Феликс Кривин - Жизнь с препятствиями
На смену первобытному коммунизму пришло рабовладельческое общество. Из бывших коммунистов получились отличные рабовладельцы, а из менее удачливых — неплохие рабы.
Все вздыхали о коммунизме. Но он был детством человечества, поэтому мог повториться лишь как впадение в детство.
А помните наш Каменный век? Камня, конечно, не хватало, но зато какой был энтузиазм! Такой, что от Каменного века камня на камне не осталось.
Не из Каменного ли века дошла до нас эта привычка — стоять на пьедестале, простерши руку в неведомую даль и указывая народу путь, по которому сам не можешь сделать и шага?
Реплика обезьяны: «Иногда опасно уходить от достигнутого. Даже вперед».
Рукопожатие было изобретено не как приветствие, а как таможенный досмотр, для успокоения, что против тебя не держат в руке камень. У женщин, которые изобретательнее мужчин, для успокоения проверяли, не держат ли они камень за пазухой.
Кто назвал человека разумным? Человекообразные? Обезьяноподобные? Человеком разумным назвал себя сам человек, и не было случая, чтобы его так назвали другие.
Что такое человек разумный? Человек разумный — это человек, раз умный — раз нет, раз умный — два нет, раз умный — три нет… И так далее, по мере развития человечества.
Как ни укрепляй вертикаль, все равно тянет стать на четвереньки.
А старые обезьяны все еще вспоминают, как они жили до эволюции.
Роман прошлого с настоящим
Дела давно минувших дней из современности видней. Современность — наиболее уязвимая часть истории. Современность — это то, что понимается только со временем. История — это деньги, вышедшие из обращения, среди которых к тому же немало фальшивых купюр.
Факты — солдаты истории: они всегда подчиняются генералам.
Суд истории — это суд, всегда выносящий приговор, но никогда не приводящий его в исполнение.
Отцом истории был Геродот. К сожалению, он слишком давно умер и не смог позаботиться о ее судьбе.
Исторический роман — это роман прошлого с настоящим (так же как фантастический — роман настоящего с будущим).
Когда человек изобрел первую дверь, он искал не входа, а выхода.
Вавилоняне раскапывали культуру шумеров, при этом закапывая свою.
Много побед одержал великий Пирр, но в историю вошла только одна пиррова победа.
«Избавь меня, бог, от друзей, а с врагами я сам справлюсь», — сказал Александр Македонский. Он так упорно боролся с врагами, что бог избавил его от друзей.
Пришел. Увидел. Победил. Еще раз посмотрел. Ушел обратно.
Жребий был брошен вместе с другими доспехами при попытке обратно перейти Рубикон.
Сильные духом не отступают. Они просто наступают в обратную сторону.
Римского императора Юлиана называли Отступником, по- латыни Апостатом. Нечто среднее между апостолом и супостатом — образ, навязший в зубах у истории.
Гунны всю жизнь проводили на лошадях. Они и спали на лошадях, и женились на лошадях, — не в том смысле, что женились на лошадях, а в том, что женились, не сходя с лошади. Вот откуда пошло выражение: солдат спит — служба идет.
Рюрик, Синеус и Трувор, три брата из варяжского племени руссов, или, как их еще называли, родов, пришли в страну, которую отныне стали называть Русью, а также Родиной.
Варяги и татаро-монголы встретились посреди великой и славной державы и выпили за дружбу народов, которые сплотила навеки великая Русь.
Карл Великий был сыном Пипина Короткого, Карл Мудрый был отцом Карла Безумного. Отцы и дети в истории шли с ничейным результатом.
Только на эшафоте вспомнил Робеспьер, что вводил террор как временную меру.
Ермак Тимофеевич был настоящий разбойник, по нему давно плакала Сибирь. Но если б по нему не плакала Сибирь, мы бы сегодня не имели Сибири.
Из века в век бродя по дорогам, рыцари одичали, отбились от своих дам и превратились в настоящих разбойников.
Петр прорубил окно в Европу и, чтоб до него дотянуться, Россию поднял на дыбы. И с тех пор она тянется. Тянется и никак не дотянется.
Октябрьской революции, которая совершилась тихо и бескровно, понадобились реки крови, чтобы стать настоящей, полнокровной революцией.
