Роберт Крейс - Шанс быть убитым
Мальчик лет четырнадцати выглядел мрачным и недовольным. Я решил, что старшей девочке около двенадцати, а вот другая была явно младше. Ей было, может, годика четыре. По сравнению с братом и сестрой она выглядела совсем крошкой. Славное круглое личико в облаке кудряшек, в руке — голубой воздушный шарик на веревочке. Вид у нее был испуганный. Риггенс улыбался, его жена тоже. Маргарет. Они стояли перед прилавком с наживкой у озера Кастаик, которое находится примерно в двадцати милях к северу от Лос-Анджелеса, в горах Санта-Сюзанна.
Края фотографии были обтрепаны, словно ее часто держали в руках. Может, и держали. Может, Риггенс и живет здесь, а может, и нет. Может, его тело и здесь, он тут спит и пьет, но пока его тело здесь, он все время смотрит на фотографию и мысли его улетают в какое-то другое место. Например, на озеро Кастаик. Где люди улыбаются.
Я закрыл квартиру, оставив все как было, спустился вниз по лестнице и поехал по шоссе Вентура на восток через Глендейл в Ла-Каньяду, которая находится у подножия гор Вердаго.
Я добрался туда к середине дня. Тротуары уже заполонили стайки школьников с книгами и спортивными сумками в руках, но никто, похоже, не спешил домой, чтобы засесть за уроки.
Маргарет Риггенс жила в скромном доме в стиле ранчо, с тополем во дворе, на плоской площадке у подножия гор. Такие обшитые вагонкой дома строили в середине пятидесятых, когда с однотипными планами и армией бульдозеров здесь появились застройщики, превратившие апельсиновую рощу в район «доступного жилья» для ветеранов, приехавших в Лос-Анджелес, чтобы работать в авиакосмической промышленности. Планировка всех домов в комплексе наверняка была одинаковой, разными были лишь цвет фасадов, ландшафт участков да живущие внутри люди. Думаю, одинаковостью и определяется доступность этого жилья.
Я припарковался на противоположной стороне улицы и увидел, как по лужайке перед домом Риггенса прошла девочка лет тринадцати с жидкими светлыми волосами и без стука вошла внутрь. Наверное, старшая дочь. Перед домом стоял белый «олдсмобиль дельта» 88-го года, который давным-давно следовало бы помыть. Дом выглядел так, что его тоже следовало бы помыть, причем лет двести назад. Штукатурка покрылась пылью, вагонка кое-где оторвалась и явно нуждалась в покраске. Я пересек улицу, подошел к передней двери и позвонил. Через лужайку было бы ближе, но нужно все делать по правилам.
Дверь открыла усталая женщина в футболке без рукавов и мешковатых шортах. Она курила «Мальборо».
— Здравствуйте, миссис Риггенс, — сказал я. — Пит Симмонс, отдел внутренних расследований, Полицейское управление Лос-Анджелеса.
Я достал свою лицензию и помахал у нее перед носом. Это, может, сработает, а может, и нет. Она, может, прочитает, что там написано, а может, и нет.
— Ну и что этот сукин сын опять натворил? — спросила Маргарет Риггенс.
Похоже, не стала читать.
Я убрал лицензию.
— Я бы хотел задать вам парочку вопросов. Это не займет много времени.
— Вы все так говорите.
Она сделала последнюю затяжку, выбросила окурок во двор и отошла в сторону, пропуская меня в дом. Видимо, визиты парней вроде Пита Симмонса стали привычной и неизбежной частью ее жизни.
Мы прошли через гостиную в примыкавшую к ней столовую, расположенную рядом с кухней. Девочка, которая вошла в дом передо мной, сидела по-турецки на полу в гостиной, смотрела «Джеральдо» и читала журнал «Сэсси». Рядом с ней лежали пачка «Мальборо», зеленая зажигалка «Бик» и стояла большая глиняная пепельница, которую девушка, судя по всему, сделала в школе на уроке труда. Она курила. Из задней части дома доносилась громкая музыка, звучавшая чуть приглушенно, будто дверь в комнату была закрыта. Неожиданно музыка стала громче, и я услышал пронзительный мальчишечий голос:
— Я тебе сказал, чтобы не лезла ко мне в комнату, мелкое дерьмо! Ты мне тут на фиг не нужна!
В следующее мгновение в коридоре появился мальчик, тащивший за руку девочку с поцарапанным лицом. Сейчас ему было около шестнадцати, и ростом он почти догнал отца, девочке — лет шесть. Она плакала.
— Мама, скажи ей, чтобы не совалась ко мне в комнату! — завопил мальчик. — Она мне там не нужна!
— Господи, Алан! — воскликнула Маргарет Риггенс.
— Ты слишком сильно сжал ее руку, отпусти, — сказал я.
— Какого черта! А ты кто такой? — спросил Алан.
Девочка не сводила с меня глаз.
— Ты делаешь ей больно, — нахмурился я. — Отпусти ее.
— Эй, я сама справлюсь со своими детьми! — вмешалась Маргарет Риггенс.
Я смотрел на Алана, а он смотрел на меня, потом неожиданно выпустил руку девочки, наклонился к ней и заорал:
— Я тебя ненавижу!
С громким топотом он промчался по коридору, захлопнул за собой дверь, и музыка сразу стала тише. Девочку, похоже, происшествие не слишком расстроило. Наверное, уже привыкла. Может быть, вообще считала, что это игра такая. Она потерла руку и побежала назад, в коридор. Музыка по-прежнему звучала тихо, и я решил, что она отправилась в свою комнату.
— Ох уж эти дети, — сказала Маргарет Риггенс, наклонилась, достала сигарету из пачки старшей дочери и повернулась, собираясь сесть за обеденный стол.
— Может быть, нам стоит поговорить наедине, — предложил я.
Маргарет Риггенс взяла картонку со спичками, прикурила и положила спичку в маленькую пепельницу на столе.
— Флойда уволят?
Похоже, присутствие дочери ее не особо волновало.
— Нет, мэм. Это всего лишь небольшое расследование.
— Алименты — это все, что у меня есть. Он платит вовремя. Каждый месяц.
Я достал из кармана блокнотик, который всегда ношу с собой, и демонстративно записал ее слова.
— Это приятно слышать. Наш департамент не любит тех, кто не выполняет свои обязательства.
Она кивнула и затянулась сигаретой. В гостиной ее старшая дочь тоже затянулась сигаретой.
Я попытался напустить на себя хитрый вид.
— Когда мы слышим хорошие вещи типа этих, нам легче закрывать глаза на плохие. Вы меня понимаете?
Она прищурилась, глядя на меня сквозь облако дыма.
— Не понимаю.
Я слегка пожал плечами, словно приглашая к разговору.
— Все думают, что наша главная задача — карать и рубить головы, но если наш парень заботится о своей семье, мы никогда не вышвырнем его на улицу. Если окажется, что у него неприятности, мы попытаемся ему помочь, но ни за что не уволим. Может быть, на некоторое время отстраним от обязанностей или понизим в звании, но работу у него не отнимем. Чтобы он мог и дальше содержать свою семью.
Она с такой силой затянулась, что сигарета вспыхнула, точно раскаленный уголек.
— Какие неприятности?
— Вот это вы и должны мне сказать, миссис Риггенс, — улыбнулся я.
Маргарет Риггенс повернулась к старшей дочери.
— Санди, выключи телевизор и побудь немного в своей комнате. Хорошо?
Санди собрала свои вещи и скрылась в том же коридоре, что и другие дети. Маргарет снова посмотрела на меня:
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Вы с Флойдом разговариваете?
— Может быть, раз в неделю. С кем-нибудь из детей постоянно что-то происходит.
— Он живет на два дома, мисс Риггенс. Детям много нужно. Взрослым тоже.
— Господи, вы видели, где он живет?
Я только руками развел.
— В последнее время он не стал зарабатывать больше?
— Ха!
— Может быть, Флойд намекал, что у него какие-то новые дела?
— Нет.
Я наклонился вперед и заговорил тише:
— Если полицейский сбивается с пути, а кто-то ему помогает и покрывает его, этого кого-то можно обвинить в пособничестве. Вам это известно, миссис Риггенс?
Она сделала очередную затяжку, и я увидел, что у нее дрожат руки.
— Вы хотите сказать, что Флойд сбился с пути?
Я молча посмотрел на нее.
Она встала, уронив на пол пепел.
— Я натерпелась от этого сукина сына. Действительно натерпелась. Не знаю я ничего про его дела. И не понимаю, какого черта вы тут толкуете!
— Присядьте, миссис Риггенс.
Она села, тяжело дыша.
— Я не выдвигаю никаких обвинений. Я всего лишь задаю вопросы. У Флойда проблемы со спиртным. А кроме того, на него часто поступают жалобы на чрезмерное применение силы. У него проблемы с деньгами. Постепенно проблемы становятся образом жизни. Вы меня понимаете?
Она затушила сигарету в пепельнице и тут же закурила новую. Первая продолжала тлеть.
— Я ни в чем не обвиняю Флойда или вас. Я хочу знать, не слышали ли вы чего-нибудь необычного или не заметили ли перемен в его поведении. И больше ничего.
Она кивнула. Я видел, что она чуть успокоилась, но в глазах застыл страх. И я почувствовал себя маленьким и грязным. Я с радостью сказал бы ей, что все это ошибка, и ушел бы, но если уйдешь, то ничего не узнаешь. Даже когда совсем не хочется оставаться.
