Андрей Молчанов - Главное управление
В качестве показательной жертвы в образе зажравшегося от внебюджетных щедрот коррупционера окончательно погорел Филиппенко, ибо на его политический труп решили вылить дополнительную бочку бензина.
Прецедентом явилось охотхозяйство, основанное им при поддержке и попустительстве ушедшего в безвластие Коромыслова, ныне прислуживающего в шефах безопасности какой-то компании, ведающей дорожными ремонтными работами.
На совещании у Кастрыкина новый командующим тылом Евграфьев, вращая своими белесыми буркалами, с напором и с идейным негодованием поведал поникшему собранию о чудовищном должностном цинизме в самой философии возведения подобного объекта и воззвал к служебному расследованию, изучению источников финансирования стройки и привлечению к ответственности всех причастных к данной несообразности лиц.
Я с тихой грустью припомнил самонадеянного краснорожего Филиппенко, с энтузиазмом изыскивающего средства на трактор и лошадей во благо своего отдохновенного пребывания среди березок и осин у мангала с шашлыком, дымком над баней и выскакивающими из ее парной, дабы остудить сочные телеса, зарумянившимися девками…
– И существует подозрение, что этот якобы общественный объект господин Филиппенко намеревался приватизировать, используя свои личные связи в органах местной власти! – проникновенно доложил Евграфьев, нахмурив свою жирную физиономию и подняв палец вверх внушительно. – Интересно, куда смотрела служба нашей собственной безопасности?
Сидевший напротив него начальник службы, друг Филиппепко, сначала зарделся стыдливо, а потом ощутимо побледнел.
Кастрыкин посмотрел на него убедительно – вскользь, но с опасным, ничего хорошего не сулящим прищуром.
Шлюпин, томящийся по правую руку Кастрыкина, сосредоточенно поджимал губы, послушно кивая головой, как сонная лошадь. Каким-то чудом, видимо, по угодничеству своему в Администрации, чьи наказы воспринимались им как глас Всевышнего, он получил прежнюю должность первого заместителя шефа. То, что строительство охотхозяйства активно развивалось при его руководстве управлением, в вину ему никто не ставил. Наверняка он оправдался Коромысловым, кому как заместителю министра, учредившего данное сомнительное предприятие, не мог противоречить сообразно субординации. Да и представить себе желчного скучного Шлюпина, сухого и серого, как зачерствелое полено, в процедурах охоты, бани и развлечений с распутными девушками было сложнее, нежели монахиню, заглянувшую на дискотеку.
К ответу привлекли Абрикосова, ибо через его лавочку шли деньги на возведение загородных хором, но тот с легкостью отбоярился от всех наветов: у него общественный фонд, средства перечислялись сообразно официальным письмам, подписанным Коромысловым по целевым назначениям, за что он был награжден именными часами и официальной благодарностью как начальника управления, так и министра, так что какие, ребята, претензии?
Кастрыкин, без труда уяснив, что средства на баню, лошадей и трактора поступали в фонд силами оперативных служб, трудно задумался, но затем, сделав целесообразный для себя вывод, вопрос о праведности финансовых источников выпрямлять в восклицательный знак не стал и оставил непотопляемого Абрикосова в своем хозяйственно-общественном активе.
Да кто бы и сомневался в таком решении!
А вот под Есиным почва закачалась зыбко и угрожающе.
Он находился на самой хлебной, определяющей и регулирующей многие интересы позиции, вожделенной для неисчислимого роя алчных конкурентов, и все теперь зависело от одного простого вопроса: сумеет ли он договориться с Кастрыкиным или нет?
Но и я, и сам Есин полагали: прямые и откровенные переговоры недопустимы. Новый шеф, проповедующий пускай голословные, но непререкаемые в его присутствии уложения о недопустимости коррупции, мог использовать любую возможность в склонении его ко взяточестничеству как предлог категорического увольнения любого его вербовщика из органов.
Действовать на полутонах? Но как? Тем более что стоило Кастрыкину сменить Есина на своего человека? А далее – оставив прежний аппарат сотрудников, кто в расчете на стабильность своих должностей сольет весь компромат на прежнего шефа, принудить его, аппарат, работать в прежнем режиме, переведя на себя все связи с коммерсантами… Задача трудоемкая, но несомненно решаемая.
Есин, которому благоволила Администрация, в устойчивости своего положения конечно же полагался на нее, как и Шлюпин, да и я, обзаведшийся там прочными связями. Но в какой-то момент, когда я зашел к Кастрыкину по вопросу, касающегося интересов мэра города и за благополучное решение вопроса в пользу мэра походатайствовал, жердь за командным столом, подняв на меня стеклянные зенки, презрительно вопросил:
– А что вас заставляет соблюдать столь либеральную позицию?
