Виктор Доценко - Остров Бешеного
Несмотря на достаточно настороженное отношение кубинских спецслужб к их советским коллегам, Рауль быстро добился их доверия и расположения: в этом ему помогли не только блистательное владение несколькими европейскими языками, но и острый ум, удивительная для молодого человека выдержка и конечно же глубокая ненависть ко всему американскому.
По заданиям своих кубинских командиров с кубинским дипломатическим паспортом Рауль побывал во многих странах Латинской Америки и на родине предков в Испании. Он уже как-то сроднился со своей кубинской легендой, превратившейся в его собственную жизнь, и даже перестал ожидать приказов из Москвы, как неожиданно его пригласили на прием в советское посольство. Подобные приглашения были для Рауля делом обычным, и он нисколько не удивился, когда атташе по науке представил ему дружелюбного, улыбчивого человека, назвавшегося Алексеем Сергеевичем.
В ходе какого-то ничего не значащего разговора Алексей Сергеевич предложил встретиться. На следующий день они несколько часов гуляли по Марикону, знаменитой набережной Гаваны, и серьезный Рауль слушал и запоминал все, о чем ему говорил новый знакомый. Его задание было одновременно и простым, и сложным: обеспечить секретность и безопасность советской научной лаборатории, которую строили на никарагуанском острове Маис.
Чем конкретно там будут заниматься советские ученые, ему не сообщили, да это его нисколько и не занимало. Ему вменялось в обязанность осуществление связи с представителями сандинистов, что при самых добрых отношениях революционных Кубы и Никарагуа было не так уж и трудно. В подчинение ему было выделено двадцать настоящих кубинцев-боевиков, прошедших специальную подготовку в военных действиях.
Работа была спокойной и рутинной: ученые занимались своими делами, Рауль
— своими. Опять-таки по легенде, Рауль почти не знал русского языка и иногда пытался понять, кто из русских ученых информирован о том, кем он сам является на самом деле. Рауль никогда не подслушивал разговоров ученых, но они, уверенные, что он почти не понимает русского, нисколько не стесняясь, обсуждали свои проблемы, и Рауль, сам того не желая, понял, что он и его люди охраняют лабораторию, в которой осуществляются разработки какого-то совершенно нового, невиданного доселе рода энергии. Рауль нисколько не сомневался в том, что обнаруженную энергию поставят на службу делу мировой революции.
Но в результате очередных выборов сандинисты потеряли власть, а пришедшее им на смену правительство потребовало немедленной эвакуации лаборатории — им не верилось, что советские ученые изучают климат и прибрежный шельф острова.
Конечно, новым властям страны безумно хотелось выяснить, чем у них на острове занимаются русские вкупе с кубинцами — не иначе, как подготовкой мировой революции, но на территорию лаборатории они вторгнуться не посмели, прежде всего благодаря твердости и хладнокровию Рауля. Он сослался на межправительственное соглашение, гарантировавшее лаборатории особый статус, и пригрозил не только ожесточенным сопротивлением (кубинская охрана была вооружена до зубов), но и грандиозным международным скандалом.
Когда наиболее громоздкая часть оборудования была уже вывезена, самые экстремистски настроенные представители новой власти добились-таки права участвовать в ликвидации русской лаборатории. К счастью, за несколько часов до начала ликвидации об этом стало известно офицеру по фамилии Павлов, отвечавшему за безопасность лаборатории с советской стороны. Понимая, что ему со своим малочисленным отрядом вряд ли удастся выстоять против многочисленных экстремистов, на этот раз вооруженных не хуже его боевиков, Павлов решил не испытывать судьбу и, не мешкая ни секунды, собрал самих ученых и тех, кому доверял, быстро перенес из лаборатории все, что успел, в заранее подготовленный тайник и залил его бетоном.
Ворвавшейся группе экстремистов, среди которых находился и Тим Рот, оставалось довольствоваться лишь тем, что не успели спрятать советские специалисты.
Тем временем Павлов, великолепно говоривший по-испански, очень вежливый, но довольно угрюмый и немногословный, дождавшись, когда закончится, как он сказал, «проправительственная вакханалия», выбрал момент, остался наедине с Раулем и неожиданно проговорил по-русски: «А я ведь у вашего деда учился!» Эта фраза была для Рауля паролем, после чего Павлов показал Раулю, где спрятана та часть оборудования, которую не удалось вывезти, и попросил, не приказал, а попросил ее сберечь. Этого для исполнительного Рауля было вполне достаточно.
