Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 1

Наш трамвай летел, как кот,
Напоенный жидкой лавой.
Голова рвалась вперед,
Грудь назад, а ноги вправо.
Мимо мчались без ума
Косогоры,
Двухаршинные дома
И заборы…
Парники, поля, лошадки —
Синий Днепр…
Я качался на площадке,
Словно сонный, праздный вепрь.
Солнце било, как из бочки!
Теплый, вольный смех весны
Выгнал хрупкие цветочки —
Фиолетовые «сны».

            Зачастил густой орешник,
            Бор и рыженький дубняк,
            И в груди сатир насмешник
            Окончательно размяк…
            Сосны, птички, лавки, дачки,
            Миловидные солдаты,
            Незнакомые собачки
            И весенний вихрь крылатый!
            Ток гнусавил, как волчок.
            Мысли — божие коровки —
            Уползли куда-то вбок…
            У последней остановки
            Разбудил крутой толчок.

Молча в теплый лес вошел по теплой хвое
И по свежим изумрудам мхов.
На ветвях, впивая солнце огневое,
Зеленели тысячи стихов:
Это были лопнувшие почки,
Гениальные неписанные строчки…
Пела пеночка. Бродил в стволах прохладных
Свежий сок и гнал к ветвям весну.
Захотелось трепетно и жадно
Полететь, взмахнув руками, на сосну
И, дрожа, закрыв глаза, запеть, как птица.
Я взмахнул… Напрасно: не летится!
……………………………………………………..

Вы сидели в манто на скале,
Обхвативши руками колена.
А я — на земле,
Там, где таяла пена,—
Сидел совершенно один
И чистил для вас апельсин.

Оранжевый плод!
Терпко-пахучий и плотный…
Ты наливался дремотно
Под солнцем где-то на юге,
И должен сейчас отправиться в рот
К моей серьезной подруге.
Судьба!

Пепельно-сизые финские волны!
О чем она думает,
Обхвативши руками колена
И зарывшись глазами в шумящую даль?
Принцесса! Подите сюда,
Вы не поэт, к чему вам смотреть,
Как ветер колотит воду по чреву?
Вот ваш апельсин!

И вот вы встали.
Раскинув малиновый шарф,
Отодвинули ветку сосны
И безмолвно пошли под смолистым навесом.
Я за вами — умильно и кротко.
Ваш веер изящно бил комаров —
На белой шее, щеках и ладонях.
Один, как тигр, укусил вас в пробор,
Вы вскрикнули, топнули гневно ногой
И спросили: «Где мой апельсин?»
Увы, я молчал.
Задумчивость, мать томно-сонной мечты,
Подбила меня на ужасный поступок…
Увы, я молчал!

            Возвратясь усталая с примерки,
Облечется в клетчатый капот,
Подойдет вразвалку к этажерке,
Оборвет гвоздику и жует.
Так, уставясь в сумерки угла,
Простоит в мечтах в теченье часа:
Отчего на свете столько зла
И какого вкуса жабье мясо?

            Долго смотрит с сонным любопытством
На саму себя в зеркальный шкаф.
Вдруг, смутясь, с беспомощным бесстыдством
Отстегнет мерцающий аграф…
Обернется трепетно на скрип —
У дверей хозяйские детишки,
Колченогий Мишка и Антип.
«В кошки-мышки? Ладно, в кошки-мышки!»

            Звуки смеха мечутся, как взрывы…
Вспыхнет дикий топот и возня,
И кружит несытые порывы
В легком вихре буйного огня.
Наигравшись, сядет на диван
И, брезгливо выставив мальчишек,
Долго смотрит, как растет туман,
Растворяя боль вечерних вспышек.

            Тьма. Склонивши голову и плечи,
Подойдет к роялю. Дрогнет звук.
Заалеют трепетные свечи,
Золотя ладони мягких рук.
Тишина задумчивого мига.
Легкий стук откинутой доски —
И плывет бессмертный «Лебедь» Грига
По ночному озеру тоски.

Чья походка, как шелест дремотной травы на заре?
Зирэ.

Кто скрывает смущенье и смех в пестротканой чадре?
Зирэ.

Кто сверкает глазами, как хитрая змейка в норе?
Зирэ.

Кто тихонько поет, проносясь вдоль перил во дворе?
Зирэ.

Кто нежнее вечернего шума в вишневом шатре?
Зирэ.

Кто свежее снегов на далекой лиловой горе?
Зирэ.

Кто стройнее фелуки в дрожащем ночном серебре?
Зирэ.

Чье я имя вчера вырезал на гранатной коре?
Зирэ.

И к кому, уезжая, смутясь, обернусь на заре?
К Зирэ!

Я конь, а колено — седельце.
Мой всадник всех всадников слаще…
Двухлетнее теплое тельце
Играет, как белочка в чаще.

Склоняюсь с застенчивой лаской
К остриженной круглой головке:
Ликуют серьезные глазки
И сдвинуты пухлые бровки.

