Эдуард Мухутдинов - Мечи Эглотаура. Книга 1
На улице было прохладно. Рядом, быстро опомнившись от стука двери, заверещал сверчок. Ветерок мягко пошевелил волосы и одежду. На небе — ни облачка, звезды сверкают как бешеные, луна безумством полного сияния переплюнула даже меня. И вокруг — темнота бездонного космоса, хаотического смешения всего — и ничего; все это блажь и дурость, кому я такой нужен, ну не Вселенной же, наконец… Тьфу, чушь какая лезет в голову.
— Эгей, Лем!
Я прислушался. Никакого ответа, только вдалеке забрехали собаки. Шатаясь и ежеминутно спотыкаясь, я двинулся куда-то вперед, громко повторяя возглас. Наконец, прозвучал и ответ.
— Чего тебе?
Я остановился, сориентировался и пошел на звук. Шел, пока не наткнулся на куст, споткнулся и лишь ухватившись за ветку дерева смог удержаться на ногах.
— Ты че там делаешь?
Лем натужно закряхтел, потом громко задышал от облегчения.
— Какаю. А что еще, по-твоему, можно делать в темноте в кустах и в одиночестве?
Я немного подумал. И в самом деле…
— А сортир на что?
Поэт зашуршал листьями.
— В сортире ни фига не видно. Да и стра-ашно, вдруг кто из дырки вилами ткнет. Ищи его потом. А то еще провалишься, вдругорядь…
Лем неожиданно вырос передо мной, я даже отшатнулся. В тот же момент куст за ним вспыхнул и моментально сгорел дотла.
— Ты что, фугас производишь? — спросил я.
— Серот, бездельник, чтоб тебе пусто было!..
— Ага, я тут.
— Иди стукнись об угол, идиот, ты же меня мог сжечь! Продам тебя строителям, будешь автогеном работать, потом не жалуйся.
— Ага, уж как будто я не видел, че ты уже встал. Че я, по-твоему, десять минут тута делаю? Жду окончания процесса…
— Ступай проспись.
— Ага, щас. Токо што проснулся, куды ишшо-то?
— Все равно проспись.
— Да не хочу я спать!
— Что будем делать, — вмешался я, не в силах больше слушать бредовую перепалку.
— Сымать штаны и бегать, — глубокомысленно заявил Серот. Лем страдальчески посмотрел на меня. — Наперегонки. Победитель получает все.
— С кем, с кем, а с тобой бегать не буду, — сказал Лем. И пояснил: — Он, хучь и махонький, по меркам драконов, но бегает — будь здоров. По меркам людей.
— Ладно, пошли куда-нибудь. Хотя бы обратно в таверну, — решил я и пошатал по названному адресу.
Ворча и переругиваясь, народ постепенно догнал меня.
Меня, чуть протрезвевшего, весьма удивил разгром, царивший в помещении. На обуглившемся стуле сидел Навай и, уперев локти в колени, а подбородок — в ладони, медленно качал головой туда-сюда, пустым взором уставясь куда-то вдаль. Мне стало не по себе, когда я попытался поймать его взгляд.
— Что здесь произошло? — ошарашенно спросил Лем.
— Пили, — тоскливо ответил я.
— Сколько человек пили?
— Двое. И один дракон.
Лем немного подумал.
— А кто так постарался?
— Двое. В том числе один дракон.
— Хм. Вроде бы Станс сюда не наведывался, я бы услышал. Неужто Серот?
Лем повернулся к Сероту. Дракоша упер кончик хвоста в пол и скромно пытался досверлиться им до подвала.
— Ага, ну я, — нехотя признался он. — Потанцевал малость…
— Ты потанцевал?! — Лем изумленно покачал головой. — Наверное, то еще зрелище. Жаль, я не видел. У меня одна просьба: не танцуй так на моей свадьбе, ладно?
— Ты собираешься жениться? — это уже я интересуюсь.
— Нет пока. Это на всякий случай.
— А!
Серот пошарил голодным взглядом по комнате, направился в дальний угол, походя сметя остатки целой мебели. Порылся в осколках стеклопосуды, издал радостный вопль и вернулся к нам, сжимая в лапе целую бутыль, да еще и наполовину полную.
— Ага, продолжим?
— Чего, блин, продолжать, — взвыл я, но это оказалось бесполезно.
В течение получаса мы усиленно поглощали самогон, стремясь унять жажду. Не помогло. Сползая в конце концов под стол и устраиваясь поудобнее — левая нога на стуле, правая на ноздре дракона, руки в разные стороны — я уплыл в небытие с отвратительным ощущением во рту. Боже, как же мне обрести разум с такими-то приключениями?!
Глава 6. Попытки понимания
— А вот ты мне скажи, Ося, ежели тебя, к примеру, на фронт возьмут, ты за кого воевать будешь — за наших или за немцев?