Все русские и кубинцы были выгнаны с острова. И только для Рауля сделали исключение: скорее всего потому, что он смог убедительно доказать, что для новой власти он не только не представляет никакой опасности, но и даже может принести пользу. Так Рауль остался один. С теми местными, кто работал у русских, он поддерживал добрые, но официальные отношения. Он шел на любые уловки, чтобы сберечь то, что ему было поручено охранять.
Из никарагуанских газет Рауль узнавал все новости в мире: и о перестройке, потом и о развале Советского Союза — эти вести не только глубоко взволновали, но и взбесили его. Все, ради чего жил и подвергал себя смертельному риску его дед и погиб его отец, было в одночасье поругано и уничтожено какими-то жалкими карьеристами и властолюбцами — именно так он в своем глухом одиночестве воспринимал Горбачева и Ельцина.
Несмотря на то что деньги, оставленные Павловым, давно закончились, Рауль продолжал оставаться на вверенном ему посту, сберегая тайну, достойно исполняя до конца свой долг и ожидая посланцев партии, которая, он был твердо уверен в этом, не могла забыть о нем, своем верном солдате. Задавая Савелию вопрос: «Вы из Москвы?», Рауль страстно желал услышать согласованный с Павловым пароль: «Да. И хорошо помню сеньора Хосе!». Но Савелий не знал этих слов. И хотя этот русский парень ему чем-то понравился, Рауль отогнал возникшее чувство симпатии. Русский из современной Москвы, да еще прилетевший из Нью-Йорка, из главного логова врага, никак не мог быть ему соратником и другом.
И Рауль опять замкнулся в своем гордом одиночестве, снова набираясь терпения для бесконечного ожидания связного.
Наткнувшись на непреодолимое препятствие в виде многометровой бетонной подушки и не добившись ничего путного от Рауля, Савелий понял, что дальнейшее его пребывание на острове в данных обстоятельствах лишено всякого смысла. Щедро заплатив старому Киламбе и тепло попрощавшись с Око-таль, Савелий решил вернуться в Нью-Йорк.
…Когда Савелий появился перед домом Розочки, он еще не успел позвонить у ворот, а она уже спешила ему навстречу и радостно бросилась на шею, словно они не виделись долгие месяцы.
— Почему ты не сообщил о своем приезде? — недовольно шептала Розочка ему на ухо. — Я тут вся извелась и совершенно замучила звонками Майкла. Он, конечно же, успокаивал меня, говорил, что все время поддерживает с тобой связь и что у тебя все хорошо, но я-то чувствовала, что он меня обманывает, ведь так?
— И так и не так, — виновато ответил Савелий, — постоянной связи у нас действительно не было, но если бы мне понадобилась помощь, то ему тут же сообщили бы, и помощь не заставила бы себя ждать, — решился соврать он.
— Не хитри, Савушка! — оборвала Розочка, строго глядя в его глаза. — Никарагуа не ближний свет, чтобы в любой момент могла прийти помощь…
— Но ты же видишь, я в полном порядке, даже царапины нигде нет, — сказал он и тут же пожалел об этом.
— Нет? Значит, могли быть не только царапины, но и что-то посерьезнее? — мгновенно подхватила она.
— Ну, что ты, Розочка, это говорится просто так, как бы для красного словца, — смутился вконец Савелий.
— Савушка, никогда не смей мне врать! Никогда не щади меня и мои нервы! Мне гораздо спокойнее перенести правду, любую, даже самую страшную, чем, не зная правды, придумывать всякие ужасы. — Она печально посмотрела на него, как бы ожидая ответа.
— Хорошо, милая, твердо обещаю: никаких недомолвок! — Савелий поднял перед ней правую руку и, как в американских фильмах клянутся актеры перед судьей, торжественно произнес: — Только правду и ничего, кроме правды! Клянусь! Во всяком случае, в тот момент, когда мы с тобой с глазу на глаз!
— Снова хитришь?
— Ни в коем случае! — возразил Савелий. — Иногда бывают ситуации, когда сообщить правду через посторонних людей или говорить ее по телефону означает подставить себя самого, а может быть, и ценных людей, — пояснил Савелий.
— Ладно, будем считать, что отговорился, — со вздохом согласилась Розочка, но глаза ее продолжали оставаться печальными и странно грустными. — Когда свадьбу будем справлять? Ты же обещал: после твоего возвращения.
— Я всегда выполняю свои обещания: ты же знаешь!
