Александр Звягинцев - Сармат. Любовник войны
Расчет здесь какой? Гарнизон большой, а нас мало. Да каждый, как уже говорилось, за десятерых. Плюс к тому контора родная без помощи не оставила, там, во дворце, наш человек в обслуживающем персонале, повар, что ли, конкретно нам, сами понимаете, не докладывали и фотографии не показывали. Должен был этот человек всей банде — и охране, и правителю — всыпать в ужин снотворное. Ну а дальше уж наша печаль-забота, как исполнить этот концерт. Да так исполнить, чтобы он потом во все учебники образцового скорохватства вошел.
Ну а раз нету пока такого учебника, расскажу своими словами еще раз: дворец на горе, по периметру охрана. Ко дворцу снизу одна дорога, типа шоссе. Как в горах водится — серпантин, в скале вырублен. В одну сторону можно проехать, в другую — жди, когда путь освободится. И опять же, пешочком не прогуляешься — тут же перебьют, как мух. Конечно, при таком раскладе объект лучше всего с воздуха брать: посадил на крышу пару вертух, выбросил штурмовой отряд или группу захвата — как больше нравится, так и назови, — и вперед, за орденами!
Ан нет. Никаких вертух. Никакой тяжелой техники. Все должно быть шито-крыто, чтобы ни одна падла не вопила потом: русские-де захватили руководителя страны, чтобы посадить своего ставленника. Как выйдет — так выйдет, а для разговоров лишних поводов не давать! Политика! Это раз. А во-вторых, там, на крыше, скорострельные зенитные установки. Если охрана почему-либо не заснет, она, значит, вертолеты аннулирует, и, стало быть, всей операции крышка. И выходит, вариантов нам оставлено исключительно много: один. По сигналу из дворца проводим урок скалолазания, лезем вверх по репшнурам, имея за спиной все необходимое для дальнейшего регулирования событий барахло. Ну что ж, пусть так, раз по-другому не получается!
Наблюдаем через бинокль за дворцом. Мало-помалу гаснут окна то здесь, то там. От этого кажется, что на вышках ярче огни горят. У часовых морды сонные, хотя, впрочем, кто поручится, что он уже принял свою порцию снотворного, — они на посту, эти чудики, всегда такие. Вон жует и жует. Терьяк, наверно... По цепочке команда: начать накапливаться для штурма в тех местах, где намечено зацепить репшнуры. «Ну как, капитан?» — спрашивает меня полковник Гриша. «Как, в Польше, товарищ командир! — по-военному рублю я. — Личный состав готов заделать козью морду наглому фраеру!» «А не боишься, что нам с тобой козью морду заделают?» — смеется тот. «Мне не заделают, товарищ полковник!» «Это почему же?» — удивляется полковник. «Да потому, что вы меня прикроете!» — отвечаю я. Бойцы наши, те, что поближе, гогочут вполголоса, и от этого гогота нам с полковником становится как-то веселее — а и вправду прикроет. Полковник — наш, мы, если надо, не то что прикроем, мы за него на пулемет ляжем!
Надбровья уже ноют от ледяного бинокля, но продолжаю глядеть вовсю. Вижу — в верхнем ярусе дворца, служебном, гаснет одно из окон, и тут же в нем начинает мотаться фонарь: раз-два-три — вправо; раз и еще раз — влево. И еще: раз-два-три — вправо...
Вперед, братва, восхождение начинается!
Я потом прочел в подборке переводных материалов, что мы шли, поливая все перед собой огнем ручных пулеметов. Это, скажу вам, хлопцы, фигня, чтобы не сказать грубее. Мы почти не стреляли, говорю вам как очевидец. Нас и не слышно было поначалу — ножи, кулаки... Хороший удар по башке, пусть и пустой рукой, он, когда надо, тоже многого стоит. Ну, уж когда нас засекли, мы им такую канонаду устроили... Поэтому не больно-то эти афганцы и сопротивлялись, мы то к худшему готовились. Офицеры, те, что поближе к правительству, те, видать, с Амином вместе ужинали, как мухи вареные, поначалу шевелились. А те, что попроще, хоть и гвардия, а чего-то не больно рвались правителя этого защищать, особенно когда врубились, с кем имеют дело. Мы давили их пулеметы, едва они начинали плеваться, ну, они и не плевались. Погорячились было часовые, что на вышках, но с теми мы тоже договорились быстро — зря, что ли, гранатометы на себе перли. Хорошая это штука — гранатомет, доложу я вам, никогда не пренебрегайте, ребята, когда он есть под рукой, конечно...
Если говорить честно, мы даже малость расслабились после такого начала: ждали серьезной сшибки, а тут на тебе, все сопли жуют на ходу! Да мы, если надо, каждый день по такому дворцу брать будем... после обеда...
