Эдуард Мухутдинов - Мечи Эглотаура. Книга 1
— Я знаком с ним. Не далее как вчера имели продолжительную пьянку…
— О, так господин Федферовани в Райа? — оживился барон.
— Увы, нет, — мрачно ответил я. — Остался в Габдуе. Вместе с господином Лемом. Менестрелем.
Барон кивнул.
— Лемона Деодери в Тратри даже младенцы знают. Почтеннейший поэт и актер. Вы еще не видели его знаменитых «Бесед в преддверии беды»?
— Нет. Хотя я слышал много других сочинений, например, про великого Антора…
— Это не то, — отмахнулся барон. — Бессмертие господин Лемон сделал себе именно «Беседами». О, лишь мастер может исполнять подобное во всей полноте смысла. Каждое слово, каждое движение выверено. Интонации — ключ к пониманию, но даже движение пальца важно. Нет, милейший, если вы не увидите пьесу, считайте, что утратили нечто великое. Я слышал, правда, только о трех выступлениях автора, одно имел счастие зреть собственной персоной… Лемон после этих представлений месяцами отлеживался. А другие актеры, хотя и могут воспроизвести почти все, что требуется для полной передачи эмоций и смысла, но… все же чего-то им не хватает. Может быть, долгой жизни, коею господин Деодери оказался не обделен? Не знаю, не могу сказать, увы…
— Господин баро… Охара…
— Да ладно, — махнул рукой Кахтугейнис. — Чего уж там.
— Хорошо. Господин барон, не уводите разговор в сторону. То, что Лем — величайший менестрель современности, я уже знаю, он мне все уши прожужжал. Мы говорили об Эг… об этом месте. Или местности, не знаю уж, как будет правильней.
— Да. Вы правы. Простите. Так вот. С замком связана не одна сотня жутких, омерзительных, таинственных, страшных и просто пугающих историй, которые по большей части являются досужим вымыслом или бредом сумасшедшего. Как, скажем, того же Ровуда, менестреля, носящего заслуженное прозвище «как дурак».
— Да, знаком, — кивнул я.
— Со всеми-то вы перезнакомились, — усмехнулся барон. — Однако, как обычно и бывает, часть историй все же реальна. Или реальна частично. И это уже не то что настораживает, а пугает на самом деле.
Кахтугейнис подался вперед, состроив заговорщицкую мину, и я машинально повторил его движение. Бдрыщ без какого-либо яркого выражения на лице смотрел на нас, и я поневоле позавидовал ему: ни забот, ни хлопот.
— Некоторые смерти, настигшие побывавших внутри замка, были ужасны. Об этом говорят останки несчастных, найденные много позже в окрестностях. Другие смерти, возможно, были ужасны не менее, о чем, однако, не могут рассказать даже останки, ибо таковых не найдено.
— Какие останки, какие смерти? — не понял я. — Кто и зачем лез туда?
— Искатели приключений всегда находятся. Даже в наше просвещенное время, после того как на заре своего правления король Альтеррад отправил отряд специально подготовленных воинов на штурм, взятие и разрушение замка… и ни один из них не вернулся, — даже после этого находятся смельчаки, безумцы и просто наивные глупые люди, которые пытаются проникнуть на упомянутую территорию и прихватить какой-нибудь сувенир.
— И что же? Неужели никто не может похвастаться успехом? — не поверил я.
— Почему же, было несколько счастливцев. Впрочем, еще как посмотреть, потому что все они в очень скором времени померли в страшных мучениях от неизвестной болезни, секрет которой не разгадали даже придворные маги, хотя и утверждали, что источник ее именно магический… Да и то, дальше парка и леса им не удалось пройти. Из тех же, кто зашел дальше, живым не возвратился никто. Некоторое время подходы к замку охранялись королевской гвардией, но попытки дурней становились только чаще и настойчивей. Потому стражу вскоре убрали. Разумные по доброй воле туда не сунутся, а коль сунется безумец, что ж — туда ему и дорога…
Я задумчиво потянул эль, захрустел эвгульским хлебцем.
— И какие-нибудь мысли у вас есть, барон?
Кахтугейнис усмехнулся.
— Мысли-то есть, любезный Хорс, однако то всего лишь мысли, и вряд ли они представляют какую-то ценность для современности. Посему не буду обременять вас своим видением проблемы, а только спрошу: каким образом вам стало известно слово, не требуемое для произношения? Разумеется, не нужно упоминать про сон, это к делу не относится.