– Мы могли бы обойтись разъяснительной работой… – пожал я плечами. – Люди допустили ошибки, да. Но за их спиной репутация градоначальника…
– А кто он такой, этот градоначальник? – на злобном выдохе продолжил он. – Ну?
Я предусмотрительно промолчал.
– Он – кто? Бог или царь? – давил он вопросами, упираясь в меня стылым взором. – Вот… – Не глядя, указал длинным пальцем на портрет, висящий за его спиной. – Вот там – мой начальник. У которого этих мэров под ногтем… Вы идите к себе, посчитайте, сколько городов в России… Свободны.
Ну, и я пошел себе. Не города подсчитывать, а постараться понять, как неожиданно поскользнулся и как выгляжу отныне в глазах Кастрыкина, дав ему подтверждение в своих связях с коррупционно-разложенным руководством столичных чиновных деятелей, ненавидимых им. То ли – по справедливости, то ли – из зависти к их доходам и к капиталу. Я их тоже не очень-то жаловал, но кто бы я был без них в свое время? При том же Сливкине…
С другой стороны, принципиальность Кастрыкина я бы ныне поддержал обеими руками. Но на чем его принципиальность держалась? На стремлении к переделу власти, не более того.
На смену мошенникам и негодяям, свое отворовавшим, приходили другие лица, возможно, о будущей своей роли казнокрадов и мздоимцев не ведающие, одурманенные лозунгами реформ, с высокими словоречениями на устах, но – патологически устремленные к власти, а значит – к деньгам, ведь власть всегда подразумевала деньги огромные и неправедные, превращая обладающих ими в тех же гангстеров, чьих собратьев, менее удачливых и сообразительных, из самостийного уголовного мира, я каждодневно по долгу службы упекал на нары.
Между тем борьба за чистоту рядов и помыслов в конторе закипала через край, куда с добром деваться!
Историческую аналогию происходящему являли собой органы ЧК, громившие прогнившую царскую охранку, не иначе.
Продолжился процесс добивания скинутого с должности Филиппенко. Комиссия в составе всемогущего на сей исторический момент Евграфьева двинулась, озаряя себя вспышками синих и красных мигалок в охотхозяйство, где по приезде столкнулась с охраной из местных дремучих ментов, попросившей сиятельную делегацию обождать у ворот, покуда она, охрана, не свяжется со своим руководством. Данное предложение было расценено Евграфьевым, полагавшим себя отныне пупом земли, как сопротивление властям. Дело усугубили и мирно болтавшиеся за спинами лесников второй линии гражданской обороны, берданки, давшие возможность охарактеризовать сопротивление как принципиально вооруженное. Хорошо – устно, в благодарное ухо желающего выслушать именно таковой бред Кастрыкина.
По отношению к охране чудом не было применено оружие СОБРа, взятого новыми трусливыми шефами конторы в качестве своей охраны.
Начальник управления собственной безопасности, по долгу службы включенный в состав делегации – мужик профессиональный, взвешенный и всепонимающий, возникший на месте конфликт разрешил, потея от мерзости своего вовлечения в данную кампанию, после чего был уличен Евграфьевым в лояльности к деяниям прежних шефов управления, отсутствием содействия в начинаниях нового руководства и отлучен по недоверию от действий комиссии. Более того: в обратный путь до Москвы ему предложили добираться попутной электричкой.
Таким образом, судьба его была решена.
Визит же комиссии окончился результатом глупым, как случайный обоюдный пук на официальном приеме при представлении посла руководителю державы.
Полномочный посол Евграфьев покрутился между возведенных строений, описал их метраж, хранящуюся в помещениях мебель в никчемном самопальном протоколе осмотра, наорал на ничего не понимающих егерей, посулил снятие с должности прибывшему на место событий начальнику местного ГУВД и с важным видом отправился обратно в столицу.
По пути сиятельная кавалькада, мчавшаяся по трассе вопреки всяким правилам движения, слетела в кювет, едва избежав встречного столкновения с грузовиком на крутом повороте. Причина аварии, в которой серьезно помялись две машины, но никто не пострадал, была ясна: Евграфьев, впервые почувствовавший себя персоной, надстоящей над законом и правилами, дал волю тупым шоферам, в свою очередь проникнувшимся безнаказанностью власти и решившим, что полотно дороги устроено исключительно для нужд их беспрепятственного передвижения.
