Михаил Серегин - К строевой - годен!
Выйдя на середину строя, офицер представился:
– Для вновь прибывших и тех, кто макаронами мозги закушал, я капитан Большебобов. Для большинства еще и товарищ капитан, для обормотов российского военного хозяйства – просто капитан. Остальные могут ничего этого не запоминать. Через пять минут вечерняя прогулка. Сержант Никодимов, наряд на завтра.
Боец вышел из строя. Резко повернулся, раскрыл журнал. Он зачитывал фамилии. Оглашение прерывалось звонким «Я!».
– Встать в строй.
– Есть!
Сержант вернулся на место.
– Дорогие дети, – капитан сменил жесткую интонацию на смазливую речь. – Желаю вам в этот прекрасный вечер спокойной ночи... – Была сделана пауза, и вся рота гаркнула:
– Спасибо, товарищ капитан!
– Пожалуйста. Так вот, я хочу, чтобы каждому из вас приснилась голая красивая тетя. Нет, тетю вам рано, голая красивая девушка...
– Спасибо, товарищ капитан!
– До девушки и после нее трехлитровая банка свежего пива...
– Спасибо, товарищ капитан!
– И смотрите, не заболейте во сне триппером. Кому приснится голый мальчик, отправлю служить на север, так как данный сон является неуставным. А в уставе внутриказарменной службы страница 18 пункт 6.4 четко и ясно прописано: «Каждый военнослужащий обязан стойко преодолевать тяготы военной службы и разлуку с женщинами». Умные заметили, что о мужчинах там ничего не говорится. Командуйте, прапорщик.
Капитан ушел. Старшина роты встал на его место, подождал секунд десять после того, как дверь в казарму закрылась, затем тихо проговорил:
– Это был автор собственного устава внутриказарменной службы капитан Большебобов. Редкостный мудак, однако.
Кто-то гыгыкнул.
– Смирно, сироты и пришлые оборванцы! Рота-а-а! – «а-а-а» полетало между стен и затухло, наступила тишина. – Построение перед подъездом в колонну по четыре. Десять секунд. Кто последний, тот очкарик. Сорвались с ужасом!
Сто человек как один ломанулись к выходу, рискуя затоптать друг друга и громко вопя во всю глотку:
– А-а-а-а-а!!!
Открыта была только одна створка, и, естественно, у двери образовалась пробка, а прапорщик считал:
– Восемь, семь, шесть.
Личный состав с гвалтом вылетал на улицу.
По построению Фрол и Леха оказались последними. Простаков не хотел становиться очкариком, хотя и не знал, что это такое. Подняв Фрола под мышки, он отстранил его, очистив себе путь. Остальных он не знал.
– Четыре, три.
Они не успевали выйти. Черт, что это здесь за игры такие?
Фрол видел, что у двери еще десяток пацанов. Он зацепил сибиряка за рукав и закричал: «Не надо!»
Но поздно.
Чуть присев, Простаков уперся в спины двоим хлипеньким солдатикам и так вдавил их в общую кучу, что послышались сдавленные крики, а затем хруст выламываемой второй створки.
– Чего творишь?! – заорал прапорщик вместо «два» и «один».
Замешкавшиеся были вытолкнуты скопом.
Злой прапорщик вышел на улицу.
– Простаков! Ты что творишь?
Леха был доволен.
– Аха-ха! – смеялся он. – Мы все успели, товарищ прапорщик, очкариков в роте нет!
После команды «отбой» прошло не более десяти минут, а в комнатушке появился сержант Никодимов. Личико у него было злое, садистское. Фрол с Лехой еще не знали, что сержанты в учебке с наступлением темноты превращаются в отборных скотов. Пацаны что-то говорили про наступающую ночь, но они как-то пропустили это мимо ушей. И так слишком много впечатлений.
– Всем добрый вечер! – издевательски произнес Никодимов. Следом за ним появилось еще двое из сержантского состава, куда крупнее и тупее первого.
– Здоров, – пробурчал Леха, переворачиваясь с боку на бок и почесывая друг о дружку торчащие за пределами кровати лапы, – а теперь не гунди и дай поспать.
– Запахи, подъем! Добрый дядя прапорщик ушел домой. Ваши жопы в нашем полном распоряжении!
Все вокруг стали вскакивать со своих мест. Фрол лежал в знак солидарности с дремлющим еще Простаковым, хотя у него под одеялом свело от страха обе ноги и мочевой пузырь.
Леха продрал глаза.
– И чего орать?!
– Ты не понял, куда попал, детина?! Умолкни! – К Лехе подлетел один из сержантов. Фрол его уже мысленно похоронил. Какая интересная рыжая, коротко стриженная черепушка. Жаль, если он ее проломит. Проломит?!
Фрол с верхней койки уговаривал Простакова:
– Леш, давай встанем, чего тебе стоит. Все уже построились.