Несется… С доверчивым смехом,
Взмахнет вдруг ручонкой, как плеткой,—
Ответишь сочувственным эхом
Такою же детскою ноткой…

Отходит, стыдясь, безнадежность,
Надежда растет и смелеет,
Вскипает безбрежная нежность
И бережно радость лелеет…

Мы женили медвежонка
На сияющей Матрешке,
Ты пропела тонко-тонко:
«Поздравляем вас, медведь!»
Подарили им ребенка —
Темно-бронзовую таксу,
Завернули всех в пеленку,
Накормили киселем.

«Ну а дальше?» — «Хочешь, встану,
Как коза, на четвереньки?
Или буду по дивану
Прыгать кверху животом?..»
— «Не желаю». — «Эла, птичка,
Не сердись, — чего ты хочешь?»
Резко вздернулась косичка:
«Я желаю, чтоб ты пел».
«Чижик, чижик…» — «Нет, не надо!
Каждый день все чижик-чижик,
Или глупое „дид-Ладо“…
Сам придумай, сам, сам, сам!»

Огорошенный приказом,
Долго я чесал в затылке,
Тер под глазом и над глазом —
Не придумал ничего.
Эла дерзко ухмылялась
И развешивала тряпки.
Что мне больше оставалось?..
Я простился и ушел.

О позор! О злое горе!
Сколько песен скучным взрослым
Я, копаясь в темном соре,
Полным голосом пропел…
Лишь для крошечного друга
Не нашел я слов внезапных
И, краснея, — как белуга,
Как белуга, промолчал!

Печаль и боль в моем сердце,
Но май в пышноцветном пылу.
Стою, прислонившись к каштану,
Высоко на старом валу.

Внизу городская канава
Сквозь сон, голубея, блестит.
Мальчишка с удочкой в лодке
Плывет и громко свистит.

За рвом разбросался уютно
Игрушечный пестрый мирок:
Сады, человечки и дачи,
Быки, и луга, и лесок.

Служанки белье расстилают
И носятся, как паруса.
На мельнице пыль бриллиантов,
И дальний напев колеса.

Под серою башнею будка
Пестреет у старых ворот,
Молодчик в красном мундире
Шагает взад и вперед.

Он ловко играет мушкетом.
Блеск стали так солнечно-ал…
То честь отдает он, то целит.
Ах, если б он в грудь мне попал!

За чаем болтали в салоне
Они о любви по душе:
Мужья в эстетическом тоне.
А дамы с нежным туше.

«Да будет любовь платонична!» —
Изрек скелет в орденах.
Супруга его иронично
Вздохнула с усмешкою: «Ах!»

Рек пастор протяжно и властно:
«Любовная страсть, господа,
Вредна для здоровья ужасно!»
Девица шепнула: «Да?»

Графиня роняет уныло:
«Любовь — кипящий вулкан…»
Затем предлагает мило
Барону бисквит и стакан.

Голубка, там было местечко —
Я был бы твоим vis-à-vis [32] —
Какое б ты всем им словечко
Сказала о нашей любви!

          В облаках висит луна
Колоссальным померанцем.
В сером море длинный путь
Залит лунным, медным глянцем.

          Я один… Брожу у волн.
Где, белея, пена бьется.
Сколько нежных, сладких слов
Из воды ко мне несется…

          О, как долго длится ночь!
В сердце тьма, тоска и крики.
Нимфы, встаньте из воды,
Пойте, вейте танец дикий!

          Головой приникну к вам,
Пусть замрет душа и тело.
Зацелуйте в вихре ласк,
Так, чтоб сердце онемело!

          Этот юноша любезный
Сердце радует и взоры:
То он устриц мне подносит,
То мадеру, то ликеры.

          В сюртуке и в модных брючках,
В модном бантике кисейном,
Каждый день приходит утром,
Чтоб узнать, здоров ли Гейне?

          Льстит моей широкой славе,
Грациозности и шуткам,
По моим делам с восторгом
Всюду носится по суткам.

          Вечерами же в салонах,
С вдохновенным выраженьем,
Декламирует девицам
Гейне дивные творенья.

          О, как радостно и ценно
Обрести юнца такого!
В наши дни, ведь, джентльмены
Стали редки до смешного.

Море дремлет… Солнце стрелы
С высоты свергает в воду,
И корабль в дрожащих искрах
Гонит хвост зеленых борозд.

У руля на брюхе боцман
Спит и всхрапывает тихо.
Весь в смоле, у мачты юнга,
Скорчась, чинит старый парус.

Сквозь запачканные щеки
Краска вспыхнула, гримаса
Рот свела, и полон скорби
Взгляд очей — больших и нежных.

Капитан над ним склонился,
Рвет и мечет и бушует:
«Вор и жулик! Из бочонка
Ты стянул, злодей, селедку!»

Море дремлет… Из пучины
Рыбка-умница всплывает.
Греет голову на солнце
И хвостом игриво плещет.

Но из воздуха, как камень,
Чайка падает на рыбку —
И с добычей легкой в клюве
Вновь в лазурь взмывает чайка.