Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

Был верный себе до кончины
Почтенный и старый шаблон.
Однажды, с насмешкой змеиной,
Кинжалом он был умерщвлен.
Когда с торжеством разделили
Наследники царство и трон,
То новый шаблон, говорили,
Похож был на старый шаблон.

Больной спокоен. Спрячьте в шкап лекарства и посулы!
Зрачки потухли, впала грудь, и заострились скулы.
Больной лоялен… На устах застыли крик и стоны,
С веселым карканьем над ним уже кружат вороны…
С врачей не спросят. А больной — проснется ли,
                                                                             бог знает?
Сознаться тяжко, но боюсь, что он уже воняет.

          У старца Шварца
          Ключ от ларца,
А в ларце просвещенье.

          Но старец Шварец
         Сел на ларец
Без всякого смущенья.

         Сиденье Шварца
         Тверже кварца —
Унылая картина.

         Что ж будет с ларцем
         Под старцем Шварцем?
Молчу, молчу невинно…

Раз двое третьего рассматривали в лупы
И изрекли: «Он глуп». Весь ужас здесь был в том,
Что тот, кого они признали дураком,
           Был умницей — они же были глупы.

            «Кто этот, лгущий так туманно,
Неискренно, шаблонно и пространно?»
— «Известный мистик N, большой чудак».
— «Ах, мистик? Так… Я полагал — дурак».

Ослу образованье дали.
        Он стал умней? Едва ли.
        Но раньше, как осел,
       Он просто чушь порол,
       А нынче — ах, злодей! —
      Он с важностью педанта
При каждой глупости своей
       Ссылается на Канта.

Дурак рассматривал картину:
Лиловый бык лизал моржа.
Дурак пригнулся, сделал мину
И начал: «Живопись свежа…
Идея слишком Символична,
Но стилизовано прилично».
(Бедняк скрывал сильней всего,
Что он не понял ничего.)

Умный слушал терпеливо
Излиянья дурака:
«Не затем ли жизнь тосклива,
И бесцветна, и дика,
Что вокруг, в конце концов,
Слишком много дураков?»
Но, скрывая желчный смех,
Умный думал, свирепея:
«Он считает только тех,
Кто его еще глупее, —
„Слишком много“ для него…
Ну а мне-то каково?»

Дурак и мудрецу порою кровный брат:
             Дурак вовек не поумнеет,
Но если с ним заспорит хоть Сократ, —
            С двух первых слов Сократ глупеет.

Пусть свистнет рак,
Пусть рыба запоет,
Пусть манна льет с небес,—
         Но пусть дурак
Себя в себе найдет —
Вот чудо из чудес!

Литературного ордена
Рыцари! Встаньте, горим!!
Книжка Владимира Гордина
Вышла изданьем вторым.

              Сползаются тучи.
        Всё острее мечта о заре…
А они повторяют: «Чем хуже, тем лучше» —
              И идут… в кабаре.

Когда, спеша, себе плетете вы венки,
Вас можно извинить — ведь дело объяснимо:
Всего лишь день живут бедняжки мотыльки —
Им день до вечера хвалить необходимо.

Муза к ветреным исканьям
Остается ледяной:
Не идет на содержанье,
Но желает быть женой.

В иных пробелах мысли
Над бездной пустоты
Цитаты образуют
Ослиные мосты.

Едва ль тебя узнает тот,
Кто наблюдал твой честный пот
В часы усерднейшей работы.
Но расскажи мне: чем, мой друг,
Ты наполняешь свой досуг,
И я тебе открою — кто ты.

Холодный ветер разметал рассаду.
Мрак, мертвый сон и дребезжанье штофов…
Бодрись, народ! Димитрий Философов
              Зажег «Неугасимую лампаду».

Без галстука и чина,
Настроив контрабас,
Размашистый мужчина
Взобрался на Парнас.
Как друг облапил Феба,
Взял у него аванс
И, сочно сплюнув в небо,
Сел с музой в преферанс.

Почему-то у «толстых» журналов,
Как у толстых девиц средних лет,
Слов и рыхлого мяса немало,
Но совсем темперамента нет.

Бабкин смел — прочел Сенеку
И, насвистывая туш,
Снес его в библиотеку,
На полях отметив: «Чушь!»
Бабкин, друг, суровый критик,
Ты подумал ли хоть раз,
Что безногий паралитик
Легкой серне не указ?..

К баронессе Аксан’Грав
Влез в окно голландский граф.
Ауслендер всё до слова
Записал из-под алькова,
Надушил со всех сторон
И отправил в «Аполлон»;
Через месяц — деньги, лавры
И кузминские литавры.

Порой вам «знаменитость»
Подаст, забыв маститость,
Пять пальцев с миной льва.
Зато его супруга
(И то довольно туго) —
Всегда подаст лишь два.

Немало критиков сейчас
Для развлечения баранов
Ведут подробный счет опискам…
Рекомендую в добрый час
Дать этим мелким василискам
Губернский титул «критиканов».

Когда смельчак найдет свой стиль,
Толпа кричит: «Какая гиль!
             У стариков, брат, глаже!»
А кто творит, как «старики»,—
Вновь недовольны чудаки:
            Манера, мол, всё та же!
Ну что ж… При жизни стариков
Обычай тоже был таков,
           И посуровей даже.

Художник в парусиновых штанах,
Однажды сев случайно на палитру,
Вскочил и заметался впопыхах:
«Где скипидар?! Давай скорее вытру!»
Но, рассмотревши радужный каскад,
Он в трансе творческой интуитивной дрожи
Из парусины вырезал квадрат
И отослал в «Салон Ослиной кожи».

По мненью критиков суровых,
Парнас пустует много лет.
Бесспорно, — Пушкиных нет новых,
Но … и Белинских тоже нет.

Когда б иную «знаменитость»
Цирюльник наголо остриг, —
Пожалуй, вся ее маститость
Упала б на пол с гривой вмиг!

О, как терплю я от жестокой моды
На переводы!..

Жена
Переводит «Нана»,

Вера —
Бодлера,

Лена —
Верлена,

Маленькая Зинка —
Метерлинка,

А старая мамаша —
Шолома Аша.