Алистер Макнейл - Ночной дозор
— Нашел! — провозгласил Грэхем и вдавил иголку.
— Ладно, я все скажу, — заорал Леммер, его глаза не отрывались от иглы. — Его зовут Хамильтон, Теренс Хамильтон.
— А где найти Теренса Хамильтона? — спросила Сабрина.
— Калверстрат. Рядом с «Мадам Тюссо». Там находится его галерея.
— Зачем ему эта картина? — продолжала допрос Сабрина.
— Он не сказал, — с трудом ответил Леммер, изо рта у него текли слюни.
Грэхем пошевелил конец иглы.
— Я не знаю, клянусь, не знаю, — вскричал Леммер, его лицо исказил ужас. — Он сказал только, что за картину даст тысячу гульденов. Из них пятьсот для моих помощников. Мы стащили картину и доставили ее в галерею. Он заплатил, и мы ушли. Я не знаю, что было дальше. Вы должны мне верить.
Грэхем вытащил шприц, засунул в рот Леммеру платок и присоединился к Сабрине, которая ждала его у порога. У двери оглянулся:
— Не беспокойся, «дочка» скоро вернется.
Глаза Леммера пылали ненавистью.
— Ты придумал тонкий трюк — выдать за серную кислоту раствор гигиенического талька, который ты там нашел, — сказала Сабрина, когда они вышли на улицу. — Слава Богу, он не догадался.
Грэхем пожал плечами.
— Если бы догадался, он был бы уже мертв.
— Но тальк же безвреден, — сказала Сабрина, недоуменно подняв брови.
— Тальк — да, — ответил Грэхем и пошел ловить такси.
* * *Сабрина сказала водителю, куда ехать, подняла защитное стекло между водителем и пассажирским сиденьем и, нахмурившись, повернулась к Грэхему:
— Ты солгал мне, Майк. Снова повторяется старая история. Когда же ты наконец начнешь мне доверять? Или я требую слишком многого?
Грэхем задумался над ее словами, глядя на стекло перед собой.
— Я доверяю тебе, Сабрина. Если бы не доверял, я давно бы уже перешел в другую команду.
Его спокойствие удивило ее; и гнев несколько улегся.
— В таком случае, почему ты обманываешь меня?
— Ты действительно не понимаешь?
Гнев сразу сменился в ее душе чувством вины.
— Нет, — нерешительно сказала она.
— Ты знаешь, что после похищения Керри и Мики, я проходил психотерапевтическое лечение?
Она кивнула, глядя ему в лицо. Он давал ей редкую, пусть и ограниченную, возможность заглянуть в свой сложный внутренний мир, как-то объясняющий его тяжелый характер.
— Ты также, вероятно, знаешь, что я отказался помогать врачам. Любое копание в моем внутреннем мире вызывало у меня только негативную реакцию. — Он улыбнулся про себя. — Меня даже демонстрировали студентам Принстона.
— У тебя на это были причины, — мягко сказала она.
— Да. Одиннадцать лет я был в «Дельте», там у меня было много друзей, в особенности после того, как я женился на Керри. Рождество было семейным праздником, но Новый год мы всегда встречали с «Дельтой». Вечеринка устраивалась на одной и той же ферме в Канзасе, где можно было шуметь вволю хоть до утра. Я хочу сказать, что «Дельта» была как одна семья. Затем произошло похищение. Кто-то, а может, и не один, я не знаю, проговорился о нашей миссии в Ливии. Это сразу подорвало глубокое доверие, которое не знало сбоев одиннадцать лет. Когда я пришел в ЮНАКО, я должен был залечить душевную рану, мне пришлось начать все заново. Как я уже сказал, я доверяю тебе. Но до определенных пределов. То же самое и в отношении К.В. Должно пройти немало времени, чтобы все стало как в «Дельте».
— Но в ЮНАКО никогда не будет, как в «Дельте», разве ты не понимаешь?
— Да, понимаю, но надо же с чем-то сравнивать, а у меня есть только «Дельта».
Грэхем перевел взгляд на проходящие мимо машины, потом повернулся к ней:
— Что бы ты сделала, если бы я в плавучем домике сказал тебе, что в шприце серная кислота, а не тальк?
— Я не допустила бы, чтобы дело зашло так далеко. Ты настолько непредсказуем, что я не была бы уверена, что ты не введешь ее Леммеру, если он откажется говорить.
— Я сделал бы это, не моргнув глазом.
— И хладнокровно убил бы его?
Грэхем с досадой покачал головой:
— Мы очень разные. Я не побрезговал бы опуститься на один уровень с Леммером, чтобы вырвать у него необходимую мне информацию. А ты защищала бы его.
— Это неправда, — гневно выпалила она. — Я ненавижу Леммера и ему подобных не меньше тебя, но изображать из себя одновременно судью, присяжных и палача не буду. Правосудие распространяется и на преступников.