Простаков улегся в одних трусах. Когда сержант сдернул с него одеяло, он сам же и отшатнулся от горы мускулов. Но заряд борзоты не давал ему остановиться.
– Мелкий, пошел в строй! – Он ухватил Фрола за шею и стряхнул с койки. Фрол полетел вниз, чудом не ломая себе кости и приземляясь на колени.
Случившееся далее нормальному разумению не поддавалось. Сержанты будут вспоминать этот финт до конца дней своих.
Простаков лягнул ногой в живот невоспитанного военнослужащего. Силы в удар он вложил достаточно для того, чтобы рыжий, пролетев по воздуху над Фролом, ударился о двухъярусную койку, стоящую в противоположном ряду.
Леха встал.
– Бить людей нехорошо.
Сержант Никодимов, глядя то на гору мышц, то на своего сослуживца, у которого, наверное, позвоночник стал фрагментом желудка, понимал, что он никого не знает, кто справился бы с этим чудовищем.
– Отбой! – скомандовал Алексей Дмитриевич Простаков нечеловеческим голосом.
Стекло в форточке разорвалось.
Десяток молодых бойцов, над которыми всласть издевались каждый вечер, стояли, не зная, что им делать.
– Вы что, не слышали, что вам сказали! – Никодимов продолжал смотреть на корчащегося от боли рыжего.
– Чего?! – уже спокойно пробасил Леха.
– Ничего, это я так, – сержант вытянулся почти по стойке «смирно». – Разрешите идти?
– Еще раз меня разбудишь, ударю. Будет больно.
Фрол медленно поднимался.
Сержантская делегация удалилась несолоно хлебавши. Не было даже обычных для таких случаев обещаний отыграться потом на всех из-за бунтарства одного здорового.
Фрол долго ворочался и не мог уснуть. Через час он растолкал Простакова.
– Слушай, правда у тебя знакомый генерал есть?
– Серпухов. На охоту с ним ходил на волков, – бормотал Леха одними губами, сладко причмокивая между словами, словно младенец.
– А чего ж не отмазался?
– У нас в роду не принято. Фрол, давай спать.
Старшина роты прапорщик Поколеновяма Сергей Сергеевич – ему ли придираться к фамилии Кратерский и имени Дормидонт? – выдавая новую форму пятого роста и немного поношенные сапоги сорок седьмого размера, объявил Простакову, что за ним восстановление двери и помощь дневальным при уборке туалета.
Леха остался доволен новой формой темно-зеленого цвета, как у всех, а к сапогам предъявил претензию:
– В них кто-то ходил.
Поколеновяма усмехнулся.
– Привередливый какой. Всего два месяца. Поменьше тебя будет, а ласта большая. Такие только на заказ шьют. Не обессудь.
– А почему два месяца?...
– С сержантами не ужился. Списали потом по здоровью.
– А я ужился, – Простаков улыбался.
– Вот и молодец. Одного из младших командиров увезли сегодня. Что-то с животом.
– Понос?
– Может быть.
Завтрак в столовой, куда пришлось идти строем и горланить «Солдатушки, бравы ребятушки», произвел на Фрола и Леху положительное впечатление. С губой не сравнить: белый хлеб, яйцо, масло, каша на молоке. Только финиш по команде «закончить прием пищи». Пацаны, которые последними тарелки и чай берут, успевают только половину слопать. Горячее загружают. Язык потом облазит.
– Ни овощей, ни фруктов, – критически заметил Фрол, которого немного развезло после плотного завтрака.
– Нормально, – возразил Леха, которому добрая тетка на раздаче навалила каши с горой.
– Ничего подобного. Если не будет витаминов, у нас скоро волосы повылезают, болезни замучают, уставать будем.
Фрол был умный малый, и Леха верил ему без оглядки.
– И чего ж делать?
– Пока не знаю.
После завтрака прапорщик рассадил новобранцев в комнатушке и заставил всех разуться.
– Посмотрите на свои сапоги, – Поколеновяма прохаживался по узкому проходу. – Простаков, где научился портянки вертеть?
– В деревне.
– Молодец, покажешь другу Валетову. Все берем в руку левый сапог и смотрим на его пятку. Грязно, правда?
– У меня чисто, – возразил Дормидонт.
– Разговоры. Теперь ставим сапог на пол, смотрим на него сверху, и что мы видим?
– Дырку для ноги, – пробормотал сидящий рядом с Лехой крупный парнишка, работавший в своей деревне пастухом.
– Дырку для кой-чего, Иванов, ты у коров видел, а тут я вижу, что ни у кого нет блеска. Все усекают важность момента или у кого-то мысли ушли в сторону воспроизведения домашнего скота?
– У них все просто, – убедительно сообщил бывший пастух.
– У нас, в смысле у военных, тоже. Рассмотрели сапог. Теперь суем в него ногу. И после того, как стопа плотно вошла на место, быстро натираем тряпкой нос и пятку.
