Гарольд Койл - Крещение огнем
Добравшись до задней стены столовой, все четверо прижались к ней и, переводя дыхание, прислушались — нет ли поблизости часовых. Выждав минуту, Гуахардо, обращаясь к капитану, произнес:
— Ну что ж, мой друг, здесь мы с вами расстанемся.
Даже в предрассветной темноте Гуахардо увидел изумленное лицо Керро. Капитан едва сдержался, чтобы не воскликнуть:
— Что вы хотите этим сказать?
— Мне, мой друг, нужен их главарь. И я не могу полагаться на волю случая. Навряд ли мы сможем найти его и взять живьем после того, как ваша красотка-лейтенант и ее люди откроют огонь. Поэтому я забираю проводника и вместе с ним отправляюсь на поиски сеньора Делапоса. Так будет надежнее. Да вы и сами это понимаете.
Гарольд не верил собственным ушам. Он понял, что полковник задумал это с самого начала. Вот ублюдок! Вонючий ублюдок! Нет, так легко он не сдастся!
Эпилог
Veni, vidi, vici[11]
Юлий Цезарь
1 октября, 11.05 Паласио Насиональ, Мехико, МексикаПолковник Молина не спеша вел членов американской делегации по коридорам президентского дворца. Он рассчитывал таким образом позволить гостям обдумать только что сказанное им, а заодно и полюбоваться фресками на стенах. "Может быть — думал Молина, — американцы наконец научатся видеть в нас гордый народ, с достойным уважения прошлым".
Эд Льюис не подозревал о замыслах Молины, но, тем не менее, красота фресок захватила его. Пока государственный секретарь и его помощники, приглушенно беседуя между собой, вслед за Молиной ушли вперед, он задержался, оглядывая яркие, полные жизни настенные росписи. Кроме своей красоты, они пытались передать ему еще что-то, чего он пока не мог понять. Перед фреской, изображавшей множество людей, Льюис остановился. Приглядевшись, он узнал одного из них. Панчо Вилья. Конгрессмен всмотрелся в его лицо, потом — в лица окружавших этого героя людей, и обратил внимание на то, что лицо Вильи — единственное знакомое ему лицо — было лишь одним из множества, и не занимало центрального или вообще сколько- нибудь заметного положения. "Как это страшно, — подумал он, — единственный мексиканец, которого я знаю, считается у нас, в Америке, бандитом".
Прошло несколько мгновений, прежде чем погруженный в свои думы Льюис заметил, что он — не один. Повернув голову, он без особого удивления увидел, что незаметно подошедший сзади полковник Молина остановился рядом и смотрит на ту же фреску. Когда, не глядя на Льюиса, Молина заговорил, голос его звучал тихо, почти благоговейно:
— Эти фрески создал Диего Ривера между 1929 и 1935 годами. На них прослеживается история нашего народа, начиная с ацтеков и кончая революцией 1917 года. На этой фреске изображены отцы революции — люди, сделавшие Мексику такой, какая она есть сегодня.
Льюис хотел было подробнее расспросить про отдельных персонажей, но решил, что сейчас — не время. Ведь двум правительствам нужно еще решить очень много вопросов. Вывод войск, совместные поиски Аламана и его осведомителей и объединенный пограничный патруль — меры, утвержденные на истекшей неделе, — это лишь временные, самые неотложные решения. Льюис знал: на то, чтобы разрешить все проблемы, осложняющее взаимоотношения обеих стран, уйдут годы. Вздохнув, он обратился к Молине:
— Нам еще предстоит многое узнать о вашей стране, господин президент. Остается надеяться, что для этого найдутся время и взаимопонимание.
Молина ответил ему улыбкой. Взяв конгрессмена под руку, он повел его по коридору.
— Мы сами, конгрессмен Льюис, должны позаботиться о том, чтобы для этого нашлось время. В конце концов, мы — мыслящие люди, а не жертвы обстоятельств. И если мы не сделаем все, чтобы жить в мире друг с другом, то это будет наша вина, а не их, — закончил он, указывая на фрески.
