета наркоты? Там целое состояние. Сотни три-четыре муликов. Хватит, чтобы купить половину нашей деревни.
— Где остальное?
— Я не знаю.
— Где Сеня передавал тебе товар?
— В пивнухе. «Гамаюн». Мы созванивались, потом он шел с работы, по пути заходил в пивнуху. Мы пропускали по кружке, я брал пакет и отчаливал.
В кабинет вошел напряженный Муртазин.
— Иваныч, у нас труп.
— А ты не можешь?
— Иваныч… вызов в «Гамаюн».
Буров сжал зубы, туша сигарету. Марсель уставился в точку в пространстве невидящим взглядом, тихо протянув:
— П… ц.
— Я пивасика с рыбкой решил хряпнуть. А тут закрыто. Я стучать давай. В окно. А потом присмотрелся… Он на полу лежит. В крови…
Буров услышал это, проходя мимо патрульной машины с включенными мигалками, где ППСники говорили с Петровичем. Старик запинался и теребил пуговицу потертого пиджачка. С ним говорили Корболин и Новиков из ППС, «Гамаюн» был на их маршруте. А через две улицы начинался участок сына.
— Вы ничего не трогали кроме ручки? — спросил Корболин, но ответа Буров уже не услышал. Он зашел в грязную пивную. В центре помещения на боку лежал Агоев. Рубаха почернела от крови — ему нанесли несколько ножевых в грудь и живот. Окровавленные пальцы на руках были растопырены. Одна из ног неловко вывернута — ее сломали в колене. Знакомый почерк… Рот навеки искривился — судя по гримасе, Агоеву было так больно, что от одной мысли об этом Бурову стало не по себе. От трупа за прилавок тянулась полоса крови.
