Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть
Ват Ченгпрадит водил знакомства со многими «нужными» людьми, часть которых, случалось, действовала, возможно, и за чертой закона. Как оценивал с нравственной точки зрения сам Ват, трудно сказать. Многие считают, говорил он Бэзилу, будто в Азии покупается абсолютно все. Но даже прожженные политиканы не берутся утверждать, что можно купить чье-либо сознание. Понятие о чести у нас, говорил Ват, иное, чем европейское. Сильный человек уважаем, и, поскольку он сильный, ему позволено все. Справедливость ничего не значит. Такого понятия нет. Нет, потому что нет и не может быть справедливости. Тот, кто не обогащается за счет собственной мощи, попросту ненормален. Сила, даже руководствующаяся низменными мотивами, восхищает. Руководствующаяся исключительно законностью и справедливостью власть вызывает пренебрежение. Лев презираем, поскольку лишен коварства. Тигра боятся — он непредсказуем.Но почитают только лиса, который проворен, изворотлив, предприимчив и расчетлив в преследовании выгоды. Высказаться о ком-то, что он — лиса, значит проявить уважение.
Лиса ли Ват? И друг? Возможно ли вообще знать наверное, что таец ваш друг? Законы вежливости в Южных морях неукоснительно предписывают предвосхищать желания друзей, тщательно скрывая собственные. Мы дружим и в радости, и в печали. Сочувствие, искренняя печаль, случись несчастье, особенно ценим и помним. В буддистском мире и к величайшему горю — последнему уходу близкого человека даже внешне следует относиться как к уходу в лучшее, ибо только к лучшему вели добродетели, которыми, несомненно, обладал и выделялся усопший. Улыбайтесь и ликуйте в похоронной процессии словно на вечеринке, на которой бы покойник обмывал повышение по службе или редкую удачу! Вопиющая бестактность разделять печали. Друг — только для лучшего.
Жара, жара делает раздражительным, подумал Бэзил. И неуверенным. Ему совсем не нравилось задание из редакции.
Он тронул водителя за плечо.
- Да, сэр?
Висячие усы, острый, в волосках подбородок, тронутые красными прожилками белки, сероватый оттенок скул, ежик над выпуклым лбом. Возможно, сержант или лейтенант, подрабатывающий вне службы. Пожалуй, что так, поскольку водитель взял ровно столько, сколько и стоил маршрут, не заводя торга.
Прамин-граунд перед королевским дворцом заливало солнце. Четыре змея реяли в белесой выси, дергаясь под ударами ветра, ходившего над крышами пагод, дворцовых построек и Таммасатского университета. Раз в году, между февралем и апрелем, над площадью завязывались воздушные бои бумажных драконов. Когда и что выигрывали победители, кроме восторгов зрителей, Бэзилу никто объяснить внятно не смог. Тайны района, который в один непримечательный день очищали ото всех, кто оказался без галстука, а в другой предоставляли под толкучку, на которой торговали, составляли прошения и гороскопы, занимались врачеванием души и тела, пением и танцами, а также многим другим, будь на то охота.
Хотя жена Вата определенно сказала, где его искать, что он — в пагоде Ват По, Бэзил на всякий случай прежде заглянул в Ват Махатхат, стоявшую ближе к университету. Буддистский клир этого монастыря считался теоретическим столпом религии и знавал бурные времена. Двадцать с лишим лет назад верховный бонза пагоды обвинялся в «сборе оружия и ведении пропаганды коммунистической доктрины среди монахов». Четыреста бонз в шафрановых тогах и тысячная толпа мирян тянулась за его преосвященством до ворот Бум Буда. Шум наделал процесс и другого бонзы, которого привлекали к уголовной ответственности за расправу руками наемного убийцы над противником по теоретическим прениям. У Вата имелись знакомства в пагоде, и он мог оказаться на ее подворье.
Резьба, орнаменты, резкие краски, сотни деталей, расписанные картинами ада галереи, часовенки, закоулки с алтарями — причудливый, сбивающий настроение, лишенный определенности мир, в котором десятки людей сосредоточенно покрывали золотой фольгой изваяния Достигшего Нирваны, воздавая Достойному Подражания за только им известные ниспосланные благости. Но в пестроте мелочей привычка вычленяла гармонию, а в ней — искусственно наведенный порядок. Внутренние дворики, молельни и ступы представлялись теперь, когда Бэзил пришел сюда в который уже раз, слишком условными, расставленными. Два десятка бонз замазывали трещины в стенах галереи цементным раствором, только усиливая это ощущение.
