Татьяна Андрианова - Хренодерский переполох
Как ни крути, а любой вариант выходил боком. Опасаясь переходить к активным действиям, народ принялся шумно сопеть и переминаться с ноги на ногу, как табун лошадей, опасающийся переходить вброд быструю незнакомую реку в ожидании решения вожака. Кинется в воду — пойдут все, но сначала пусть лидер рискнет своей шкурой, на то он и лидер, остальные сунутся, только когда он собственным примером докажет безопасность пути. Панас тоже молчал, топтался на месте, как боевой конь в ожидании сигнала к атаке, сопел, но ничего не делал, памятуя, что инициатива в большинстве своем имеет инициатора зачастую противоестественным образом. Но жреца было жаль. Все-таки свой, не одно десятилетие прожил при хренодерском храме и крестил несколько поколений крикливых детишек. Голову терзали душевные муки.
Из безвыходного положения прихожан выручил сам Гонорий, удивив всех до крайности своей живучестью. На убеленную сединами голову снизошло озарение — не иначе, Всевышний не оставил верного служителя своей помощью, — и перед внутренним взором жреца, как живая, встала нужная страница с текстом молитвы. Умилившийся до слез в старческих подслеповатых глазах, Гонорий осенил себя крестным знамением, вознес краткую благодарственную молитву Создателю и продолжил прерванную службу. При этом на первых же словах песнопения дал такого петуха, что замершие позади селяне дружно вздрогнули, бухнулись на колени, гулко ударили лбами в пол, вознося благодарственную молитву Всевышнему за благополучное исцеление храмового служителя, и истово крестились пивными кружками. Жрец шумно прочистил горло и продолжил служение теперь уже более степенно, хорошо поставленным голосом.
Благополучно окончив службу, Гонорий произнес долгую, вдохновенную проповедь о вреде пьянства, верности семье и любви к ближнему своему. К концу оной растроганные слушатели рыдали, каялись друг другу в грехах, тут же дружно прощали обиды, обнимаясь, братались. Все-таки умудренный жизненным опытом старец мог зажечь сердца людей идеями праведности хотя бы ненадолго, но мощно.
— Итак, дети мои… — подытожил жрец. Как всегда после молитвы, он пребывал в состоянии, близком к экстазу, словно общался с Всевышним лично, и был готов помочь всему миру если не исправиться тут же, то хотя бы стать немного светлее.
— Дети мои, что вас сподвигло посетить сегодня храм в таком количестве? Помолиться пришли, совета решили испросить или стряслось чего-то опять? — При последних словах Гонорий едва удержался, чтобы не скрестить пальцы на удачу.
Не пристало жрецу Всевышнего использовать суеверные знаки. Панас вышел вперед, склонил буйную голову, признавая превосходство во всем жреца, почесал затылок пивной кружкой, собираясь с мыслями, и молвил слово.
— Здрав будь, жрец Всевышнего! — возвестил торжественно он. — Знаешь ведь, что нежить вчера в село приходила, поминки нам испортила, могилу безвременно почившей ведьмы разрыла и хреном весь огород мне испакостила. Надо бы супостата изловить немедленно, дабы избежать с его стороны еще какой хитроумной каверзы и чтоб хрен нам село не заполонил. Некому оградить нас от овоща проклятущего. Светлолика-то… померла!
На этой надрывной ноте голова звучно всхлипнул, бросился на худосочную грудь слегка оторопевшего жреца и возрыдал. Времена, когда Гонорий мог выдержать подобный натиск, миновали так давно, что он уже сомневался, а были ли они вообще. Жрец судорожно взмахнул руками и со сдержанным воплем опрокинулся на пол, увлекая за собой вовсю горюющего Панаса. Суровое мужское молчание односельчан, а также решительное выражение, застывшее на обветренных крестьянских лицах, без лишних слов выражало готовность прямо сейчас, не откладывая дела в долгий ящик, ринуться в бой. Ну или быстро убежать, если затея с боем провалится.
С тоской в душе Гонорий осознал, что отговорить от поисков никого не удастся. Для морального успокоения жителям Хренодерок нужно срочно отыскать виновника их бед, по возможности прибить его или хотя бы напугать. Старец попытался подняться на ноги. С первого раза это, конечно, не удалось. Сверху судорожно содрогался в рыданиях голова, пришлось осторожно похлопать мужчину по широкой спине и вежливо предложить слезть, пока старческое тело не превратилось в блин окончательно. Голова поднялся на ноги, резко вздернул жреца вверх за руку, чуть не выдернув последнему конечность из сустава. Некоторое время Гонорий честно опасался, что изрядно погостившая в старом теле душа вот-вот с ним расстанется и поспешит слиться с Всевышним воедино. Но обошлось. Видно, не пришел его смертный час, ибо, как известно, каждому Всевышний свой срок отмерил.
