Иван Сербин - Сделка
— Что? — не понял Проскурин.
— Нож дайте, пожалуйста, Валерий Викторович, — повторил Саликов невозмутимо.
И вдруг майор все понял. Какой же он дурак! Это же надо быть таким идиотом!..
— Помогите Валерию Викторовичу, ребята…
Двое широкоплечих шагнули вперед, схватили
Проскурина под руки и вздернули, словно на дыбу, заламывая локти к лопаткам. Третий ловко обшарил карманы, достал стреляющий нож и почтительно положил на стол, а затем фээскашника усадили на прежнее место. Проскурин, криво усмехаясь, помассировал мышцы, суставы.
— Валерий Викторович, неужели вы думаете, что эти ребята настолько непрофессиональны, что вот так, за здорово живешь, подставят затылок под удар? — Говоря это, Саликов взял со стола нож, нажал на какую-то невидимую выпуклость на рукояти, и одна из «щечек» легко скользнула в сторону. Алексей Михайлович подцепил крохотный барабанчик микрофона и осторожно покрутил в пальцах. — Чудесная штука. Дает очень чистый сигнал. А вот и… — за микрофоном последовала темная, матово блестящая горошина —…радиомаячок. И вся эта техника работает, представьте себе, всего-навсего от двух обычных батареек-«пальчиков».
Проскурин сплюнул на пол. Черт возьми, а ведь он совершенно забыл о ноже. Привык к нему, как привыкают к авторучке, зажигалке или коробку спичек.
— Так что, уважаемый Валерий Викторович, — продолжил Саликов, — если бы вы попытались воспользоваться этим чудесным стреляющим ножом по прямому назначению — ничего бы не вышло…
Майор усмехнулся и покачал головой:
— А вы, оказывается, позер, Алексей Михайлович.
Тот легко, почти по-дружески засмеялся:
— Ай поймали, Валерий Викторович, поймали. Не скрою, мне приятно еще раз посмаковать отменную работу, а она, согласитесь, все-таки была отменной. К тому же появились первые зрители…
— Одного не пойму. Если вы знали, где я нахожусь и что делаю, если знали, где полетная карта, если знали, где Алексей, чего ж вы нас сразу-то не убили? Зачем устроили весь этот спектакль с беготней?
— Всему свое время. Подождем Максима Леонидовича. Не хочется объяснять дважды одно и то же.
Глава сороковая
…Алексей, сидя по-турецки на больничной койке, в который уже раз рассматривал фотографии. Глянцевые карточки с изображенными на них вагонами, кранами, танками, кирпичными стенами углеперерабатывающего комбината, проплывали в желтом пятне света. Одно и то же. Все одно и то же. Вагоны, люди, краны. Краны, вагоны, люди. Что же заметил он неосознанно? Что встревожило его? Что же во всем этом было… не так?
Алексей нахмурился. Он как раз перекладывал очередную карточку, когда в коридоре заурчали двери лифта, и сразу же вслед за этим больничную тишину нарушил звук шагов. Алексей прислушался. Сердце его учащенно забилось, предчувствуя самое худшее. На секунду шаги стихли. В коридоре кто-то заговорил, глухо, неразличимо. Слов было не разобрать. Алексей сбросил ноги с койки, встал. Он выглядел, как человек, впавший в прострацию: неподвижный взгляд, застывшие, словно замерзшие, мышцы лица, на котором отпечаталось нестираемое выражение тревоги.
Фотографии рассыпались по полу, образовав пестрый глянцевый асимметричный узор. Шаги послышались вновь. Люди направлялись к двенадцатому боксу. Сомнений не было. Теперь Алексей четко осознал: вопреки уверениям Проскурина убийцы отыскали его и пришли, чтобы подвести итоги трехдневной гонки…
Доктор шел первым. За ним двигались боевики. Замыкал процессию низкорослый охранник, помахивающий дубинкой, в любой момент готовый пустить ее в ход.
Коридор четвертого этажа был совершенно пуст. Больные давно спали, «сестра милосердия», судя по всему, отправилась поболтать с подружками.
Доктор остановился у стола и несколько раз постучал по пластику ключами. Раздражающе сухой и громкий до невообразимости тупой звук раскатился по этажу и медленно умер в больничной тишине.
— Черт знает что, — возмущенно пробухтел себе под нос доктор. — Где она ходит?..
Они быстро зашагали по коридору мимо палат, казенных дверей и безразлично крашенных стен. Перед боксом номер двенадцать все четверо остановились.
— Это здесь, — пояснил врач, нажимая на ручку двери. Та качнулась, ударившись обо что-то твердое, и с легким щелчком вернулась в исходное положение.
— Постучите, — резким, почти категоричным тоном приказал Второй.
— А почему бы вам самому…
— Стучите!
