Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть
— Вам никто еще не угрожал. Помолчите же...
«Раздаю лживые обещания!»
— Я сяду поудобнее?
Она подтянула ноги под себя. Ее била дрожь. Палавек перекинул половину пледа в ее сторону. В салоне ощущалась сырость. Видимо, поднялись на плоскогорье и сделалось прохладнее.
— Спасибо... Вы не похожи на бандита. Бандиты выглядят иначе. И ведут себя по-другому... Настоящий бандит меня бы уже придушил. Пледом, например. У меня был бы вид спящей. Вы бы вышли спокойно на остановке, вроде бы купить мне сладостей после примирения... А в вас есть сострадание... Я действительно не выдам. Хотя не представляю, как и почему должна вас выдать...
Обе руки с пледом она подняла к горлу.
— Вы знаете... профессионала, настоящего, чем бы он ни занимался, замечаешь по первым движениям. Один мой знакомый разбирал случай... Артист кабаре, метатель ножей, узнал, что жена, выступающая в его номере, изменяет. Он горел желанием мести. Решил убить ее. Ошибись он на сантиметр во время представления, и кинжал вонзится в горло изменнице, стоящей у щита... Трагическая ошибка... За это разве что условное осуждение. Не больше. Ведь женщина шла на риск добровольно. Да и как обвинять человека в смерти любимой жены? А он действительно любил... Все знали. Решив поступить, как надумал, он промучился полгода, а потом явился с повинной...
Палавек молчал.
— Артист явился в полицию... Сознался в том, что лишь задумал сделать, но не смог, хотя хочет и полон решимости... Понимаете, его рука не подчинилась... Он профессионал. И нож вонзался рядом. Вот какая история...
— А почему этот случай разбирал ваш знакомый? Он — судья?
— Нет, полицейский...
— А...
Световыми взрывами промелькнули прожекторы, направленные с вышек на военный объект.
Палавек не испытывал доверия к женщине. Но убить ее — он уже понял, что не сделает этого, — не мог по другой причине. В нем не осталось ненависти.
А к Пратит Туку была? Брезгливое равнодушие. Потому что он был противником Майкла Цзо, его партнером по политической игре, оперировавшим фразами, похожими на те, которыми жонглировал Кхой. Они грызлись из-за власти, выпячивая собственное «я». Какая, в сущности, разница между коммунистом Кхоем и гангстером Цзо? Убить Типпарат значило бы уподобиться им. Он и готов уподобиться. Но убить Цзо теперь, когда Типпарат видели с ним в автобусе, с Типпарат, которая прикрыла его, значило бы бросить тень сообщничества в преступлении на девушку. Одно зло тянет другое...
Кажется, она задремала. Потому что встрепенулась, когда автобус, замедляя ход, зашипел тормозами и, покачнувшись, остановился в Пхитсанулоке. Половина пути до Чиенгмая позади. Палавек вжался в тень, избегая света ламп, заливавших остановку и площадь перед бензоколонкой, заставленной машинами. Пассажиров, поднявшихся в автобус, набралось десятка полтора. Они рассаживались, переговариваясь вполголоса. В раскрытую дверь тянуло влажным холодком.
— На место рядом с вами, госпожа, — прозвучал голос кондуктора, обращавшегося к Типпарат, — есть пассажирка... Вы слышите меня?
Палавек перевел под пледом парабеллум с предохранителя на бой. Сквозь очки кондуктор смотрел на него. Пристально.
— Что такое?
Она сказала это капризным тоном.
— Здесь есть пассажирка. Она должна занять свое место, рядом с вами... Вашему спутнику придется вернуться на свое место в третьем ряду.
Палавек сделал легкое движение, но Типпарат дернула подбородком и покачала головой.
— Вы что, не можете это уладить? — сказала она. — Посадите пасссажирку на... Какое у тебя место в билете, дорогой?
Даже если убить ее, потом кондуктора, потом открыть окно и выстрелить в полицейского капрала, который болтал с водителем и, конечно, откроет огонь, если Палавек промахнется, ему не скрыться. Он сказал:
— Третий ряд, справа...
— Я вас прошу, кондуктор, уладьте это дело.
Она наклонилась вперед, дуло «беретта-билити» зависло в пустоте. Достала из сумочки пятьдесят батов и протянула очкарику.