— А ко мне-то зачем пришли? — надсадно крякнул жрец. — За благословением на подвиг ратный, что ли?
Лично он никогда ранее на подвиг никого не благословлял, но в бытность свою студентом слышал про рыцарей, которым непременно это самое благословение нужно было. Как это влияло на конечный результат, Гонорий никогда не интересовался, но всегда придерживался мнения, что постоянные упорные тренировки в ратном деле помогают если не лучше слов жреца, то по крайней мере усиливают эффект от их произнесения. Но он мог и ошибаться. Все-таки боевые искусства не его конек.
Панас моргнул; видимо, в его голове не укладывался тот факт, что жрец не понимает очевидного. Ведь каждый с младых ногтей знает, как нежить боится святой воды, крестного знамения и серебра.
— Так вот, — голова многозначительно протянул пустую кружку жрецу, и пока Гонорий думал, стоит ли бросить внутрь монетку на бедность, добавил: — Святой водички бы нам, заряженной на уничтожение нежити… Ну и благословение, конечно, как же без этого на монстра идти?
Последнее Панас добавил чисто для того, чтобы не огорчать жреца. Он смутно представлял, для чего сие благословение ему может понадобиться, но расстраивать служителя Всевышнего не хотел. Гонорий с интересом обозрел затихшую толпу селян и со смирением, пришедшим к нему за долгие годы служения, понял всю тщетность попыток отговорить народ от опасного предприятия. Ну тут, как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. Старик тяжело вздохнул и направился наполнять большую бочку водой для освящения.
Благодарный Панас послал на подмогу жрецу пару дюжих молодцев, чтобы быстрее вышло, и служитель Всевышнего не сильно утомился. И еще пообещал отрядить Сарата со старым сивым мерином для поездки в город по поручению жреца. Выбор на парня пал не случайно. Голова не забыл его страстных объятий с собственной дочерью, да и бесцеремонное вмешательство в разговор взрослых мужчин тоже. Вслух он этого, разумеется, не произнес, а весомо мотивировал свой поступок юными летами Сарата.
— Ага, как жениться на ведьме, так взрослый, а как монстру воевать… — надулся как мышь на крупу парень, тщетно ища поддержки от окружающих. Но наткнулся на глухую стену непонимания и застыл немым укором.
Даже Тарам, верный друг и соратник по неудачному сватовству с последующей заменой брачных уз на трудовую повинность, боязливо спрятался за мужскими спинами от греха подальше. Не ровен час, загребут односельчане под белы рученьки и усадят вторым номером на широкую спину мерина. Авось коняга рабочая, и не такие грузы таскала.
— А ты гонор свой не показывай, — настоятельно посоветовал дед Налим и помахал перед самым носом оторопевшего парня клюкой для особой вразумительности. Лицо Сарата, узревшего внушительную палку в опасной близости, отразило глубокое нервное потрясение своего владельца. — Тебе честь большая оказана, а ты ломаешься, как девка красная перед сговором. Небось не каждого с таким важным общественным поручением отправляют, доверием своим облачая.
Слова деда звучали весомо, но гордиться все равно не хотелось. Сарат с тоской во взоре наблюдал за сельчанами, гордо набиравшими полные кружки свежеосвященной воды из большой деревянной бочки. Когда же мужчины с важным видом элиты королевской гвардии потянулись в лес, парень тяжело вздохнул, сгорбился и поплелся седлать сивого мерина. Путь до города предстоял неблизкий.
Светлолика проснулась неожиданно поздно. Впрочем, как выяснилось впоследствии, это было не единственное удивительное обстоятельство, приключившееся с ней этим утром. Она сладко, с чувством, до хруста в суставах потянулась, зевнула во весь рот и распахнула светло-серые, с зелеными искорками глаза, полностью готовая начать новый день если не с песни, то хотя бы с улыбки.
Первым потрясением для девушки оказалось то, что вместо уютной чистой постели она ночевала прямо на земле, на пышном ложе из листьев. Ее одежда пребывала в плачевном состоянии и больше напоминала комплект грязных, рваных тряпок с многочисленными пятнами неизвестного происхождения. Волосы спутались, в них набилось множество мусора, листиков и прочих сучков, даже комок прошлогодней паутины имелся. Попытавшись хотя бы пригладить стоявшие дыбом пряди, Лика с тоской поняла, что с волосами проще вовсе расстаться, чем привести их в порядок. Перспектива остаться вовсе лысой удручала до зубовного скрежета.
