Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть
Устроились над самой Чаопрайя. В желтой воде плавучие гиацинты шевелили космами, в которых путались щепа, картонки, осколки кокосовых орехов и банановая кожура. Заказали рисовый суп с цыпленком, заправленный гвоздикой с чесноком, сладкую свинину и салат из папайи в остром соусе.
— Что будем пить? — спросил Бэзил.
Ват смотрел на реку, на длинные остроскулые лодки, приткнутые к красным причалам, на зеленую черепицу пагод и ветхие домишки заречья, готовые съехать с хлипких фундаментов в волны, поднятые прогулочным теплоходиком «Королева Востока».
— У одной тетки рядом есть английский «Гиннес». Я приметил. Может, пошлем за ним?
Бэзил исподволь взглянул на Вата. Случалось — тот попивал и в течение нескольких дней пребывал невменяемым, засев в притонах портовой свалки в КлонгТой. Это порождало напряженность в отношениях с женой. Это уменьшало размеры гонораров и число редакторов, бравших статьи. В такие дни Ват не ел, ослабевал и возвращался к нормальной жизни мучительно. Потом неделями ничего не пил, кроме воды, которую бангкокская фирма «Полярис» добывала из артезианских колодцев и продавала в бутылках. Водопровода в столице не имелось.
Ват перехватил взгляд.
— У тебя разговор серьезный?
— Я действительно хотел и рад тебя видеть, Ват. И без дела. Хотя есть и дело. Я не миллионер и путешествую не по личной надобности. Знаю, что ты отсидел в Бум Буде. Жена сказала... Ты знаешь, как я отношусь к тому, что начнется, если принесут «Гиннес»... Встреча наша пройдет впустую. Для обоих. И для дела...
— Я могу заказать и сам, без тебя.
— Ты можешь начинать один, но продолжаешь с кем попало. В этом загвоздка... Но ты — свободный человек в свободной стране.
Со слизистой сваи, торчавшей у набережной, разом бросились трое мальчишек. Запрыгала плоскодонка, зачаленная к осевшей до бортов джонке с форштевнем, покрытым красной, синей и белой краской. Блеснувшие на солнце мокрые головенки, словно мячи, выпрыгнули на поверхность далеко за нею. Из приемника, висевшего на ремне у повара возле очага, по-английски неслось:
Жалко тех, кто всю жизнь копит деньги.
Я-то люблю, я-то люблю тратить все на то,
Что по сердцу сейчас.
Так много дурней, жаждущих вечной любви.
Я-то люблю, я-то люблю всегда, как приспичит...
Не копи время! И тогда все — бесплатно!
Ое-е-е-е...
Шаркая сандалиями, голый по пояс, в пижамных брюках хозяин лично, из почтения к клиентам, расставлял чашки, стаканы с крошеным льдом, раскладывал палочки, ложки и вилки, подпихивал под руку мутные колбы с рыбным соусом, уксусом и жидкими специями, тарелочки с кругляшками красного и зеленого перца и солью в лимонном соусе, коробку с сахарным песком. Махнув величественно на подступившуюся лоточницу, отпрянувшую, словно муха от мухобойки, натянул улыбку.
Ват ел по-тайски — поддевал приглянувшийся кусок вилкой, потом перекладывал на ложку. Жевал неторопливо. Верный признак — скрывает давнишний голод и нехватку денег. Кто его знает, зачем с утра убрался из дома, может, чтобы не делились с ним обедом? Деньги на массаж стрельнул у знакомых, встреченных в Ват По. «Сберег лицо», показал, что остается на плаву и просто забыл кошелек в других брюках, завтра отдаст... Жевал Ват передними зубами как кролик, вытягивал полные губы. Очки съезжали по короткому плоскому носу.
Бэзил хлебал суп из пиалы. Чем были его заботы по сравнению с жизнью Вата? В одну из редких бесед «ни о чем» они заговорили однажды о риске. Речь, правда, зашла не совсем об этом. Ват избегал громких слов и наверняка, говоря «риск», имел в виду вообще трудную, сложную и опасную жизнь «левого» журналиста. Обходя десятки препятствий, почти неприметный среди суперпрофессионалов, он как никто другой умел нащупать тропу, по которой и добирался до настоящей информации. Всякий работавший для азиатской печати знает, как практически невозможно писать в ней серьезно о том, что подсказывают совесть и темперамент. Ват умудрялся доводить статьи до публикации почти такими. А гонорар за такие вещи выплачивается и смертью. Когда Бэзил напомнил это, Ват напомнил другое—рассуждение доктора Рие из «Чужого» Камю: победы в борьбе с эпидемиями не всегда окончательны, но это не повод для прекращения борьбы, даже если приходит смерть, поскольку смерть — лишь простое выбытие тела из жизни, и есть мертвые, которых люди помнят тысячи лет, и, значит, тысячи лет длится их борьба. Бэзил хотел спросить: тебя будут читать через тысячу лет? Но вдруг подумал: если — нет, тогда зачем писать? Для газеты, которая живет только день, тем более.