— Прибавьте к тем пятистам, — сказал Палавек грубо, — и отсохните от нас. Разместите пассажирку в кресле третьего ряда... Если еще раз увижу вас рядом, сделаю все, чтобы вас выбросили за вымогательство!
Кондуктор пристально рассматривал его. Полицейский капрал у кабины будто ждал чего-то.
Очкарик нерешительно отошел. Палавек видел, как он с сомнением отрицательно покачал головой, смотря на какую-то фотографию, протянутую капралом. Шофер автобуса заглядывал, вытягивая шею, через плечо кондуктора.
Полицейский вышел из автобуса. Водитель закрыл двери, с хрустом включил заднюю скорость. Развернувшись вокруг фонаря, в свете которого остался стоять капрал, «Изузу» прибавлял скорость.
— Почему вы так поступили? — шепотом спросил Палавек. Он не знал, что делать с парабеллумом, рукоятку которого, ставшую влажной и теплой, еще сжимал. Сунуть под рубашку незаметно не представлялось удобным.
— Не знаю... Как-то неожиданно. Может, я не хотела осложнений... Инстинктивно. Ведь вы бы подняли стрельбу? Мне показалось, когда вы нацелились на окно, что вы не знаете, как поступить... Площадь залита светом. Выпрыгнуть из окна? Тут же перехватят. И куда бы побежали? Мне показалось, что вам лучше остаться. Не знаю почему... Вы скрываетесь и кого-то ищете... Я начинаю догадываться кого. В моем кресле собирался ехать один человек. Он уступил мне свой билет. Любезность с его стороны. Внезапная. И вы о ней не знали. Вы его хотите убить?
— Зачем вам знать об этом? — сказал Палавек. Он положил «беретта-билити» рядом, между ними. Размял пальцы, снова взял оружие, поставил на предохранитель и положил. Его теперь больше устраивало, если разговор вела она.
— Есть вечная истина. Чем меньше тайн тебе доверяют, тем дольше живешь, — добавил он.
Время шло. Она, кажется, задремала снова. Вдруг сказала:
— Я ведь помешала вам... Его зовут Майкл Цзо, верно?
— Ваш один хороший знакомый, кажется, работает в полиции, госпожа Типпарат? А другой хороший знакомый, подаривший билет на этот автобус, совсем наоборот?
— Не иронизируйте. Вы не знаете полицейских... Знакомый занимается розыском моего пропавшего без вести брата. Очень внимательный и добросовестный. И его начальник, лейтенант, тоже. С образованием, правда, у них плоховато, и поэтому повышения не часты. Но им присуще чувство справедливости, что бы там ни наговаривали. А про то, что у вас счеты с Майклом Цзо, нетрудно догадаться всякому на моем месте. Я догадалась, едва страх прошел... во второй раз за эти ужасные часы...
— Второй раз?
Если связать ей руки полотенцем, можно полтора-два часа вздремнуть, подумал он.
— Да, второй. Этот Цзо, приметив меня на демонстрации моделей в Бангкоке, воспылал... Управляющего из чиенгмайского «Шип-кафе», которого я едва уговорила показать свои модели, он хорошо знает. Этот Цзо в Чиенгмае знает всех. Управляющий разговаривал сквозь зубы, а тут на все согласился. Потом звонил еще раз и сказал прямо, что, если Цзо воспылал, минуя номер в гостинице или виллу, мне на севере успеха не видеть. Этот Цзо предупредил его, что придет на первый показ... Показ же состоится, если сразу после него я отправлюсь с этим Цзо. Управляющий — в общем ничего, но бесхарактерный. Он рассказал мне все, потому что мучается и боится... Показ он устроит, а потом я возьму и не поеду с Цзо... Вполне вероятно, что и кондуктор, и полицейский, и водитель узнали вас по фотографии, которую они вертели. Но проявили нерешительность, поскольку кондуктор и водитель видели, что в Бангкоке меня усаживал в автобус человек или слуга Цзо. Может, решили, что вся эта история с ревнивцем просто связана с любовными приключениями Цзо. А с Цзо, которого знают все, лучше не связываться, держаться от его делишек подальше...
— Но вы-то решились дать отпор? — сказал он. — Или надеетесь на выручку хорошего знакомого из полиции?
Негромкий мягкий смешок.
— Небо послало заступника, который едва не пристрелил меня дважды уже, — сказала она.
Палавек сделал вид, что ищет задвижку, чтобы приоткрыть окно.