— Мне, Кузьма Матвеич, на фронт идтить никак невозможно.
— Почему же это тебе невозможно? — вкрадчиво спросил Гладышев.
— А потому, — рассердился мерин, — что мне на спусковой курок нажимать нечем. У меня пальцев нет.
Владимир Войнович. «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина»И спал я, и видел сон…
Лирически получилось, да? Ха-ха.
В общем, дрых я, как цуцик, смотрю — мужик идет. Колоритный такой мужик, весь в белом. И сам белый, как статуя. Идет и меня взглядом сверлит.
— Ты кто, — говорю, — такой? — Ноль эмоций. Идет, таращится на меня как на новые ворота и ничего не говорит.
— Ты кто такой? — это снова я. — Что ты делаешь в моем сне?
Бесполезно. Мужик приблизился, миновал меня стоящего и дальше пошел, как будто никого здесь и нету. Я ему вслед:
— Ты кто такой?!! — И тишина…
Такой вот сон. Единственной реакцией на все призывы оказалась вода в морду. Ай… Буль… Тьфу! Это ж меня будят…
Я отпер глазки и с трудом сфокусировал взгляд на благодетеле. Жуля со странным выражением лица вглядывалась в меня. В руке держала мокрое ведро. По тому, как оно покачивалось, я понял, что вода там еще имеется. По дальнейшему движению девушки я понял, что недолго ей, то бишь воде, осталось там пробыть. И в самом деле…
— Буль… Тьфу! Хватит!
Я зашевелился и, придерживаясь за ножку стола, с некотрыми затруднениями привел себя в сидячее положение. Огляделся. Кроме Жули вокруг был еще народ, разумеется местный. Люди сидели за столами в реставрированном пивном помещении и поглощали утренние порции старинного напитка. И как один пялились на меня. Ну конечно, еще бы, такое-то зрелище. Бодунчатый демиург.
— Проснулся раз Антор после обширного возлияния, но проснулся не сам, разбудили его бесцеремонно, нахально, безо всякого к персоне столь важной уважения…
Это Лем. Как может он столько пить, оставаться трезвым, да еще с утра всякие байки рассказывать?
— Сидит Антор на земле сырой, сидит, за голову держится. Страдает образом особенным своим, странничьим. Чувствует, невмоготу уже, смягчить надо чем-то болезнь хроническую, неизлечимую…
Я вытянул руку, схватил за ногу ближайший стул и притянул поближе. Потом с помощью Жули перебрался на него. Ох, тяжело…
— И р-раз — видит Антор в руке своей сосуд божественный с амброзией небесною, пузырится, пенится, чрез края пролиться угрожает, облагородить землю недостойную каплями напитка избранных…
Мне чуть плохо не стало.
— Поднес Антор кубок ко рту своему, воздел его, осушил чашу за единый глоток, каплю последнюю на землю сбросил и отшвырнул сосуд опустошенный далеко-далеко, никто не сумел дабы его достать и вторично воспользоваться после Антора великого, судьбою своею гордящегося и деяниями жизнь восхваляющего…
А мысли путаются, путаются…
— Поднял взор после сего свершения Антор великий, смотрит — перед ним человек стоит, в одежды немыслимых цветов одетый. Да не постоянные эти цвета, переливаются, меняются согласно некоему странному узору, что плетется в неведомых краях двумя древними старухами, впервые самогон когда-то приготовившими из собственного перебродившего млека…
Да, сейчас мне точно надо выйти.
— Ты кто, спрашивает Антор. Я — Бодун, отвечает человек. А это все вокруг — Похмелье, край великий, благодатный и могутный, посещаемый каждым, кто достоин этого. Смотрит Антор, простирается вокруг земля мрачная и бесплодная, резкими пропастями, скалами и зловонно жидкими болотцами обезображенная, покуда достанет взор. А зачем я здесь, спрашивает Антор. А затем, отвечает Бодун, что мне скучно, и хочу поговорить с тобой, поговорить и выпить самых разных сортов вин, пива, эля и коньяка, водки домашней и городской, сельской и горской. Но более всего мне по душе самогон, как питие, благодаря которому пришел ты, о Анторище, в эту обитель страждущих…
Я вскочил на ноги и, не обращая внимания на окружающих и жуткие боли в голове, бросился наружу. Завернув за ближайший угол, я со скоростью, греков достойною, избавился ото всех могущих причинить неприятности шлаков. К сожалению, требования организма заставили еще четырежды провести попытку повторить процедуру, но безуспешно.
Рассказать бы все это Лему, именно в таких тонах, и посмотреть на его стихоплетское лицо…
— Ага, че, худо?
Я слегка скосил глаза. Серот, злорадно осклабившись, наблюдал за мной.
— Слышь, братан… Скажи, и чего я столько пил?
— Ага, не знаю. Вон Лема спроси, вы с ним всю ночь бухали.
