Антология - Русская эпиграмма второй половины XVII - начала XX в.

Редактор нужен — но какой!
            Чтоб качество имел:
За правду чтоб стоял горой,
            Ну а потом… сидел!..

Я видел надпись, удивлен…
И смысл ее в мечтах остался:
«Здесь гражданин спит русский… Он
От конституции скончался».

               В былые дни иль жизнь, иль кошелек
От встречных брали все разбойники-злодеи…
Бандиты ж наших дней берут в короткий срок
И жизнь и кошелек под маскою идеи!..

      Родилась Мысль среди житейской гнили,
      Потом ее в редакцию стащили,
      Потом ее наборщики давили,
      Потом ее на волю в свет пустили,
А в свете, справившись с каким-то парагра́фом,
Ее вдруг обвенчали с господином Штрафом.

Вновь засядут, засидят
Тьму проектов и законов
И, опасного не тронув,
В позе доблестных Солонов
Вновь на отдых поспешат!
Сидя сиднем без движенья,
Служат делу обновленья…
Как не крикнуть им порой:
«Ради бога, шевелитесь,
А не то вы превратитесь
В всероссийский геморрой!..»

Из октябристского вождя
Его тянули в председатели.
И вдруг узрели избиратели,
Что, через урны проходя,
Застряла где-то голова…
Знать, участь Думы такова:
            По Думе — председатели…

Ты читаешь. И в осанке,
И в лице твоем — бесстрастье.
Ты — что птичка на шарманке,
Вынимающая счастье…

Я кукушка, я кукую
Каждый день одно и то же:
Конфискую, конфискую —
До бесчувствия… О, боже!..

Один генерал, проигравши кампанию,
Теперь разражается длинною бранью,
Он выпустил в свет три огромные тома.
«Виновен не я, а Фома и Ерема!» —
Твердит генерал, находясь в авантаже.
……………………………………
И надо бы хуже, да некуда гаже!

Лежу в гробу и женщин не целую…
Прохожий, это — общая судьба!
Зайди ж, как Санин некогда, в пивную
И помяни усопшего раба.

       Пофилософствуй, путник-друг,
       Как всё превратно в этом мире:
Любить жену, иметь две пары брюк —
      И написать рассказ «Четыре»!

       Он для народа сделал больше всех,
                Взывая каждою строкою:
Снабдите русского крестьянина землею,
       Иль повесть напишу длиннее втрое,
                    Чем «Грех».

Четыре нравственных урода —
Один шпион и три осла —
Назвались ради ремесла
«Союзом русского народа».

Громить и грабить — сесть в тюрьму,
И конкуренция большая:
Одних воров какая стая —
Известно богу одному.

А здесь идея и значки,
Своя печать, свобода глотки,
Любовь начальства, много водки,
Патриотизм и пятачки…

Короли, герои, папы,
Божий сын и бог отец,
Юбиляры и сатрапы,
Каждый олух и мудрец,
И любой сановник крупный,
И любой правленья строй —
Все для критики доступны,
Кроме критики самой!

«Кто здесь покоится, не знаете?» — «Поэт».
— «Поэт? И только-то? — последовал ответ. —
Но что еще при жизни делал этот гений?»
— «Он написал собрание своих произведений!»

Когда он меня обругал,
Я справился с горем прекрасно.
Теперь он меня увенчал —
И это, пожалуй, опасно.

Венки из его мастерской
У глупых в таком предпочтенье,
Что новый подарок такой —
И мне уж не будет спасенья…

Жить на вершине голой,
Писать простые сонеты…
И брать от людей из дола
Хлеб, вино и котлеты.

Сжечь корабли и впереди и сзади,
Лечь на кровать, не глядя ни на что,
Уснуть без снов и, любопытства ради,
             Проснуться лет чрез сто.

И мы когда-то, как Тиль-Тиль,
Неслись за Синей Птицей!
Когда нам вставили фитиль —
Мы увлеклись синицей.

Мы шли за нею много миль —
Вернулись с Черной Птицей…
Синицу нашу ты, Тиль-Тиль,
Не встретил за границей?

          У поэта умерла жена…
Он ее любил сильнее гонорара!
Скорбь его была безумна и страшна —
        Но поэт не умер от удара.

После похорон сел дома у окна,
         Весь охвачен новым впечатленьем, —
         И, спеша, родил стихотворенье;
          «У поэта умерла жена».

Одни кричат: «Что форма? Пустяки!
Когда в хрусталь налить навозной жижи —
Не станет ли хрусталь безмерно ниже?»

Другие возражают: «Дураки!
И лучшего вина в ночном сосуде
Не станут пить порядочные люди».

            Им спора не решить… А жаль!
Ведь можно наливать вино … в хрусталь.

            Когда поэт, описывая даму,
Начнет: «Я шла по улице. В бока впился корсет», —
           Здесь «я» не понимай, конечно, прямо —
Что, мол, под дамою скрывается поэт.
Я истину тебе по-дружески открою:
          Поэт — мужчина. Даже с бородою.

Дама, качаясь на ветке,
Пикала: «Милые детки!
Солнышко чмокнуло кустик,
Птичка оправила бюстик
И, обнимая ромашку,
Кушает манную кашку…»

Детки, в оконные рамы
Хмуро уставясь глазами,
Полны недетской печали,
Даме в молчанье внимали.
Вдруг зазвенел голосочек:
«Сколько напикала строчек?»