И вот тут-то все и началось! Сначала никак не могли справиться во дворце с тяжеленными дубовыми дверями, которые даже автоматы не брали. Потом разгорелось сопротивление в самом дворце, и на слух даже было слышно — нешуточное. Даже два крупнокалиберных пулемета вдруг замолотили, гранаты брякали, как петарды на новогодней елке. Так что, хочешь не хочешь, а в один момент вся спесь с нас слетела, разумение пришло: нет, ребята, каждый день — это слишком, будем брать по дворцу раз в неделю. Да и он, дворец-то этот, честно говоря... Вот у нас... ну, Зимний какой-нибудь — дворец так дворец! А это... тьфу! Караван-сарай. Но врать не буду, есть залы, где и богато, и красиво, аж гранату бросать рука не поднимается, но больше все какие-то переходики, дворики, закоулочки... То кирпичная стена, то глиняная, то лесенка вниз, то балкончик, то галерейка, то чуть ли не подземный ход... Примерный-то план дворца этого самого у нас был, но... черт его знает, почему это так всегда, в натуре все не то оказалось, из-за чего мы сразу семь человек попусту потеряли, зазря. Да и при штурме хороших ребят оставили навечно лежать под стенами этой цитадели. Ну что поделаешь, когда перед тобой такой лабиринт и из каждого закоулка тебя пристрелить норовят!
Ну и то скажу: едва у нас потери начались, так нам все эти сложности сразу же мешать перестали. Хреновая схема, верно, но вот же на ней: коридор, комната приемов, кабинет правителя, его личные апартаменты. Как говорится, азимут есть. Вот туда, к кабинету, к апартаментам, мы и начали пробиваться с нескольких сторон — и «Вымпел», и «Альфа», и «Зенит», и «Гром». Лупим, крушим, вминаемся в стены. Прячешься за любой выступ, за самый малый бугорок на стене, кричишь корешу: «Прикрой, земеля!» Он поверх тебя лупит, ты — в дверной проем, в полную темноту, а оттуда — вспышка, очередь по тебе: жа-жа-жах; а ты уже на пол валишься, как бревно, перекатываешься, бьешь на звук, опять вскакиваешь и не чувствуешь ни тяжести жилета, ни корявых автоматных магазинов, которые впиваются в тебя каждый раз, когда ты катишься через себя, — словом, будто забываешь обо всей этой положенной при захвате объекта тяжеленной амуниции. Помнишь только, что по тебе в любой момент могут начать стрелять и главное в этой игре — угадать момент, когда он, враг твой, начнет по тебе лупить. Выживает тот, у кого внутри сидит что-то такое, что в нужный момент кричит громко-громко: вот, приготовься, сейчас жахнет! Ты уже брякнулся или в сторону сиганул, а этот в чалме только еще жмет на спуск...
Взять хоть журналиста того, который потом все про Афган рассказывал... Ну, вы знаете, который по телику говорил, как он все ждал в первый раз, когда его в гостинице подстрелят: вечером свет в номере не зажигал, в туалет ходил едва ли не на четвереньках — знал, что «бур» с того беспокойного хребта, откуда басмачи наши самолеты валили, до гостиницы добивал. И он не трус, ребята, он потом не один раз это доказал. Просто ему его внутренний голос все время кричал: опасно, мол. А у меня ленивый этот самый голос кричит только перед тем, как в меня стрелять должны, зря энергию не тратит. Ну и все, и о чем тут говорить — один так устроен, другой иначе. Один создан для войны, для пальбы, другой, может, лучше всех картошку выращивает; неизвестно еще, что нужнее, кичиться тут особо не резон. Скажу только объективности ради, что наша с вами профессия более редкая, чем другие...
По ощущениям с час уж, наверно, прошел с тех пор, как мы во дворец ворвались. А огонь все сильнее и сильнее. Что это может означать, по-вашему? Правильно! Это означает, что мы близко к цели. То и дело слышу, как наши себя обозначают: сюда, мол, не бей, свои. Ну, свои так свои, о чем речь, нам бы с чужими разобраться!
И вдруг дух у меня на пути, а у меня нож в руке, и организм мой уже весь за этим ножом в струну пошел: сейчас я его вскрою, как консервную банку, этого духаря! А он ушел вбок, так грамотно! Скажу вам, ребята, без всякой скромности, от меня мало кто уйти может, а этот надо же — ушел! Ушел и стоит, руки опустил, а сам орет мне сиплым таким шепотом: стой, браток, я свой! Какой же ты свой, падла, когда на тебе форма гвардейца правителева и тюрбан! А он рвет форменку на груди, а у него под курткой — мама родная! — такой же тельник, как у меня самого, в голубую полосочку. ВДВ! Что за маскарад?! Е-мое, да я ж ведь его знаю — Андрюха Немчинов, Нема! Когда-то мы в одной учебке с ним задница об задницу колотились. Хорошо, думаю, что я ножик не бросал, а ведь ткнуть хотел! Теперь даже как-то неловко! Еще бы чуть — и хана Андрюхе! «Ты чего тут?» — спрашиваю. «Как чего, — говорит. — Охрана правителя. Официально. Нас тут пятнадцать человек от конторы прикомандировано...» Говорит, а у самого глаза вдруг оловянные становятся, белые, он цоп за автомат свой... Я, признаться, его не понял, тоже за автомат, а тут сзади меня вдруг: ду-ду-ду. ДШК, мать его! Стреляли из ДШК? Мишени видели? А теперь представьте, какие он дырки в человеке делает. Считай, порвало Андрюху надвое, кровищи — жуть, у меня аж все нутро свело. Ну, падаю, переворачиваюсь сам не свой, думаю: сейчас я тебя, блин, падла афганская... А он стоит, курва, отдыхает после подвига — «полкан» один из конторы, вы про него не знаете и не слышали... Прикомандировали его нам перед самым делом, представили нам как заместителя командира отряда. И он, сука эта, орет мне по нахалке:
