Михаил Рогожин - Билет в никуда
В Дом важно и степенно входили гости. Не задерживаясь в вестибюле, они направлялись в старую часть здания, поставленного на реставрацию, туда, где в уютной каминной зале их ждал Цунами.
Это не была очередная сходка подобно тем, о которых взахлеб рассказывают газеты. Наиболее влиятельные «авторитеты» преступного мира решили обсудить назревшие вопросы в своем тесном кругу. Инициатором был всеми уважаемый вор в законе, ученик легендарного Бриллианта, Унгури. Ему одному удалось дожить до семидесяти лет и не потерять ни жизнь, ни влияние. Он приехал первым. В строгом черном костюме, с платочком в нагрудном кармане. Величественная седая голова была вдавлена в сутулые плечи, из-за чего Унгури редко поворачивал ее в стороны. Предпочитал смотреть только перед собой и даже беседовал, не глядя на собеседников. Его четверо телохранителей расположились в коридоре, ведущем в каминную. Унгури лет сорок в Москве держал Центральный рынок и с началом перестройки резко расширил свое влияние. Но был человеком старой закваски. Не лез в политику, не считал правильным заниматься собственным бизнесом. Любил сравнивать себя с огородником, в задачу которого входит поддержание порядка на своих грядках. Что и как на них растет – не важно, главное, вовремя заниматься прополкой, чтобы не завелись сорняки. Руководствуясь избранной тактикой, Унгури практически не сталкивался с правоохранительными органами. Это они частенько искали с ним контакты. Но он никогда не протягивал руку ментам и не решал с их помощью конфликты с конкурентами.
Цунами встретил его с распростертыми объятиями, питая привязанность к этому столпу воровской чести и хранителю традиций.
Вслед за Унгури ввалился Афанасий Груша. Говорят, когда ему дали кличку, он был худой и головастый. Но за годы странным образом стал соответствовать ей. Голова облысела и сморщилась, а тело наполнилось жиром, осело и приобрело форму самой настоящей груши. Единственное, чего он не потерял с годами, так это своей шустрости. В отличие от Унгури Груша, тоже давно коронованный вор в законе, постоянно ходил по лезвию ножа. И судил несправедливо, и лакомые куски перехватывал у друзей, и постоянно был одержим жаждой коммерции. Его расцвет пришелся на открытие «Интерконтиненталя». В общении Груша был чрезвычайно любезен и словоохотлив, особенно с теми, кого побаивался. Это прежде всего относилось к Цунами.
Несколько позже появился Батя. Пару лет назад ему была отдана пальма первенства, и с тех пор он внимательно и ревниво оберегал свой авторитет от всяческих посягательств. Бате недавно перевалило за полтинник. Он обладал совершенно неприметной внешностью. Чуть выше среднего роста, с небольшим животиком, с серыми, зачесанными на пробор волосами, прикрывавшими высокий лоб, контрастировавший с мелкими чертами лица. Одет был всегда в один и тот же серый однобортный костюм и черную рубашку без галстука.
Появление Бати означало, что больше ждать никого не следует. Еще трое опаздывающих «авторитетов» принципиальной роли в обсуждении вопросов не играли.
Цунами не стал дожидаться, пока его начнут расспрашивать о встрече с Кишлаком, и сам довольно обстоятельно рассказал о ней, заверив, что на какое-то время Кишлак будет держать себя в руках.
Однако Унгури выразил сомнения:
– От него следует избавиться. Если мы сейчас не заявим о своей силе, завтра творимый ими беспредел захлестнет нас с головой.
– Дело не в Кишлаке. Хотя убрать его не так просто. Сейчас все эти «отмороженные» разобщены. Готовы оторвать друг другу головы. Но только мы тронем одного из них, они немедленно объединятся. А это значит – большая кровь. И шансы наши в борьбе с этими сопляками не велики.
Батя не был настроен агрессивно. Он понимал всю сложность вопроса и, кроме того, осознавал, что для упрочения своего авторитета должен подчинить себе эти группировки новых лидеров, не признающих никакие законы. Но как это сделать – не знал.
– Нужно их включать в нашу сферу влияния, – сказал Батя, не глядя в сторону Унгури. – Для этого стоит делиться частью прибыли. Так потихоньку и приручим. Когда они поймут, что лучше брать пищу из рук, чем кусаться, тогда и начнут исправно подчиняться. Менты специально ничего не предпринимают и поплевывают через плечо, наблюдая за беспределом. Надо бы заставить легавых реагировать. Тогда «отмороженным» некуда будет деться, и они смирятся.
– Эти не смирятся, – возразил Унгури, уставясь на носки своих черных лаковых туфель.