— Правосудие? Которое таких торговцев наркотиками, как Леммер, приговаривает к десяти годам тюрьмы притом, что они искалечили несчетное число невинных жизней своей мерзкой торговлей, а спустя пять лет те вновь оказываются на свободе, даже на той же улице, где их взяли? Которое приговаривает террориста к пожизненному заключению за убийство невинных людей во имя неведомых даже самому ублюдку целей, а затем отпускает его на свободу, получив в качестве выкупа от других таких же ублюдков жизнь невинных людей? Почему ты не спрашиваешь у пострадавших семей, что они думают о правосудии?
— Я понимаю, о чем ты говоришь, Майк, но если ты готов хладнокровно убивать таких, как Леммер, ты станешь таким же, как они.
— Не согласен. Они противопоставляют себя закону, я же стою над законом, в этом вся разница.
— Отличное оправдание, просто прекрасное!
— И я останусь при своем мнении, пока органы правосудия во всем мире не начнут проявлять больше сочувствия к жертвам вместо того, чтобы искать неуместные оправдания для преступников.
Такси остановилось, и водитель постучал по разделительному стеклу и показал им галерею. Это был старинный дом состоятельного голландского дворянина, дата его возведения — 1673 — была витиевато выбита на фронтоне над окнами третьего этажа. Слова «De Terence Hamilton yaleriij» были выведены черными готическими буквами над архитравом, ниже был номер телефона.
— Этого я беру на себя, — сказала Сабрина и открыла дверь.
— Беспокоишься, что я плохо обойдусь с ним?
— Не без того, — ответила она и показала на запачканный кровью пиджак. — Может вызвать нездоровый интерес.
— Ага, понял, — пробормотал он и откинулся на спинку сиденья.
Она попросила водителя обождать, перешла улицу и подошла к галерее. По фотографиям картин, которые украшали стены, она быстро заключила, что галерея специализируется на работах голландских художников: от библейских сцен пятнадцатого века Босха и Гертдена до модернизма Мондриана и экспрессионизма Крайдера двадцатого века.
— Kan ik u helpen? — спросила одна из служащих.
— Надеюсь, — сказала с улыбкой Сабрина. — Мне бы хотелось увидеться с мистером Хамильтоном.
— Вы договаривались о встрече? — спросила служащая на безупречном английском.
— Боюсь, что нет, но я уверена, что он не откажется со мной поговорить. У нас с ним общий знакомый — Ян Леммер.
Женщина удалилась. Через минуту она вернулась:
— Мистер Хамильтон просит вас подняться к нему в кабинет. Вот по этой деревянной лестнице.
Сабрина поднялась наверх и оказалась перед дверью, на которой висела табличка: «Т. Хамильтон — директор». Она постучала.
— Войдите.
Хамильтон, мужчина лет шестидесяти с выразительным лицом, сидел за черным столом, окруженный полотнами Брака и Пикассо. На стене за столом висела большая репродукция картины Коха «Стрелковый тир».
— Зачем вы хотели меня видеть? — спросил Хамильтон бархатным голосом и наманикюренной рукой указал на кожаное кресло по другую сторону стола. — Прошу вас, присаживайтесь, мисс... По-моему, мой менеджер по торговле не назвала мне вашего имени по телефону.
— Нет. Я уверена, что вы чрезвычайно занятой человек, мистер Хамильтон, поэтому я перейду прямо к делу. Два с половиной года назад человек, которого зовут Ян Леммер и два его помощника вломились в дом на улице Де Клерк и украли не представляющую особой ценности картину малоизвестного художника семнадцатого века Йохана Сегерса. Они принесли картину вам. Я хочу знать, что было дальше.
Он прикоснулся к своему галстуку и улыбнулся:
— Боюсь, что не совсем понимаю, о чем вы говорите. И как вы правильно сказали, я человек занятой. Простите, но...
Он показал ей на дверь.
Сабрина решила действовать методами Грэхема, надеясь, что они не подведут ее. Она схватила со стола Хамильтона нож для разрезания бумаг и бросилась исступленно резать ближайшую к ней репродукцию картины Пикассо «Акробат и юный арлекин».
— О Боже, что вы делаете? — в ужасе вскричал Хамильтон, вскакивая со стула.
— На место, — приказала она.
Он подчинился, его взгляд метался между ножом у нее в руке и испорченной репродукцией на стене.
— Перед тобой два пути, — сказала она. — Первый: обратиться в полицию, чтобы меня арестовали за вандализм. Второй: дать мне показания.
Он задержал взгляд на телефоне на своем столе.
— Звони, но помни: Леммер уже сознался, и этого достаточно, чтобы тебя признали виновным. Но даже если тебя оправдают, на карьере дилера в области искусства в Амстердаме можешь поставить точку. Это я могу тебе обещать.