Извечная мечта революции: построить такую тюрьму, в которой бы жилось лучше, чем на свободе.
Когда народ превращают в стадо, во главе его становятся не пастухи, а мясники.
Социалистический строй — это такой строй, который строй не строй, а он все равно рушится.
Если культ личности портит народ, то культ народа портит личность.
Политика кнута и пряника не срабатывает, поскольку кнута выдали на сто лет вперед, а с пряниками еще и не начинали.
Быть без царя в голове — еще не значит быть демократом.
Когда появилась возможность выносить сор из избы, из нее понесли вообще все, что выносится.
Нет ничего лучше коммунизма в качестве светлого будущего. Нужно только, чтобы он никогда не становился настоящим.
Предгорья Парнаса
Каждый поднявшийся на Олимп видит у ног своих вершину Парнаса.
Правда, вершины у ног — не вершины, а предгорья, поднятые на высоту.
Обезьяна взяла в руки палку, чтобы развивать критическое направление, но потом потерла палкой о палку и стала воскурять фимиам.
В литературе цель оправдывает средства лишь при условии, что средства — художественные.
Мало выйти из гоголевской шинели. Надо еще знать, куда идти.
Двести лет назад вышел сборник сказок «Лекарство от задумчивости и бессонницы». Бессонница до сих пор не проходит, но задумчивость удалось излечить.
Древнегреческая трагедия возникла из дифирамба. Так всегда бывает: что начинается дифирамбом, оканчивается трагедией.
Если крыловская мартышка узнает себя в зеркале, плохо будет зеркалу, а не мартышке. Таков закон отражения действительности: чем сильнее литература отражает действительность, тем сильнее действительность отражает литературу.
Данте писал о девяти известных ему кругах ада.
На всех процессах жизни литература выступает одновременно в роли обвинителя и защитника. Обвинителя зла и защитника добра.
Последняя роль особенно трудная, если думать о том, чтобы оправдать подзащитного, а не о том, чтобы оправдать доверие начальства.
Булгарину принадлежали все права на комедию Грибоедова. Так нередко бездарности принадлежат права на талант, реакции — права на прогресс, а пороку — права на добродетель.
Аллегория выдает свой костюм за чужой, а патетика нахально щеголяет в чужом костюме.
У советских издателей к писателям было двоякое отношение: одних они любили печатать, но не читать, а других — читать, но не печатать.
Квалифицированная цензура читает не тексты, а мысли автора.
И почему бы не писать о бескорыстии, если за это хорошо платят?
Между доспехами и успехами Дон-Кихот выбирает доспехи. Другие выбирают успехи, потому что мода на доспехи дав но прошла. Мода на доспехи либо прошла, либо еще не при шла, а на успехи — всегда сохраняется.
Дон-Кихот — это поднятый на смех Иисус Христос, которому нет места внизу, на среднежитейском уровне. То его поднимают на щит, то поднимают на смех, — в те редкие удачные времена, когда не поднимают на Голгофу…
Особенно популярна литература, которая будит маленькие мысли и чувства, а большим позволяет спокойно спать. Маленькие мысли и чувства выскакивают, застегивают мундирчики и начинают старательно чувствовать и мыслить.
А большие — спят. Крепко спят. Но без храпа — чтоб их, чего доброго, не услышали.
Грибоедов дружил с Булгариным, Чехов — с Сувориным. Люди при жизни легче между собой уживаются, чем после смерти, в памяти потомков.
Свифт сокрушался: «Вот уже семь месяцев прошло после появления моей книги, а я не вижу конца злоупотреблениям и порокам».
Прекрасно сказано! Особенно если учесть, что прошло двести лет после книги Рабле, две тысячи лет после комедий Аристофана… И всего сто лет до Гоголя, полтораста до Чехова… И ничему не видно конца.
А Свифт сокрушался.
Начинающего писателя Жан-Жака Руссо принимал у себя сам господин де Боз, секретарь Академии надписей и хранитель королевской коллекции медалей. Какие были должности, кание ответственные посты! Где они сейчас, хранители коллекций, академики надписей? Вероятно, на прежних местах и по- прежнему дают советы начинающим, как писать, о чем писать, чтобы к старости собрать солидную коллекцию медалей.
Когда средство самосохранения становится главным средством редакторской деятельности, хранить уже нечего: испортился продукт.