— Слушайте, а по какому, собственно, праву вы…
Договорить он не успел. Холодный, жгущий кожу металл уперся ему под нижнюю челюсть.
Охранник рванулся на подмогу, вскидывая в широком замахе палку, намереваясь врезать этим двоим, которые, кстати, сразу ему не понравились, но стоящий в двух шагах убийца мгновенно выхватил из кармана пистолет и впечатал ребристую рукоять точно в приплюснутую переносицу. Как раз между раскосых недобрых глаз. Охранник отлетел к противоположной стене. Дубинка выпала у него из рук. Боевик, почти не целясь, два раза нажал на курок. Срез глушителя расцвел желто-алым узким цветком, и на камуфляжной куртке охранника расплылось большое бурое пятно. Стреляные гильзы запрыгали по линолеуму. Охранник скрючился, поджав колени к подбородку, всхлипнул совсем по-детски и застыл. Врач с ужасом смотрел на неподвижное тело, на валяющуюся посреди коридора, глупо ловящую черными лакированными боками свет люминесцентных ламп резиновую дубинку, на водянистую, красновато-постную лужицу, быстро вытекающую из-под рифленых подошв высоких армейских бутс, на повисшие в полуметре от пола едва заметные капельки брызг и молчал.
Второй быстро глянул на напарника и равнодушно скомандовал:
— Гильзы подбери. — Повернувшись к бледному, все еще стоящему с приоткрытым ртом доктору, он надавил на пистолет так, что глушитель на пол-сантиметра погрузился в человеческую плоть, и пробормотал: — Стучи, сука, быстро!
Доктор вздрогнул, покосился на невозмутимого убийцу и пару раз стукнул в дверь.
Шестой довольно быстро управился с не слишком надежной дверцей сейфа. Узкая голубоватобелая игла пламени взрезала трехмиллиметровую сталь так же легко, как острый нож — теплое масло. Черный бугристый разрез опоясывал мощный замок ровным четырехугольником. Еще один сантиметр, и сейфовый запор сдастся, но взломщик вдруг выключил горелку, положил ее рядом с собой на ковер, отчего на ворсе образовалась неряшливая темно-коричневая проплешина, и потянулся за рацией. Щелкнув тумблером, он поднес микрофон к самым губам и сообщил:
— Шестой для Пятого.
— Пятый, слышу тебя хорошо. Как дела?
— Отлично. Работу закончил. Есть новости?
— Пока никаких. Ты сработал с опережением.
— Сколько?
— Семь минут. Будем ждать.
— Понял.
Шестой отложил рацию и, приподняв защитные очки, вытер лоб. Опережение графика с одной стороны. означало, что он еще не растерял квалификации, с другой же — это целых семь минут ожидания… Взломщик поднялся, подошел к окну и, на пару сантиметров отодвинув штору, выглянул на улицу.
Он сделал это как раз в тот момент, когда у крыльца остановился патрульный милицейский «газик».
В следующую секунду рация ожила, выдохнув — всего одно слово: «Искра».
«Пятый» услышал стук, с ленивым видом повернулся к двери и, заметив стоящего на тротуаре, ежащегося от ночного пронизывающего ветра сержанта-патрульного, оживился. Он даже не полез за пистолетом, зная, что наверху, в кабинете военного прокурора полковника Латко, его напарник достает из брезентовой наплечной сумки «кипарис», торопливо навинчивает глушитель и устраивается у окна, беря на прицел и милицейскую машину, и сержанта.
Подойдя к двери, Пятый повернул ключ и, приоткрыв дверь, улыбнулся:
— Здорово.
— Здорово, служба, — клацая зубами, ответил сержант. — Слушай, огонь есть? Зажигалку, понимаешь, в отделении оставил.
— А как же! — Пятый достал из кармана зажигалку и протянул милиционеру. — Бери.
— Спасибо. — Тот вытащил сигарету, торопливо защелкал колесиком, пытаясь прикурить. Огонек вспыхивал на секунду, но тут же гас, задуваемый ледяным ветром.
— Ты сюда зайди. В холле попроще. Ветра нет.
— Ага, спасибо. — Сержант шагнул в предбанник, прикурил и затянулся с удовольствием. — Держи, — протянул зажигалку.
— Да оставь себе. У меня еще одна есть.
— Ну спасибо. Большое. — Милиционер кивнул в сторону консоли: — А разве сегодня не Матвей дежурит?
— Матвей, — легко согласился Пятый и усмехнулся. — Но у него дела, пришлось подменить на пару часов.
Сержант понимающе хмыкнул:
— К Томке, что ли, опять поехал?
— Ага, к Томке.
— Допрыгается он когда-нибудь с этой шалавой.
— Во-во. Я то же самое говорю. Начальство уже косится. Нет, ему все по фигу. Никого не слушает.