В разговор вступил Груша. Он отличался тем, что всегда предлагал конкретные действия. Поэтому и сейчас запальчиво вступил в спор с Батей.
– Приручить их можно лишь на время. Эти молодцы нацелены на разрушение. Им все равно, что крушить. Не хотят ждать и накапливать. Им нужно все, и сразу. Нашу доброту расценят как проявление слабости и накинутся со всех сторон. Я предлагаю другой вариант. – Груша сделал паузу и окинул взглядом всех присутствующих, Никто не глядел на него, поэтому пришлось продолжать без театральных жестов: – Нам нужно бросить им кусок пожирнее. Они кинутся и, прежде чем его сожрать, начнут истреблять друг друга. А уж последнего мы как-нибудь добьем.
– Какой кусок? – уточнил Унгури.
– Не знаю, но очень лакомый… – вздохнув, закончил Груша.
– Есть такой кусок, и о нем мы сегодня поговорим, – с некоторым превосходством заявил Батя. Он встал и, прохаживаясь, напомнил присутствующим об островах.
Унгури не выдержал и перебил его.
– Все это – чушь собачья. И потом, как можно верить Журналисту! Никаких гарантий!
Цунами понял, что разговор впадает в нужное русло и оголтелое упрямство Унгури уже ровно ничего не означает. Поэтому поддержал Батю.
– Нам бы следовало навести справки на самом верху. Батя скривил губы в улыбке. Он всегда готовился к любой, даже самой пустяковой встрече, чтобы чувствовать себя на голову выше остальных.
– Очень скоро у нас в руках будет постановление правительства о передаче спорных островов Курильской гряды в многолетнюю аренду частному российскому бизнесу. А уж после этого начнется битва. Тот, кто выиграет, сможет спокойно сдать эти острова японцам в субаренду и получить бешеную прибыль.
– Сколько стоит остров? – спросил привыкший к конкретике Груша.
– Самый маленький – миллиардов шесть.
Груша лишь присвистнул. Было ясно, что никому из них не потянуть на такую сумму.
– Вот поэтому-то и надо натравить на это «отмороженных»… – вернулся Батя к своей мысли.
Унгури, продолжая рассматривать свои ботинки, по-старчески гневно крикнул:
– Ни за что! Они устроят такую пальбу, что президент испугается, а депутаты поднимут вой и отменят решение правительства.
Теперь решил вступить в спор Цунами, тем более что рассчитывал одним ударом расправиться и со стариками типа Унгури и Бати, и с дружками Кишлака.
– А что, если мы предложим им вместе с нами сброситься?
– Ты хочешь их допустить к деньгам общака? – удивился Груша.
– Нет. Общак – не годится. Слишком много народа. Нужно скинуться самим и взять в долю Кишлака и еще парочку их лидеров.
– Слишком большие деньги, – поежился Груша. Унгури, видя, что может остаться один, быстро среагировал:
– Я свою долю внесу в любом случае!
Бате не понравилась такая поспешность. Он привык действовать наверняка. Кто-то должен подставиться первым. Батя исповедовал старый принцип – быть не первым, но и не последним. Особенно в деле, где на карту ставится чуть ли не весь нажитый капитал. В этой игре каждый начнет понемногу блефовать, потому что сумма уж слишком астрономическая. Все готовы проглотить больше, чем могут переварить их желудки. Но и отказаться невозможно. Ведь стоит только замешкаться, «и последние станут первыми». Батя почитал Евангелие и свято верил в то, что живет в соответствии с законом Божьим, только без трепета за свои поступки.
– У меня такое предложение, – продолжил он. – Следует поручить Цунами заняться Кишлаком и его компанией. Нужно выяснить, на какую сумму они могут потянуть. Когда с их стороны сформируется группа, тогда станет ясно, кому какая доля будет принадлежать.
– Отличное предложение! – обрадовался Груша. – Все резоны имеются! Без нас им все равно на правительство не выйти, а как только передадут денежки, присмиреют как миленькие.
Унгури первый раз за встречу развернулся всем телом в сторону Цунами и, глядя ему в глаза, предостерег:
– Сынок, идя на это, ты обрекаешь себя на серьезные испытания. Я бы сказал, слишком серьезные. Батя, Груша и даже я при всей любви к тебе останемся в стороне. Между тобой и Кишлаком встать будет некому. Если начнется война, окажешься в одиночестве. Ни один из нас не будет рисковать. Понимаешь ли ты это?
Цунами обвел всех взглядом, в котором не отражалось ничего, кроме бесцветного мерцания стеклянной бездны.
