Джон Фарроу - Ледяное озеро
Люк утопил педаль газа в пол. Реликтовая развалина вильнула багажником. Двери и стекла отчаянно задребезжали, сквозь щели между дверями и полом обжигающе холодный воздух заподнял кабину вихрившимися снежинками, пружины сидений отчаянно скрипели. Люк разогнал машину до семидесяти пяти миль и выругался. Впереди вдруг замаячил другой берег — отлогим белым склоном он поднимался над белым льдом реки, но тормозной путь на льду должен был быть таким длинным, что им точно не удалось бы затормозить до берега.
— Все, нам конец, — просто сказал Энди.
— Передачей тормози, Люк, тормози передачей! — кричала Люси с заднего сиденья. Она была встревожена, но голос был вместе с тем уравновешенным и настойчивым.
— Вы там сами покрепче держитесь.
Люк говорил по-английски без сильного акцента, но, когда волновался, понять его становилось сложнее. Он тормозил, переключая скорости, что на этой тачке было делом непростым, а когда уже собрался врубить первую, коробка передач никак ему не поддавалась. Он сбился с наезженной колеи в снег, машину стало заносить, а людей в ней кидало из стороны в сторону. Люк отчаянно вцепился в баранку и продолжал бороться с непокорной коробкой передач, поворачивая машину вправо, где снег был глубже. Около самого берега реки он выдавил:
— Нет, так у нас ничего не выйдет… — и крутанул рулем так, что машину резко занесло. Задняя ее часть вильнула, как рыба хвостом, потом машина несколько раз крутанулась на льду вокруг собственной оси. Люси закричала, Энди зарычал, оба пытались удержаться на своих местах, а их развалюха вертелась под стать волчку. «Лучше, наверное, сделать по-другому», — донеслись до них слова Люка. Он перебросил машину на другую сторону колеи, снег там был глубже, и проехав еще несколько метров, она вдруг остановилась.
Но на месте она стояла не больше секунды. Люк переключил на заднюю передачу, а потом на первую, причем проделал это так быстро, что оба пассажира испугались, что коробка от этого маневра разлетится на части. Машина рванулась назад. Люк снова бросил: «Вот что надо делать», — и они опять встали на проходившую по льду колею. Он включил первую передачу и так газанул, что машина рванулась вперед, несколько раз подскочила на выбоинах и выскочила на берег.
Они проехали еще ярдов тридцать и остановились около сторожевой будки.
Люси снова опустила оконное стекло. К ним подошел индеец, державший в одной руке автомат «узи». Другой он оперся о крышу над сиденьем водителя и спросил:
— Давно водишь?
Люк стыдливо опустил глаза.
— Мне казалось, я все сделал правильно.
— Да ну? Нам бы, знаешь, надо ввести такие оценочные карточки, как бывают на соревнованиях по фигурному катанию — их часто по ящику показывают. Я бы тебе тогда поставил пять-и-два за технику и пять-и-девять за артистизм. Ну как, неслабо?
— Да, нормально. Все по-честному. Спасибо.
— Ну ладно, — сменил тему индеец, — добро пожаловать в Соединенные Штаты Америки. — Он заглянул в раскрытое окно. — Ой, привет, Люси-пуси! Как поживаешь?
— В порядке, Брэд, а ты?
— Все вроде путем. Сдается мне, правду о тебе говорили.
Это был широкий в кости мужчина с квадратным лицом, ростом под метр семьдесят, с приличным животом. На холоде, когда он говорил, дыхание его клубилось белым паром. Шнурки его зимних ботинок были распущены, их языки вываливались на мыски. Он часто перекладывал автомат из одной руки в другую — железо на морозе, видно, обжигало ему руки.
— А что, Брэд, ты обо мне слышал?
— Дошли до меня слухи, что теперь ты ночи коротаешь только с белыми парнями. Это правда?
От этих слов, в которых прозвучали явный вызов и неприкрытая враждебность, сидевшим в машине мужчинам стало не по себе. Дружеской встречу назвать было никак нельзя, и как минимум двое ее участников — Люк и индеец — были вооружены. Любая непроизвольная реплика Энди или Люка в защиту женской чести осложнялась тем, что они были на чужой земле. Причем эта земля находилась не только в Соединенных Штатах Америки, но и на территории враждебной индейской резервации.
— Ты, Брэд, должно быть, толком не усек, что обо мне болтают, — ответила ему Люси в некоторой растерянности.
Эндрю Стетлер смотрел на нее в надежде, что у нее достанет сообразительности как-то смягчить возникшую напряженность.
— Это почему же? — спросил Брэд.
