Анна Гаврилова - Большая и грязная любовь
– Видно? – вопросил оборотень.
– Видно, – отозвался блондин. Одарил меня теплой улыбкой, сказал не скрывая удовольствия: – Отмоем, причешем, переоденем, и будет… вполне себе миленькая девочка. Но я все равно ожидал большего.
Хорошо, что очарования не было, иначе оно бы не просто спало – разбилось вдребезги.
– Надеюсь, вы ее не повредили?
– И даже не поцарапали, – отозвался Вал.
Блондин эту реплику словно не заметил.
– Личных вещей при ней нет?
– Ничего нет, – буркнул Шас. – В халате вышла.
– Отлично, – откидываясь на спинку кресла и закладывая руки за голову, сказал синеглазый. Он по-прежнему глядел на меня, а я… я стояла и радовалась, что поток слез никак не иссякнет – за слезами не только гордости, за ними ничего не видно. – А то зная Глеба…
– Что? – тут же напрягся тот, кого я определила как старшего.
– Ну, в ее мобильном точно жучок, – протянул блондин. – Где-нибудь в подкладках сумочек, в каблуках, ну и дальше по списку… Так, стоп. Она в туфлях?
– Босиком, – ответил Вал.
– Тогда какого дьявола она стоит на холодном полу?!
От этого вопля даже я вздрогнула, не то что оборотни.
– Сядь, – скомандовал старший, указывая на пустующий диван.
Я громко всхлипнула и… все. Запас прочности кончился.
– Да успокойте вы ее! – рыкнул синеглазый.
– Катрин! – тут же позвал Вал. – Катрин, принеси что-нибудь от нервов!
На диван меня усадили силой, успокоительное тоже не добровольно пила. Блондин, наблюдавший за этим делом, заметно морщился, остальные откровенно кривились. А я выла в голос и искренне радовалась тому, что истерика… она странная какая-то.
Да, ору. Да, слезы ручьем (и не только слезы). Но голова ясная, а разум уперся и уступать место эмоциям не желает. Держится, зараза, всеми лапами. Уверенно анализирует происходящее.
– Дура, – сказала напоследок Катрин. – Шон такой же инкуб. Ты ничего не теряешь.
Сама дура! И… и не только дура.
– Ладно, поплачет и успокоится, – рыкнул кто-то. – Потом память подчистят, и все.
– Подчистим, – раздался голос из динамиков. – Но к приезду курьера девочка должна быть в порядке. Я не хочу бодаться с таможней.
Шон? Такой же инкуб?.. Это один из высших, да? Как противный Тью Вон?
– Все сделаем, – заверил старший. – Шас, разберись.
О да! Очень умно! Поручать успокаивать меня тому, кто принес столько бед. Да меня от одного имени мутит.
Дерганый сел рядом, попытался обнять, но я не далась.
– Крис, – позвал он тихо. – Крис, успокойся…
А блондин, названный Шоном, продолжал говорить:
– Молодец ваш Шас, на правильных девочек западает. Если б не его метка, фиг бы вы девочку заполучили. Вот и не верь после этого в совпадения.
– Это не совпадение, – сказал кто-то. – Это справедливость. Вознесенский принес слишком много горя.
Шон от этой реплики отмахнулся. Уж что, а мнение подельников его не тревожило точно.
– Надеюсь, метка Шаса уже отпала? – вопросил он.
– Думаю, да, – выдержав паузу, ответил старший. – Такие метки не дольше лунного цикла держатся. При использовании зова выгорают почти сразу.
– А уводили ее как?
– По крышам, – это уже Вал встрял. – Тело человека, как выяснилось, способно на многое.
– То есть?
– Она метров на двадцать прыгнула. Перенапряглась слегка, но это лечится.
– А говорил, даже не поцарапали. – В голосе синеглазого прозвучала высшая степень недовольства.
– Ну так сам бы и воровал, – огрызнулся Вал.
– Зачем? Это не я, это вы Глебушке отомстить вздумали. Это вы все не успокоитесь.
– Теперь успокоимся, – заверила Катрин. – Как только эта тварь с голоду сдохнет, мы все раз и навсегда успокоимся.
Ответом женщине стал громкий смех с механическим оттенком. Это Шон по видеосвязи веселился.
– О, милая моя Катрин, ты не права! – отсмеявшись, заявил инкуб. – Точнее – не совсем права. Твоя месть на деле куда страшней, чем кража из холодильника.
В гостиной повисла тишина, даже я всхлипывать перестала.
– Глеб любит эту мышку, – сказал блондин. – Любит по-настоящему.
Мое сердце… оно сальто совершило, тройное. Забилось так сильно, что захотелось придержать рукой. И только роль убитой, ничего не понимающей истерички не позволила это желание осуществить.
– Вознесенский любить неспособен, – процедила Катрин. – Он урод. И этим все сказано.