Вокруг же дети гоняли плетеный мяч. Разморенные жарой женщины судачили в теньке. Шофер и подручный с бетономешалки, втиснувшейся в узкий проезд между бараком и молельней, раскуривали сигареты, и дым стлался вдоль спины Будды, изваянного в позе «вызов дождя». Плешивые тощие псы, сбившиеся в стаю, наверное, еще больше века назад, клацая клыками, с остервенением вычесывали блох... Вата нигде не было.
К шпилевидным ступам Ват По Бэзил пробирался через толпу астрологов, слесарей, парикмахеров и художников, потом вдоль стены, где бродячие лекари показывали рентгеновские снимки и цветные фотографии невероятных переломов и язв, которые они врачевали. Человек с «поляроидом» проявлял на свету моментальные снимки — провинциалы появлялись в кампании пластиковой девицы, символизировавшей столичные похождения. Заклинатель змей попытался всучить в руки питона. На циновке стенал старик, которому ниткой вырвали зуб. Дантист демонстрировал трофей кучке восхищенных крестьян.
Ват валялся ничком на полотенце, брошенном на топчан в павильоне на полпути к алтарю. Жилистая женщина месила, вытягивала, скручивала и выжимала его конечности, будто занималась стиркой тяжелого белья. Пятками и острыми кулаками она колотила охавшего и стонавшего от удовольствия клиента. Коричневые, складчатые, похожие на куриные пальцы выворачивали веки, щипали и оттягивали ноздри, давили на глазные яблоки.
— Здравствуй, Ват! — сказал Бэзил по-русски, заглядывая поверх плечей массажистки.
— А, Вася... Добро пожаловать в Крунг Тхеп!
— Жена твоя сказала, где тебя искать...
— Давно приехал? Ох-хо-ох-о-о...
Женщина вырвала из плечевого сустава сначала его левую, потом правую руку. Сладкая казнь завершалась.
— Выжала из меня тюремную усталость. Молодец, ведьма! — сказал Ват по-русски.
— Что, господин?
— Молодец, ведьма!
Он дал ей пятьдесят батов. Женщина сложила перед тяжело поднимавшейся и опадавшей плоской грудью ладони, из который торчала мятая кредитка.
— Что наша жизнь? Пусть неудачник плачет, кляня судьбу свою! Небось раньше процветала в лучших заведениях на Патпонге? Были и мы рысаками...
Цитаты, иной раз и перевранные, служили подпорками русской речи Вата, стали незаметно привычкой, не исключено, что и из озорства. По той же причине в Москве Ват, поджидая Бэзила у библиотеки иностранной литературы на Котельнической, демонстративно и с шиком грыз семечки, заодно обучая русскому национальному времяпрепровождению и бывшего с ним какого-то негра. Семечки Ват доставал из бумажника с бляшкой фирмы «Гучи».
Ват исхудал, приволакивал ногу. Ключицы выпирали. Воротник сорочки бахромился. Дужка очков держалась на проволоке. Возможно, что и били, и держали в кандалах.
— Я не француз Дефорж, я — Дубровский, — сказал он, процитировав, по его мнению, Пушкина, приметив тень на лице Бэзила.
И Бэзил, и Ват радовались друг другу и, чтобы привыкнуть к этому в любых обстоятельствах счастливому чувству возобновленного товарищества, прошлись молча вдоль сорокапятиметровой скульптуры лежащего Будды, пересекли «медицинскую» галерею, миновали фрески, повествующие о славном пути Достигшего Нирваны, и строй из сотни его статуэток. Выйдя из монастырского подворья, обошли длинную стену дворца, красное здание музея изящных искусств, Таммасатский университет и свернули к набережной, высматривая под выгоревшими навесами супную поуютнее. Среди столиков и пластиковых прилавков, жаровен на колесиках, корзин с торчащими ручками, пригляделись к изобилию, выставленному среди закоулков и двориков.
Устроились над самой Чаопрайя. В желтой воде плавучие гиацинты шевелили космами, в которых путались щепа, картонки, осколки кокосовых орехов и банановая кожура. Заказали рисовый суп с цыпленком, заправленный гвоздикой с чесноком, сладкую свинину и салат из папайи в остром соусе.