— Напрасно, — пробормотал я, — так как я его действительно услышал во сне. А сон был несколько необычный. Имелись в нем и колдуны, и говорящие здания, и какие-то тухлые пророчества, и тьма, и свет, и надежда… Одного лишь не было — нормального ответа на вопрос, кто я и откуда взялся…
После того, как я рассказал барону свой сон, опустив некоторые подробности, беседа как-то сама собой сошла на нет. Втроем мы одолели еще кружек пять эля, несколько эвгульских хлебцов и решили расстаться. Луна давно перевалила середину ночного пути, когда мы, качаясь, выбрались из трактира.
— Знаете что, любезный Хорс, — заявил барон заплетающимся языком, хлопая меня напоследок по плечу, — завтра у нашего милостивейшего короля прием в честь возвращения принцессы. На правах кавалера Сребряного Кленового Листа, я приглашаю вас на сие событие. Думаю, вы произведете фурор среди придворных, как человек, незапятнанный цивилизацией, неразвращенный комфортом и роскошью. Это тихое общество, в котором постоянно зреют заговоры и интриги, давно пора всколыхнуть. А то скучно жить становится. Вы как, не против, уважаемый, э?
— Да запросто, — уверил я его, — вскохы… вскокы… всколыхнем, во! Как вы умудрились это сказать?
— Пить надо меньше, — мудро рассудил Кахтугейнис.
— Да уж… Однако же, барон, я здесь не один!
— Вы о чем? А, да… Милейшего Бдрыща можете пока оставить присмотреть за вещами. Более двух колоритных фигур двор не выдержит.
И что это у него все милейшие?
— Разумеется, барон. Я хочу сказать, что я с дамой…
— О! Тогда совсем другое дело… Знаете что? — барон доверительно заглянул мне в глаза. — Я пришлю вам двоим пригласительный билет на прием. По нему вас пропустят во дворец без каких-либо проблем. Где вы остановились?
Я сказал. Барон поперхнулся и даже, по-моему, покраснел. Но в неярком свете уличного фонаря трудно разглядеть, поэтому утверждать не стану.
— Да, знаю. Хорошо, я пришлю слугу, который передаст вам документ. А теперь — до свидания. Надеюсь еще и завтра с вами поговорить, любезный Хорс.
— До свидания, барон. Рад был с вами повидаться.
— До свидания, мой большой друг, — сказал Кахтугейнис Бдрыщу.
— Ы? Угу.
Барон усмехнулся, развернулся и неровной походкой зашагал прочь. Дуболом вопросительно посмотрел на меня. Я вслушивался в звук шагов, пока он не стих в темноте ночного Райа. Где-то вдалеке брехали собаки, свистел городовой, по параллельной улице протопал отряд стражи.
— Ну что ж, Дуболомище, — философски выразил я мысль, только-только успевшую оформиться в голове. — Вот и еще один день прошел. А чего мы достигли? Практически ничего! Барон вроде бы задал пищу для ума, но если вдуматься, то ничего нового и интересного не сообщил. Что же, будем пытаться бездельничать и дальше — если получится. Ах, черт! — вдруг вспомнил я. — Вот ведь что беспокоило на корабле! Я не спросил Лема, какую-такую Бездну он имел в виду! Ну и что, нет — так нет. Не плыть же сейчас в Габдуй…
Дуболом согласно кивал и потихоньку тащил меня к ночлегу. Думаю, что сам бы я не смог добраться — количество выпитого эля превысило некие разумные пределы, а насильно объявлять организму, что я совершенно трезв, почему-то не хотелось. Наверное, потому, что уже на все было наплевать.
До постели я добрался уже без помощи Дуболома, рухнул в нее, не раздеваясь. Жуля недовольно поморщила носик во сне — видимо, учуяла запахи алкоголя и вонючих ночных улиц, — но не проснулась, а только натянула одеяло на голову. Я пьяно ткнулся губами ей в щеку, после чего уставился в потолок и очень быстро заснул.
Глава 27. Старые лица — новые лица
Девять заповедей сатанизма:
Сатана предоставляет терпимость вместо воздержания.
Сатана предоставляет полноценное существование вместо духовных мечтаний.
Сатана предоставляет истинную мудрость вместо лицемерного самообмана.
Сатана предоставляет доброту к тем, кто это заслуживает, вместо любви, потраченной впустую на заискивания.
Сатана предоставляет месть вместо подставления другой щеки.
Сатана предоставляет ответственность ответственному вместо заботы о психических вампирах.
Сатана представляет человека только как другое животное — иногда лучше, чаще хуже, чем те, что ходят на всех четырех — который, из-за его «Божественного духовного и интеллектуального развития» стал наиболее порочным животным из всех.
Сатана представляет все так называемые грехи как поступки, ведущие к физическому, умственному, или эмоциональному вознаграждению.