– Я тоже так думал, – отозвался Шон. – Но видишь ли… Я звонил ему во вторник, по нашим, по внутренним делам. Задал дежурный вопрос – как поживаешь, а в ответ получил… Шон! Я пропал! Я влюбился в женщину!
Вторник – день, когда я отчет сдавала. И… Черт! Но ведь тогда Глеб еще не знал, что я умею не только отдавать, но и забирать. Он был убежден, что я обычная.
– Врешь! – выпалила Катрин.
– Выражения выбирай, – тут же посуровел блондин. – Говорю, Глеб ее любит. Любит! Я битый час его стенания по этой Крис слушал.
Чтобы скрыть глупейшую из улыбок, пришлось взвыть и зарыться в рукав некогда белоснежного халата. И тут же услышать гневное:
– Да успокойте вы ее!
Рука Шаса легла на плечо, погладила успокаивающе. На попытку отстраниться оборотень отреагировал тихим рыком:
– Крис, успокойся. Успокойся немедленно!
Но я все равно отодвинулась. Потом забралась на диван с ногами и, подтянув колени к подбородку, затихла.
За нашей возней явно следили, причем все. Разговор продолжился далеко не сразу.
– Извини, Шон, – сказала женщина с почти бесцветными глазами. – Ты прав. Ты прав, а я нет. Вознесенский урод, но в то, что он влюбился, – верю.
Недоуменная пауза длилась недолго.
– Она светлая, – пояснила Катрин. – Мне Вальтез рассказывал.
– Старший беседует с прислугой? – В голосе блондина звучала ирония, но женщину она не проняла.
– Да. И с Лентяем тоже.
– И что такого особенного рассказал наш старик?
– Она светлая, – повторила Катрин. – Если бы Крис родилась одной из нас, она бы родилась элементалем Света. Вальтез сказал, в ней нет злобы и зависти, и всего остального, что мы так привыкли видеть в людях и друг в друге. Она не такая, как все. Чистая.
– Ты называешь чистой девку, которая спала с инкубом? – возмутился кто-то.
– Она чистая, – повторила Катрин убежденно. – Глеб не мог не влюбиться. Он урод, а уроды всегда к чистоте и свету тянутся.
Желание возразить и высказать все, что думаю о самой Катрин, было задушено на корню. Просто тревожный колокольчик, интуиция да и банальная логика подсказывали – разговор не на нашем языке ведется.
Ведь не может человек по имени Шон говорить без тени акцента, верно? А тот жест старшего из оборотней? Это же не просто так. Да и не стали бы при мне подобные вещи обсуждать, даже при условии, что умеют исправлять память. А я, увы и ах, переходов речи не различаю, и если заговорю, то не факт, что на том языке, на каком нужно.
– Да, мы… тянемся к Свету, – усмехнулся блондин.
– Извини, – пробормотала женщина. – Я не о тебе, о судье.
Ну вот, кто о чем, а эти снова о своей обиде.
– Вы сами нарвались, – отозвался синеглазый. – Это вы напали на стаю диких, не наоборот. Решение Глеба было справедливым.
Тишина, повисшая в гостиной, была какой-то… горькой.
– И ты туда же? – вопросила Катрин тихо. – А не боишься, что просто возьмем и убьем твой завтрак?
– Не боюсь. Потому что тогда Глеб узнает, кто забрал девочку.
– Ты тоже в этом участвуешь! – сорвался Вал.
– Это вы предложили, не я.
Снова тишина, но уже не горькая, а нервная. Черт возьми, только этого не хватало. Не хочу, не могу стать разменной монетой в этой сваре. Слишком глупо умирать из-за грызни похитителей и заказчика.
– Нам всем есть за что мстить Вознесенскому, – сказал Шас примирительно.
– Да, – не стал отпираться инкуб. – Что есть, то есть.
Нет, они точно не на нашем языке говорят. Не может Шон знать такие языковые нюансы!
А вот Вал на мировую идти не хотел. Видимо, слова о справедливости приговора за живое задели.
– Девочка в любом случае не вечна, – процедил он.
Но блондин остался невозмутим, как скала. Даже усмехнулся, причем громко.
– Надеюсь, с ней вы этой гениальной мыслью не поделились? – И, разбивая недоуменную тишину, добавил: – Девочка будет жить столько, сколько понадобится. Хорошая охрана, пара ритуалов в столетие, и она не только вас, меня переживет.
Кто-то тихо выругался и, кажется, сплюнул на пол.
– Но-но! – усмехнулся Шон. – Лучше подумай о том, какую великолепную месть Глебу устроили. Только представьте, встретит свою милую мышку через пару веков… со мной.
Не знаю, как оборотням, а лично мне тошно стало. А потом затошнило еще сильней, потому что блондин вздохнул и продолжил мечтательно:
– Я ошибок Глеба совершать не намерен – девочка получит все и сразу. Горячо влюбленного принца, собственный замок у моря, цацки, деньги, почет. Прислуга уже приготовилась целовать ей пальчики и сдувать пылинки. Священник и свадебный фотограф тоже готовы.
