Никита Филатов - Часы от президента
– Какую, простите? Не понял.
Виноградов покосился на Шамиля, и тот продолжил перевод:
– Они хотят уступить тебе всех своих пленных.
– Кому? Мне?
– Да. Сразу девятерых, как это?… Оптом! За сто тысяч долларов.
– Не понял.
– Они знают, что ты везешь деньги.
– Какие деньги?
Шамиль покачал бородой:
– Здесь ничего не скроешь… Всем известно, куда ты едешь, зачем и к кому. И они считают, что их предложение выгоднее.
Владимир Александрович не представлял, что ответить, и собеседник воспользовался паузой.
– Лично тебе обещано десять процентов… Они деловые люди, много вопросов решали с русским командованием по-хорошему и понимают, что любой труд должен быть оплачен.
Мужчина с орденом кивнул, подтверждая правильность перевода.
Виноградов попробовал выиграть время:
– Но вчера мы смотрели по телевизору… Любой, кто потребует или даже заплатит выкуп за людей, является по вашим новым законом пособником, соучастником преступления. Верно?
– Он говорит, что ты напрасно боишься. Одно дело заложники, другое – те русские, кого захватили в плен на войне, с оружием в руках. Военный трофей, понимаешь?
– Понимаешь? – Не выдержав, переспросил собеседник.
– Понимаю… Шамиль, – Владимир Александрович демонстративно обернулся к сидящему рядом человеку в очках. – Скажи, Шамиль, зачем им нужно мое согласие? Почему бы не отнять деньги силой?
В комнате повисла густая, тягучая тишина. Стало слышно, как под грузным телом хозяина поскрипывает стул.
– Это нельзя. – Шамиль опять помолчал, подбирая слова:
– У нас все очень уважают полковника Асхабова.
Виноградов кивнул: да, конечно! Напасть на специально посланный конвой республиканской гвардии и отбить предназначенные ему деньги не так уж трудно. Но – это тяжкое оскорбление, которое не прощается.
Другое дело, если жадный представитель российских спецслужб решит «скрысятничать» и тихо-мирно отдаст чемоданчик – тогда Шамиль уже не будет отвечать ни за него, ни за деньги.
Пока же он готов драться до конца. И погибнуть, исполняя свой долг, но не имея по местным обычаям права помешать хозяевам района встретиться с Владимиром Александровичем.
– Мне очень жаль… Я вынужден отказаться.
Над собравшимися сгустилось почти физически, до вибрации ощутимое напряжение. Люди Шамиля, гости и хозяин замерли в ожидании.
– Он напоминает, что речь идет о восьми русских солдатах и одном старшем лейтенанте.
– Да, – кивнул Виноградов. – Но я тоже всего лишь простой офицер. И должен выполнять приказ.
– Ты боишься наказания там, у себя? Когда вернешься?
Владимир Александрович помедлил, ощупывая коленями зажатый под столом дипломат:
– Нет, пожалуй.
– Тогда, почему не хочешь? Девять против двух… А за тех корреспондентов потом ещё дадут денег, раз уж согласились.
– Мне очень жаль.
Помолчали. Неожиданно, что-то сказал старик в чалме:
– Он спрашивает: тебе действительно очень жаль?
– Да. Конечно.
Старик поднялся, вслед за ним встали остальные.
И каждый при этом старался не делать резких движений.
– Они зовут выйти во двор.
– Зачем? – Владимира Александровича прошибло холодным потом – от волос на голове, до ладони, стиснувшей ручку дипломата.
Кто их знает, может, по местным обычаям не принято убивать друг друга прямо в чужом доме? Чтобы хозяина не обидеть.
Шамиль понизил голос:
– Спокойно ты, слушай. Если что…
Он опять не успел закончить – мужчины один за другим прошли через коридор и спустились с крыльца.
Дворик перед калиткой при свете оказался Виноградову ухоженным, под стать дому. Никакого огорода – только «европейский» газон, деревья и увитая зеленью беседка. Прямо на камнях, у самого забора, в кампании бородачей из гвардии расположились двое незнакомых Владимиру Александровичу автоматчиков.
Обстановка здесь казалась куда более мирной, чем в комнате.
При появлении начальства увешанный оружием народ встал и вдоль дорожки образовалось некое подобие строя.
– Дальше что?
– Тихо. Стой.
Послышалась команда, и незнакомцы выволокли на всеобщее обозрение два продолговатых тюка.
– Смотри! – Велено было Виноградову.
Содрали мешковину, и Владимир Александрович увидел, что это не тюки вовсе, а двое мужчин со связанными за спиной руками.
Худые, стрижены почти наголо, с нездоровой кожей и мутными от удушья глазами: очевидно, обоих довольно долго продержали без свежего воздуха. У старшего на подбородке пробилась щетина, второй же – совсем мальчишка, лет восемнадцати.