— Я сплю только с симпатичными парнями. Если в эту категорию не входят все воины могавки, которых ты знаешь, включая тебя, ничем помочь не могу. У меня есть собственные принципы.
Брэд криво ухмыльнулся, бросив взгляд в сторону Стетлера.
— Ну скажи, разве она не стерва? — спросил он его.
Было ясно, что индеец нарывается на грубость. Энди посмотрел на него, потом снова на Люси и покачал головой.
— У нее свои резоны западать на мужиков.
Охранник негромко хмыкнул.
— Люси хлебнула горя. Правда, девочка? Ее родители умерли, когда она была еще совсем маленькая. А потом ее вроде как удочерили какие-то белые. Мы рады, что она вернулась к нам обратно, пойми меня правильно, вот только мир белых людей все перемешал у нее в голове, это как пить дать.
— Я про это ничего не знаю, — сказал Энди.
Люси тряхнула головой.
— Расскажи ему, Брэд, обо всем, — резко сказала она индейцу. — Давай, поделись с ним всеми подробностями без утайки.
Брэд самодовольно ухмыльнулся.
— Ты, Люси, все еще хранишь в душе обиду. Это ясно как божий день. В сердце у тебя не светит солнце.
— А ты спой мне колыбельную! — набросилась на него Люси. — Где твои чертовы скрипки? Или тамтамы, или закури трубку мира, или что там у тебя еще есть, чтобы довести меня до слез?
Теперь он откровенно смеялся.
— Тебя и так до этого довести не трудно.
— Расскажи ему, Брэд. Расскажи, почему мои родители умерли молодыми.
Индеец резко оборвал смех.
— Белым людям не надо знать эту историю. И мне не надо ее снова слушать.
— Ты сам завел об этом разговор! Расскажи им, как воины сожгли дотла дом моих родителей…
— Никто не знал, что они были дома, Люси, мне так об этом рассказывали.
— Ну и что ты хочешь этим сказать? Что они правильно сделали, что сожгли их дом, плохо только, что там были мои папа с мамой? Слава Богу, я тогда спала в гараже. Если б не это, меня бы тоже давно не было в живых.
— Все это уже быльем поросло. Тогда просто произошел несчастный случай.
— Это, Брэд, черт тебя подери, было убийство. И все из-за разницы во мнениях по этому проклятому вопросу о разделе земель. Ну, теперь ты нас пропустишь или нет?
Брэд вытянулся по струнке и стал покачивать головой, обдумывая это непростое предложение.
— Обратно ты будешь возвращаться этим же путем. Так мне, по крайней мере, сказали.
— Да, мы так договаривались.
— С полным грузовиком курева.
— И передадим все сигареты вам.
— А грузовик останется вам. Вы переедете на другой берег, а потом его привезете обратно. А что, Люси, там, кстати, будет в этом грузовике, когда он вернется?
— Тебя, Брэд, это не касается.
— А может, коснется?
— Нет, Брэд, — ответила она ему, четко выговаривая каждое слово, — это не твое дело.
Брэд какое-то время пытался осмыслить новость.
— Ну ладно, — решил он наконец, — проезжай. Делай, что тебе надо. Только не забывай об одном. Мне не нужно, чтобы на индейской земле проливалась кровь. Если ее надо пролить, пусть она прольется в другом месте. Не накликай на нас беду, нам ваша беда без надобности. Вы все четко усвоили?
Люк с Энди послушно кивнули. Люси на заднем сиденье волком смотрела исподлобья.
Брэд крепко стукнул пару раз по крыше машины, и Люк Сегин тронулся с места.
Когда они выехали с земель индейцев на территорию штата Нью-Йорк, Энди повернулся назад.
— Ты ведь не просто не смотришь им прямо в глаза, — сказал он Люси, — ты вообще не в ладу со своими индейскими братьями. Ни о какой дружбе между вами и речи быть не может.
Люси скривила губы так, будто ей хотелось плюнуть.
— Воины спалили дом моих родителей, они убили моих маму с папой и говорят, что это была ошибка. Меня взяли из резервации на воспитание, а теперь, когда я выросла и вернулась, они хотят, чтобы я для них ноги раздвигала. Пусть даже не мечтают об этом!
— Не кипятись, девочка, — сказал ей Энди.
— Не называй меня девочкой!
— Как же мне тогда тебя называть? — спросил он. — Мисс Габриель? Мадам?
— Ты можешь меня звать… — резко начала она, но вдруг смолкла, а потом громко рассмеялась, потому что была уже почти на пределе. — Зови меня просто — моя дорогая.
— Хорошо, моя дорогая, — ответил Энди и тоже засмеялся. — Так я и буду тебя теперь называть.
Люку было не до смеха, через какое-то время он спросил:
