Сергей Самаров - Враг мой – друг мой
В это время послышался шум вертолетных винтов, и Василий Константинович заспешил к поляне, выбранной им для десантирования...
ГЛАВА 4
1. У ЭМИРА СВОИ МЫСЛИ
Астамир даже руку к уху приложил и голову повернул – слушал, как велел отец.
– Да, над самым перевалом завис... На месте... Звук двигателя сменился...
– Понятно... Десантируются... – Голос отца слышался удовлетворенным, но это не удивляло. Сын уже знал, что так голос Умара звучит, когда сбываются его ожидания. Отец умеет просчитывать ситуацию и всегда доволен, когда его выкладки оказываются верными.
– Как быстро прилетели... – Астамир в удивлении даже головой покачал.
– Это соседи... Спецназ ГРУ, что в батальоне квартируется... У них свой вертолет есть... Приписали... Что для вертолета шестьдесят километров...
– Еще, отец... Мне показалось, – сказал Атагиев-младший, – что где-то стреляли... – Как раз, когда вертолет летел... Немного... Несколько очередей...
– Может, от вертолета такие звуки? – спросил Умар. – Там бывают такие выхлопы, на выстрелы похожие... Правда, обычно при посадке и взлете...
Астамир отрицательно головой помотал:
– Нет... Вертолет мешал слушать, но мне показалось, это на перевале...
– А сейчас не стреляют? Как вертолет прилетел, уже не стреляли?
– Нет... Раньше кончилось...
– Значит, парни из села жадность проявили... Опять пошли... Мовсар говорил им, забирайте сколько сможете и больше не приходите... Они пошли...
– И что?
– Нарвались на моего старшего лейтенанта...
– Если они пошли, то пошли толпой... – предположил сын, подразумевая, что один человек с вооруженной толпой связываться не пожелает.
– Значит, население села как раз на эту толпу уменьшилось...
– Он что, герой? – спросил Астамир, и в голосе его слышалось возмущение.
– Нет... Обыкновенный офицер спецназа ГРУ...
– Не слишком ли ты его уважаешь? – А теперь в голосе уже неприятные для отца нотки появились. Что-то на издевку похожее. – Ты же сам разведкой полка ВДВ командовал...
– Потому и уважаю, что командовал разведротой полка ВДВ... Я знаю, что говорю, когда говорю о спецназе ГРУ... Я видел, как они работают... Вживую видел...
– Как же тогда этот старший лейтенант к нам в плен попал... Суперсолдат... – В голосе парня слышались нотки высокомерия, поскольку он в плен не попадал, а полковник Раскатов был его пленником.
Отцу эти слова явно не понравились.
– Попасть могут все... И я, и ты... И неизвестно, в какую ситуацию... Никогда, Астамир, не зарекайся... – В голосе отца слышались и забота, и беспокойство за сына.
– Я не зарекаюсь... Но я знаю, что победить можно любого спецназовца...
– При определенных обстоятельствах можно все... Позволил бы Аллах... – сказал отец. – Любого спецназовца, как ты говоришь... Но не подразделение спецназа. Почему их «волкодавами» зовут? Не знаешь?
– Потому что злее самой злой собаки... – сам зло ответил Астамир.
– Потому что волкодав, если в волка вцепится, то уже не отпустит... Никогда... Умирать будет, не отпустит... Умрет, горло в судороге сжав... И не отпустит... Сейчас «волкодавы» к нам подбираются... Если вцепятся, будет поздно... Пойдем, надо предупредить «волка» Байсарова... Он, кажется, влип в неприятность... Говорил я ему, не связывайся с «кладовщиками»... Я со времен своей службы помню, что такое «кладовщики»...
* * *В темноте спуск был особенно опасен...
Здесь даже днем опасно было спускаться, и уже были случаи, когда бойцы джамаата, возвращаясь с задания, падали при спуске. Один умудрился насмерть разбиться. В бою, под пулями «краповых беретов», выстоял. А на тропе, совсем рядом с лагерем, упал и сломал себе позвоночник... Умар свой позвоночник много лет лечил, знает, что это такое... Тоже лечить пробовал... Не помогло... Парень через четыре дня умер... Такие потери всегда бывают особенно обидны...
Потому шли не торопясь, придерживались за стволы деревьев и за кусты, но тоже – сначала цеплялись рукой, дергали с силой, проверяя – выдержит ли, и только потом шаг делали. Здесь, за минным полем, уже была тропа. Здесь невозможно было идти без тропы. И потому обычно бойцы джамаата один за другим следовали и тропу вытоптали. Но после минного поля это не страшно. К тому же всю тропу без проблем можно перекрыть одним ручным пулеметом. Конечно, у пулеметчика тоже позиция будет аховая, потому что стрелять придется снизу вверх и достаточно круто. Одной точно брошенной гранаты хватит, чтобы его накрыть. Но гранату надо точно бросать, потому что гнездо для пулеметчика оборудовано самим Умаром и, следовательно, с толком. Тяжелые камни стоят, как стены, а сверху другие камни, плоские. И между камнями амбразура. Ствол высовываешь и стреляешь. Попробуй, пусть даже сверху, с пятидесяти метров попасть в двадцатисантиметровое отверстие... Снайперски гранату надо бросать, чтобы попасть...
Пулемет с поста снимается только тогда, когда джамаат уходит на операцию. Все остальное время там часовой сидит. Когда свои должны идти, он всегда знает. Ближе окажутся, спросит в темноте. Сейчас пока и спрашивать не надо, не надо себя выдавать...
Спуск местами темный. Елки от луны хорошо прячут. Но темный он как раз в таких местах, где место более пологое. Там елкам есть за что своими неглубокими корнями ухватиться. Где крутизна, где самый опасный спуск, там ни одна елка расти не вздумает. Свалится, как только чуть-чуть подрастет. Внизу таких стволов множество валяется. Торопились елки вырасти, как люди торопятся, и свалились, потому что корни у них слабые. Человек со слабыми корнями тоже часто в жизни срывается... Это Умар хорошо знал. Четыре года назад появился у них в джамаате такой. Привели его жители села. Отдали для разборки. Оказалось, дезертир... Его свои же солдаты били за гадкий нрав, он и сбежал... Домой побоялся – поймают. Хотел в селе пристроиться. В работники себя предлагал. Но селяне тоже народ ушлый. Знают, что с ними будет, если при очередном визите «кадыровцев» этого дезертира найдут. И отдали его Байсарову. Тот условие поставил – или принять ислам и воевать против своих, или расстрел... И принял ислам, голову обрил, и против своих воевать согласился без сомнения. Два месяца напрасно хлеб в лагере ел, и никто его не обижал. Зима стояла, джамаат из лагеря почти не выходил. Не хотелось «наследить» и показать направление для поиска лагеря. Потом, когда подтаяли снега, пошли на операцию. И там засада не удалась, сами на засаду нарвались и двоих бойцов потеряли. А дезертир побежал... К своим сдаваться... И получил очередь в спину... Чеченцы вообще-то не любят стрелять в спину... И не стреляют в спину тому, кого уважают... А дезертира никто не уважал... Его застрелили... Не было корней у человека... Сорвался... Когда корней прочных нет, всегда срываются...
* * *Последние тридцать метров перед постом – место чистое. Под луной все хорошо видно, кто и с кем идет, что несет. Умар с Астамиром спускались, и никто не окликнул их. Только когда совсем рядом с укрытием пулеметчика оказались, из-за камней голос гранатометчика Мовлади раздался:
– А пленника своего расстреляли, что ли?
Гранатометчик на время двухчасового дежурства пулеметчиком стал. Любой, кто на пост заступает, становится пулеметчиком.
– Он сам уже кого-то там расстреливает... – не стал врать Умар. – Мы его отпустили...
– Зачем? – не понял Мовлади.
Он вообще-то от природы глуповат и наивен. Легко поддается на провокации, и потому в джамаате нет, кажется, человека, кроме Умара, кто не подшучивал бы над Мовлади.
– Так надо... Человек хороший оказался... – ответил Астамир.
– Хороших людей всегда жалко... – согласился Мовлади. – А эти... которых привели... Они нехорошие?
– А ты сам как считаешь? – спросил Умар.
– А как эмир скажет, так и буду считать... – Мовлади всегда гордился своей дисциплинированностью. Он любил подчиняться эмиру Байсарову и всегда сам об этом говорил с гордостью.
– Ладно, не храпи сильно... – сказал Умар. – А то под шумок водопада хочется порой похрапеть... Мы пошли...
Первый из трех маленьких водопадов шелестел уже рядом. Умар с Астамиром вышли на берег ручья чуть ниже этого водопада и спуск продолжали по пологому месту. Потом подошли к очередному крутому спуску, правда, здесь уже и упасть было негде, потому что тропа сходила косо и полого, потом круто заворачивала, чтобы ко второму водопаду вывести. Там от водопада тропа дальше уходила. Вниз, к дну ущелья, где большой ручей тек. Хотя сама тропа проложена была недалеко, метров на пятьдесят, только до камней. Это была идея Умара – протоптать тропу, которая вела бы мимо лагеря до камней. А потом, кому доведется, пусть на камнях следы ищет. Мовсар заставил весь джамаат целый день ходить до камней и обратно, чтобы тропу натоптать. И натоптали...
Однако Умар с Астамиром на нее не пошли. Они согнулись и прошли по узенькому камню под плоской струей водопада на другой берег ручья. Там берег был каменистым, крутым и проходимым только до крупной монолитной каменной скалы с тремя елками поверху. Отец с сыном скалу обошли и сразу попали к узкому и низкому входу в пещерку. Этот вход и на вход похожим не был, потому что со стороны просто казалось, что камень округлый лежит, а за ним скала. Много таких камней, и за каждый заглядывать не будешь. А если не поленишься и заглянешь, то прямо в пещерку и попадешь... Пещерка была небольшая, конечно же, искусственная и вырытая не так давно. Но уже обжитая. В ней даже газовая плита была, чтобы можно было пищу днем готовить и не привлекать к себе внимания дымом от костра. Костер в пещерке жгли зимними ночами рядом с каменными стенами. Камни нагревались и тепло держали долго. Но когда жгли костры, всем порой приходилось на свежий воздух выходить, потому что, когда направление ветра было неудачным, в верхние щели выходила только часть дыма, а часть по пещере расползалась и только потом поднималась кверху... Это было, конечно, неудобством, когда требовалось согреться, но Мовсар не разрешал жечь костры снаружи, остатки кострища привлекли бы чье-то внимание, и это могло бы плохо закончиться для джамаата. К счастью, ветер в этих местах обычно был устойчивым и не заставлял мерзнуть часто.