Русские… Наши.
– Можешь поговорить.
– Зачем? – Сглотнул слюну Владимир Александрович чувствуя, как намертво впились в него взглядами пленные.
– Не хочешь? – Удивился Шамиль.
– Зачем? – Повторил вопрос Виноградов. Костяшки пальцев его побелели от фантастического желания с маху врезать ближайшему из спутников чемоданом в висок.
Тем временем, бородач с орденом спустился по ступеням. Подошел к замершему на коленях мужчине постарше:
– Видишь? Офицер! Иди сюда… – Это прозвучало по-русски, почти без акцента.
Виноградов подчинился.
– Здравствуй, брат. – Разговаривать сверху вниз со связанным человеком было неловко и стыдно, поэтому он присел.
– Здравствуйте.
– Малинин? Старший лейтенант? – Припомнил Владимир Александрович первую строку списка.
– Так точно, – голос у офицера оказался чуть хрипловатым. – Командир разведроты.
– Про тебя знают наши?
– Знают. Вроде бы…
– А почему до сих пор не выкупили?
Вопрос был идиотский, но пленный этого не заметил:
– Некому… Родных нет, а остальным плевать.
– Давно у них?
– С первой зимы.
Виноградов не знал, о чем ещё спрашивать. Поэтому он тронул собеседника за плечо и встал:
– Держись! Что-нибудь придумаем.
В это же время бородач нагнулся над вторым пленным и пятерней ухватил его за ухо:
– А твой как фамилия?
Нижняя губа мальчишки задрожала:
– Левченко…
– Домой хочешь? Скажи!
– Хочу.
– Вон, ему скажи… громко!
– Хочу! – Закричал от боли и страха солдат.
Бородач обернулся к Виноградову:
– Слышал?
Потом отпустил покрасневшее ухо и почти ласково выдохнул:
– А вот он не хочет, чтобы ты домой поехал, к маме… Попроси?
Мальчишка поднял на Владимира Александровича мокрое, неживое лицо:
– Пожалуйста… Пожалуйста.
Не зная, куда отвести взгляд, Виноградов посмотрел на крыльцо. Хозяин дома, Шамиль, охрана – все стояли молча, не шевелясь. И только старик в зеленой чалме покачивал головой.
– Ну? Что скажешь?
– Зря вы это все. Зря! Я сделаю все возможное, чтобы ускорить… чтобы привлечь внимание… Но сейчас – не могу.
– Не можешь?
– Мне очень жаль.
– Очень? – Собеседник положил растопыренную пятерню на макушку солдата. Затем молниеносным движением выхватил из-под куртки пистолет.
Никто не успел среагировать – ни Шамиль, ни его бойцы. Поэтому Владимир Александрович в полной неподвижности вынужден был наблюдать за тем, как ствол описывает дугу и упирается в затылок стоящему на коленях мальчишке:
– Смотри! – Хлопнул выстрел, и бледно-розовый фонтанчик обрызгал качнувшегося назад бородача.
Убитый обмяк и уткнулся окровавленным лицом в траву.
Больше выстрелов не последовало, и люди вокруг облегченно зашевелились.
Заговорил хозяин – сердито и возмущенно. Орденоносный командир пожал плечами и что-то ответил, пряча пистолет.
Очевидно, на этот раз все.
Долгих прощаний и проводов не было, но гости во главе со стариком уже направились по дорожке к выходу.
Гвардейцы тоже начали переговариваться нарочито громкими, радостными голосами, похлопывали друг друга по плечам, смеялись.
Шамиль снова замер между Виноградовым и собеседником.
– Эта смерть на тебе, ты понял? – перевел он, показывая на чемоданчик:
– И на этих деньгах.
Владимир Александрович промолчал.
Мимо провели пленного офицера в накинутом на голову мешке.
– Они будут убивать их по одному… Каждую неделю, по пятницам. Снимать на видео – и отдавать в программы новостей, иностранцам. Пока у России не найдется денег, понял?
Шамиль переступил через лежащее на земле тело, и от себя добавил:
– Они это сделают, да…
Пока оттаскивали за калитку труп, Виноградов вместе со всеми стоял во дворе. Потом беспрепятственно прошел в дом, поднялся наверх и в одиночестве сел на кровать.
За окном возник и удалился рев автомобильных двигателей.
Некоторое время Владимир Александрович тупо разглядывал прилипший к ладони чемоданчик – и в конце концов просто закрыл глаза.
Вряд ли Шамиль теперь вернет майору оружие…
Очень хотелось заплакать, но слез не было.
Не было вообще ничего, кроме чужой предсмертной боли.
* * *Минуты ожидания тянулись долго и тяжело, но к тому времени, когда Владимира Александровича позвали вниз, он уже вполне справился с собой.