— Туго приходилось в Бум Буде?
— Там легкий режим, хо-хо-хо...
— А есть тяжелый?
— Говорят, есть. В других тюрьмах... В Бан Кванге, Лард Йо... Там не сидел, но в Бум Буд переводили оттуда и разговоров много. Мне сиделось неплохо. Пришить обвинение теперь непросто, времена иные... Думаю, подержали для острастки. Я написал серию репортажей о забастовке, кончившейся победой, на текстильном комбинате «Тан патапорн». Черт его знает, отчего опубликовали. Думаю, из соображений, подсказанных конкурентами комбината. Не исключено, что цензура преднамеренно посмотрела сквозь пальцы на мою писанину... Балансирует... Но мне оказалось на руку... Забастовщики ходили к парламенту, раздавали листовки. Может, в них несколько слишком сказался мой стиль? Хо- хо-хо... Как это говорят: вылезли уши...Хо-хо-хо! Мартышка в полиции к старости слаба глазами совсем не стала!
—- Били?
— Палки, кандалы и все прочее является законными мерами пресечения... Хо-хо! Меня посадили в клетку, где варились сорок с лишним человек, включая иностранцев. Ну, из наркоманов... Поскольку надзиратели получали мзду от их родственников, камеру не гоняли по утрам на слушание гимна, зарядку и уборку тюремных нужников. Дважды в неделю собирали деньги на продукты. Потом американцы вздумали устроить побег для себя, да потерпели неудачу. Не стало рынка, больше стало палок. Вся жизнь — лежак в сорок сантиметров шириной, влажность, вонь, тараканы, москиты, мокрицы, отсюда — натянутые нервы и драки без повода... По воскресеньям, правда, разрешалась игра в «монополию»... В детскую биржу с акциями... Немного телевизор. Я в эти часы писал письма жене.
— А от нее передавали?
— Дважды в неделю. По шесть-семь страниц. Хо-хо-хо!
— Вот это любовь, — сказал Бэзил.
Трудно было поверить, чтобы тайская жена тратила столько времени на письма мужу, который сидит в тюрьме. Больше походило бы на правду, если бы она обивала пороги полицейского и судейского начальства, пыталась вступить в сговор с надзирателями и приемщиками передач, бегала по знакомым, пробовала все невероятные способы, вплоть до
подготовки побега с подкопом, чтобы помочь обрести свободу.
— Пять с лишним при этой ей надиктовывали мои друзья... От жизни поэтому я не отрывался. Хо-хо-хо!
— Она работает?
— Машинисткой в управлении порта. Знаешь, не всякий разберет каракули, написанные по-английски азиатцем, привыкшим к тайскому алфавиту или иероглифам, да еще подправит их с точки зрения орфографии и грамматики. Ей даже прибавили. Так что получает больше моего...
Неизвестно с чего в заречье запустили две цветные ракеты. Они почти не светились на фоне полуденного неба. Белые шлейфы перьями рассасывались в воздухе. Лоточница, все- таки подобравшаяся и на корточках слушавшая, приоткрыв рот, диковинный язык, подобрала слюну и, взглянув в сторону ракет, вскочила.
— А какое у тебя дело, Вася? Откуда сейчас?
— Находился по соседству, в Лаосе. Туда прилетал из Ханоя, где теперь сижу постоянно. Дело мое сложное. Хочу написать, как принято говорить, о положении трудящихся у вас тут. Не вообще, конечно, с перцем...
Ват подтолкнул указательным пальцем очки к переносице.
— Давай закажем кофе?
В бангкокских супных, забегаловках и ресторанчиках под этим напитком имели в виду пойло, на две трети состоящее из сгущенного молока и сахара и на треть — из декофеированного кофейного порошка. Если спросить черный, то сгущенка с сахаром уступала в той же пропорции порошку, оседавшему на языке.
![Росс Томас - Смерть в Сингапуре [сборник]](/uploads/posts/books/13740/13740.jpg)
