Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть
Бесшумно подступивший птичник накрыл Черного Дракона корзиной. В ладонях оставалось ощущение гладкой упругости перьев, хрупкого и сильного тела. Хотелось выпить, но терпел. Птица впадала в беспокойство от запаха виски. На манеже — пускай.
Птичник занялся вторым петухом, удел которого — поддерживать пламя злобности в Черном Драконе. Боец с кроваво-красной головой, именовавшийся Старый Су, мог бы и сам стать чемпионом многих арен. Но не рядом с Черным Драконом. Не против него... А сам Старый Су, чьим именем назван петух, сам старый Су, заскорузлый дьявол и черепашье яйцо, теперь мертв. Три дня как мертв, мертвее любого мертвого. Стоит плеснуть себе за его возвращение к предкам сразу двойную порцию «Мекхонга».
Майкл Цзо в шелковом кимоно, кожаных шлепанцах с петлей для большого пальца побрел в глубь сада.
Старый Су, заскорузлый дьявол и черепашье яйцо, презирал виски, сладости считал бабьей забавой. Тогда бы уж, как говаривали в старину, повесил у двери чайник—заделался знахарем, пичкал из человеколюбия простофиль кореньями, сушеными пауками и змеями. Погиб глупо, хотя считался везучим, а хитрость, изворотливость и быстрота ума вели его к регалиям Самого старшего брата.
Сколько же ему было лет? Пятьдесят шестой, кажется. Почти миллион батов давала полиция за живого или мертвого. Меньше не пообещаешь. Меньше Старый Су и сам дважды платил: в шестьдесят третьем за побег из Бум Буда и в семьдесят шестом — из госпиталя внутренней тюрьмы столичного полицейского управления. Самый старший брат высоко ценил Старого Су, так высоко, что не спускал глаз.
Первая неудача постигла заскорузлого дьявола в восемьдесят втором... Да, тогда. Фабрика по обработке опиума, выпускавшая героин высших сортов «Дабл-Ю Глоуб», «Красный лев», «Счастье и процветание», которые закупались даже для военных складов в Нью-Йорке, Кентукки и Колорадо, пошла прахом. С ней еще печатня фальшивых бирманских и лаосских денег, радиостанция и оружие. Все это захватила 66-я бирманская дивизия, прочесывавшая горы там, где солдат не ждали.
В тот день погибли четверо доверенных Старого Су. Он лишился рук и ног. Какой бы ни была голова — что она с одним только туловищем? А теперь, девять месяцев спустя, наступила очередь головы. Застрелен пограничной стражей. Самый старший брат вздохнул облегченно, если ему случается вздыхать.
Соперник Старого Су, для своих хуацяо—Чан Шифу, для бирманцев — Кхун У, для тайцев — Чан Чантракун, для остального мира и полиции — Фун Са, далеко не целит. Но тоже срывается в гордыни. Послал губернатору города Чиенграя письмо с протестом против того, что его голова оценена в половину суммы, дававшейся за Старого Су. Самый старший брат пристукнул мизинцем по лакированному столику, когда докладывали про это. Счастье Чана, что держится в рамках данных полномочий, скромно — только опиум, в кадровые дела «Союза цветов дракона» не вмешивается... Агент Цзо в штабе трехтысячной армии Чан Шифу доносит, что урожай этого года плох. Предполагается снять триста — триста пятьдесят тонн опиума на круг вместо шестисот прошлогодних. Засуха. Конкуренты «Золотого треугольника» из «Золотого полумесяца» Ирана, Пакистана и остального, что между ними по дуге, вклинятся глубже в американский и европейский рынки. Есть и другая неприятность — снова входит в моду латиноамериканский кокаин... Уйдут связи с американцами, упущенными окажутся возможности представлять в этом районе мира самые могущественные деньги на земле, то есть стать здесь, в Южных морях, хозяевами, присваивая новые доходы, участвуя в большой игре с нефтью, золотом, долларами, могуществом, политикой...
Старый Су погиб, потому что оперировал по старинке — в пределах коридора, проложенного предками. Дальше Бангкока и Гонконга нос не высовывал. Перед сингапурскими дельцами с университетскими дипломами и связями, простирающимися в Америку, Южную Африку, на Ближний Восток, в Южную Корею, Старый Су, заскорузлый дьявол и черепашье яйцо, тушевался... Самый старший брат тоже тушуется. Ослеплен ненавистью к тому, что произошло на родине после прихода к власти коммунистов. Уповает на создание нелепой Поднебесной Южных морей, которую предполагается завоевать деньгами, деньгами и опять деньгами. Когда? Через сто лет? Фун Са, что ли, поведет на завоевание новой империи свою армию в три тысячи кули с японскими карабинами второй мировой войны? Завербованный пират Иот поднимется на мостик флагмана могущественнейшей армады в два десятка сампанов?
Цзо нацедил второй стакан «Мекхонга». В саду застаивалась тишина. Едва доносился благодушный клекот сытого Черного Дракона. Его врага держали в отдалении, чтобы раздражение, став привычным, не угнетало злобности...
Раздражение... Оно-то и отравляло удовольствие от встречи с любимой птицей. Самый старший брат хотел бы сражаться двумя мечами — деньгами и вооруженной силой. Деньгами распоряжается сам. Прибегать к силе предпочитает через других. Умиротворять зарвавшихся профсоюзных лидеров, вербовать морских пиратов, вести игру с полицией, армией и политиканами — эта работа поручается Цзо. Доклады его и Фун Са выслушиваются одновременно. Самый старший брат рассчитывает сшибить их лбами. Кого же он считает Черным Драконом, а кого — партнером для возбуждения злобности?
Пожалуй, стоило выпить и третий стакан. Последний за утро. Продекламировал любимого Пу Фэна:
Созданье глупое,
Дают тебе и зёрна, и приют,
И капли ключевой воды...
Как больно мне, что резво скачешь ты!
Сквозь прутья клетки взглядом обними
Широкий мир, украденный людьми!
«Надо пригласить каллиграфа, — подумал Цзо, — заказать шелк с этими словами».
Попытался перевести стихи на английский. Получалось плоско: оставались слова и смысл, но не было образа, объемности, иероглифического пространства, которые сообщали чувству поэта третье измерение и философскую созерцательность...
Однако пора бы обдумать заботы, намеченные на день. Что там неотложное?
Абдуллах, схваченный с героином, плетет лишнее у следователей управления по борьбе с торговлей наркотиками. Повлиять на содержание протоколов трудно. Не потому, что в управлении нет для «Союза» дверцы. Она имеется. Но лишь притворена. Западные службы, вынюхивающие подпольные пути наркотиков, держат в Бангкоке постоянных агентов словно послов. Французский сказал, выступая по телевидению: «Десять лет назад можно было предстать перед таможенными властями Таиланда со слоном, нагруженным нар- котиками, и вас пропустили бы. Сейчас, по всей вероятности, обратят внимание, но только на слона...» Поскольку Абдуллах человек Цзо, и только его, не обязательно докладывать о его судьбе Самому старшему брату. Пусть мусульманин исчезнет...
Теперь Красный. Полиция, а затем Абдуллах, которому приказывалось прикончить его, зеванули. Самый старший брат тоже. Психологически. Времена переменились. Людей, которых трудно купить, становится больше. И все больше становится людей, которых трудно убить, если они мешают. Парламент, газеты, молодые офицеры в армии, молодые офицеры в полиции, солдаты с образованием, студенты из крестьянских семей... Видимо, доклад о Красном следует строить, основываясь на его ненормальности. Маньяк, вообразивший себя благодетелем морских побирушек-мокенов. Мания собственной значимости. Стремление завоевать популярность без четко сформулированной цели. Взять вину за неудачу на себя так, чтобы Самый старший брат усмотрел лицемерие в его, Майкла Цзо, поведении, в смиренной готовности понести наказание. Почувствует лицемерие, поймет, что Майкл Цзо притворяется, что затаивает недовольство. Поймет, что без Майкла нельзя проводить не только исполнение, но и разработку ходов. Только тогда эти ходы станут эффективными. В этом случае...
— Господин, — осторожно окликнул птичник. — Настойчиво звонят по телефону. Настойчиво желают с вами разговаривать.
-Кто?
— Женщина. Говорит, что вы познакомились в Бангкоке.
Говорит, что вы великодушно разрешили ей прибегнуть к протекции. Говорит, ее зовут Типпарат Кантамала...
Птичнику не давался обыкновенный язык. Мир его слов и мыслей ограничивался жаргоном петушиных боев. А других слуг, когда на вилле появлялся хозяин, отпускали. Майкл Цзо личное хранил в глубокой тайне — ведь слабости человека и делают его слабым.