1 октября, 14.20 Остров Большой КайманХотя Аламан и не ожйдал увидеть Делапоса, он не скрывал своей радости. Теперь, когда американцы вот-вот уберутся из Мексики, их ждут большие дела. После приветственных объятий оба, в сопровождении двух помощников Делапоса, прибывших вместе с ним, пошли прогуляться по берегу. Спутники Делапоса показались Аламану смутно знакомыми, особенно белокурый американец, но он не обратил на них особого внимания. За редким исключением Аламан не обременял себя запоминанием лиц наемников.
Он выслушал рассказ Делапоса о том, как все закончилось - внимательно, но довольно равнодушно. Прошлое его больше не интересовало. Конечно, он испытывал сильное разочарование после неудачи, особенно, когда успех был так близок, но, будучи деловым человеком, всегда умел принять поражение, и без особых переживаний переключиться на новое дело. Когда Делапос закончил свое повествование, Аламан вкратце познакомил его со своей новой стратегией возвращения в Мексику. Увлеченно беседуя, они незаметно оказались в безлюдной части острова. Остановившись, Делапос спросил Аламана, почему он так стремится вернуться в Мексику, если у него есть возможность жить в таком райском уголке.
Аламан патетично простер руки:
— Не спорю, это место таит в себе много привлекательного, но первой моей любовью навсегда останется Мексика.
Делапос кивнул:
— Да, Мексика — неотразимая и требовательная возлюбленная.
— Полно, — перебил его Аламан. — К чему эта тоска по Мексике? Скоро мы увидим ее снова. Давай вернемся в дом и как следует отпразднуем твое возвращение из царства мертвых.
Повернувшись, он зашагал обратно к дому.
Но Делапос за ним не последовал. Когда Эктор остановился, чтобы выяснить, почему, вперед выступили спутники Делапоса. В последний раз взглянув на бывшего хозяина, Делапос повернулся к нему спиной и пошел дальше, оставив Аламана с двумя незнакомцами. Они долго смотрели друг на друга. Наконец тот, что повыше, сделал еще шаг вперед, снял темные очки и достал откуда-то пистолет с глушителем.
Лицо Аламана исказилось, но не в страхе, а в гневе:
— Так ты решил предать меня, Делапос? Привел с собой убийц? Но почему?
Делапос не ответил. Вместо него заговорил высокий незнакомец с пистолетом.
— И ты еще смеешь говорить о предательстве и убийстве? Смеешь говорить о любви к Мексике, после всего того, что с ней сделал?
Глядя на незнакомца, Аламан требовательно спросил:
— Кто вы, черт возьми, такой, чтобы разговарибать со мной в подобном тоне?
Тот невозмутимо ответил:
— Когда мне доводилось убивать, я делал это во имя мексиканского народа. В отличие от тебя, у меня не было корыстных целей. Все, что я делаю, — делаю для наших детей, для будущего Мексики.
Аламан все больше распалялся:
— Назови свое имя, ублюдок!
— Полковник Альфредо Гуахардо.
Гнев на лице эль Дуэньо сменился изумлением. Не может быть! Сам главнокомандующий мексиканскими Вооруженными Силами? Взяв себя в руки, он указал на стоявшего рядом с полковником белокурого американца:
— А он?
Американец нa ломаном испанском языке ответил, что он — сотрудник ЦРУ, и прибыл, чтобы его арестовать.
Эль Дуэньо окончательно овладел собой. Сверля взглядом Гуахардо, он с издевкой процедил:
— Вот теперь мне все ясно. Ты продал честь и славу Мексики американцам, и стал их наемным убийцей.
Эта перепалка наскучила Гуахардо. Зная, что американец не силен в испанском, и познания его ограничены литературным языком, полковник перешел на местное наречие и, обращаясь к Аламану, произнес:
— Именем республики Мексика и ее народа обвиняю вас в государственной измене и многочисленных убийствах. Как член Совета тринадцати, объявляю вас виновным и приговариваю к смертной казни.
Американец не понял ничего из сказанного Гуахардо, и поэтому для него явилось полной неожиданностью, когда полковник поднял пистолет и всадил три 9-миллиметровые пули Хозяину в живот. Когда Аламан рухнул на колени, обратив на Гуахардо недоумевающий взгляд, представитель ЦРУ возмущенно воскликнул:
