Саша Черный - Собрание сочинений. Т. 1

Проснулся лук за кухонным окном
И выбросил султан зелено-блеклый.
Замученные мутным зимним сном,
Тускнели ласковые солнечные стекла.

По комнатам проснувшаяся моль
Зигзагами носилась одурело
И вдруг — поняв назначенную роль —
Помчалась за другой легко и смело.

Из-за мурильевской Мадонны на стене
Прозрачные клопенки выползали,
Невинно радовались комнатной весне,
Дышали воздухом и лапки расправляли.

Оконный градусник давно не на нуле —
Уже неделю солнце бьет в окошки!
В вазончике по треснувшей земле
Проворно ползали зелененькие вошки.

Гнилая сырость вывела в углу
Сухую изумрудненькую плесень,
А зайчики играли на полу
И требовали глупостей и песен…

У хламной этажерки на ковре
Сидело чучело в манжетах и свистало,
Прислушивалось к гаму на дворе
И пыльные бумажки разбирало.

Пять воробьев, цепляясь за карниз,
Сквозь стекла в комнату испуганно вонзилось:
«Скорей! Скорей! Смотрите, вот сюрприз —
 Оно не чучело, оно зашевелилось!»

В корзинку для бумаг «ее» портрет
Давно был брошен, порванный жестоко…
Чудак собрал и склеил свой предмет,
Недоставало только глаз и бока.

Любовно и восторженно взглянул
На чистые черты сбежавшей дамы,
Взял лобзик, сел верхом на хлипкий стул —
И в комнате раздался визг упрямый.

Выпиливая рамку для «нея»,
Свистало чучело и тихо улыбалось…
Напротив пела юная швея,
И солнце в стекла бешено врывалось!

Набухли снега у веранды.
Темнеет лиловый откос.
Закутав распухшие гланды,
К стеклу прижимаю я нос.

Шперович — банкир из столицы
(И истинно-русский еврей)
С брусничною веткой в петлице
Ныряет в сугроб у дверей.

Его трехобхватная Рая
Туда уронила кольцо,
И, жирные пальцы ломая,
К луне подымает лицо.

В душе моей страх и смятенье:
Ах, если Шперович найдет! —
Двенадцать ножей огорченья
Мне медленно в сердце войдет…

Плюется… Встает… Слава Богу!
Да здравствует правда, ура!
Шперович уходит в берлогу,
Супруга рыдает в боа.

«Господин» сидел в гостиной
            И едва-едва
В круговой беседе чинной
Плел какие-то слова.

Вдруг безумный бес протеста
            В ухо проскользнул:
«Слушай, евнух фраз и жеста,
Слушай, бедный вечный мул!

Пять минут (возьми их с бою!)
            За десятки лет
Будь при всех самим собою
От пробора до штиблет».

В сердце ад. Трепещет тело.
            «Господин» поник…
Вдруг рукой оледенелой
Сбросил узкий воротник!

Положил на кресло ногу,
            Плечи почесал
И внимательно и строго
Посмотрел на стихший зал.

Увидал с тоской суровой
            Рыхлую жену,
Обозвал ее коровой
И, как ключ, пошел ко дну…

Близорукого соседа
            Щелкнул пальцем в лоб
И прервал его беседу
Гневным словом: «Остолоп!»

Бухнул в чай с полчашки рома,
            Пососал усы,
Фыркнул в нос хозяйке дома
И, вздохнув, достал часы.

«Только десять! Ну и скука…»
            Потянул альбом
И запел, зевнув, как щука:
«Тили-тили-тили-бом!»

Зал очнулся: шепот, крики,
            Обмороки дам.
«Сумасшедший! Пьяный! Дикий!»
— «Осторожней — в морду дам».

Но прислуга «господину»
            Завязала рот
И снесла, измяв, как глину,
На пролетку у ворот…

Двадцать лет провел несчастный
            Дома, как барбос,
И в предсмертный час напрасно
Задавал себе вопрос:

«Пять минут я был нормальным
            За десятки лет —
О, за что же так скандально
Поступил со мною свет?!»

Позвольте представиться: Васин.
Несложен и ясен, как дрозд.
В России подобных орясин,
Как в небе полуночном звезд.

С лица я не очень приятен:
Нос толстый, усы, как порей,
Большое количество пятен,
А также немало угрей…

Но если постричься, побриться
И спрыснуться майским амбре —
Любая не прочь бы влюбиться
И вместе пойти в кабаре.

К политике я равнодушен.
Кадеты, эсдеки — к чему-с?
Бухгалтеру буду послушен
И к Пасхе прибавки добьюсь.

На службе у нас лотереи…
Люблю, но, увы, не везет:
Раз выиграл баночку клею,
В другой — перебитый фагот.

Слежу иногда за культурой:
Бальмонт, например, и Дюма,
Андреев… с такой шевелюрой —
Мужчины большого ума!..

Видали меня на Литейном?
Пейзаж! Перед каждым стеклом
Торчу по часам ротозейно:
Манишечки, пряничный лом…

Тут мятный, там вяземский пряник,
Здесь выпуски «Ужас таверн»,
Там дивный фраже-подстаканник
С русалкою в стиле модерн.

Зайдешь и возьмешь полендвицы
И кетовой (четверть) икры,
Привяжешься к толстой девице,
Проводишь, предложишь дары.

Чаек. Заведешь на гитаре
Чарующий вальс «На волнах»
И глазом скользишь по Тамаре…
Невредно-с! Удастся иль швах?

Частенько уходишь без толку:
С идеями или глупа.
На Невском бобры, треуголки,
Чиновники, шубы… Толпа!

Нырнешь и потонешь бесследно.
Ах, черт, сослуживец… «Балда!»
«Гуляешь?» — «Гуляю». — «Не вредно!»
«Со мною?» — «С тобою». — «Айда!»

             Гуляя в городском саду,
             Икс влопался в беду:
Навстречу шел бифштекс в нарядном женском платье.
             Посторонившись с тонким удальством,
             Икс у забора — о проклятье!
             За гвоздик зацепился рукавом.
                          Трах! Вдребезги сукно,
                          Скрежещет полотно —
                          И локоть обнажился.
От жгучего стыда Икс пурпуром покрылся:
             «Что делать? Боже мой!»
             Прикрыв рукою тело,
Бегом к извозчику, вскочил, как очумелый,
             И рысью, марш домой!..

             Последний штрих, — и кончена картина:
             Сей Икс имел лицо кретина
И сорок с лишним лет позорил им Творца, —
             Но никогда,
             Сгорая от стыда,
Ничем не прикрывал он голого лица.

             Мудрейший индивид,
Враг всех условных человеческих вериг,
Пожравший сорок тысяч книг
             И даже Ницше величающий буржуем,
             Однажды был судьбою испытуем
             Ужасней, чем Кандид:
             Придя на симфонический концерт
             И взором холодно блуждая по партеру,
Заметил, что сосед, какой-то пошлый ферт,
             Косится на него, как на пантеру.
             Потом другой, и третий, и четвертый —
             И через пять минут почти вся зала,
             Впивая остроту нежданного скандала,
Смотрела на него, как сонм святых на черта.
             Спокойно индивид
В складное зеркальце взглянул в недоуменье:
                          О, страшный вид!
«В зобу дыханье сперло!»
Растерянно закрыв программой горло,
             Во все лопатки,
             Бежал он из театра,—
                          Краснел,
                          Бледнел
             И дома принял три облатки
             Бромистого натра.

Зачем же индивид удрал с концерта вспять?
Забыл в рассеянности галстук повязать.