Эдвард Лир - Чистый nonsense (сборник)

Two old Bachelors were living in one house;
One caught a Muffin, the other caught a Mouse.
Said he who caught the Muffin to him who caught the Mouse, —
'This happens just in time! For we've nothing in the house,
'Save a tiny slice of lemon and a teaspoonful of honey,
'And what to do for dinner – since we haven't any money?
'And what can we expect if we haven't any dinner,
'But to loose our teeth and eyelashes and keep on growing thinner?

Said he who caught the Mouse to him who caught the Muffin, —
'We might cook this little Mouse, if we had only some Stuffin'!
'If we had but Sage and Onion we could do extremely well,
'But how to get that Stuffin' it is difficult to tell' —
Those two old Bachelors ran quickly to the town
And asked for Sage and Onions as they wandered up and down;
They borrowed two large Onions, but no Sage was to be found
In the Shops, or in the Market, or in all the Gardens round.
But some one said, – 'A hill there is, a little to the north,
'And to its purpledicular top a narrow way leads forth; —
'And there among the rugged rocks abides an ancient Sage, —
'An earnest Man, who reads all day a most perplexing page.
'Climb up, and seize him by the toes! – all studious as he sits, —
'And pull him down, – and chop him into endless little bits!
'Then mix him with your Onion, (cut up likewise into Scraps,) —
'When your Stuffin' will be ready – and very good: perhaps.

Those two old Bachelors without loss of time
The nearly purpledicular crags at once began to climb;
And at the top, among the rocks, all seated in a nook,
They saw that Sage, a reading of a most enormous book.

'You earnest Sage! aloud they cried, 'your book you've read enough in! —
'We wish to chop you into bits to mix you into Stuffin'! —
But that old Sage looked calmly up, and with his awful book,
At those two Bachelors' bald heads a certain aim he took; —
And over crag and precipice they rolled promiscuous down, —
At once they rolled, and never stopped in lane or field or town, —
And when they reached their house, they found (besides their want of Stuffin',)
The Mouse had fled; – and, previously, had eaten up the Muffin.

They left their home in silence by the once convivial door.
And from that hour those Bachelors were never heard of more.

Два Старичка-холостячка, живя в одном домишке,
Добыли: Маффина – один, второй – подкрался к Мышке.
И тот, что с Маффином, сказал подкравшемуся к Мышке:
«Ужасно кстати! Ведь шаром кати у нас в домишке:
Лимона ломтик небольшой да мёд – большая ложка,
А денег на обед нема – ни мало, ни немножко?
А без обеда ждать чего, что может злоключиться:
Зубов лишишься и ресниц, став тощим, аки спица?»

А тот, что Мышку изловил, сказал не без заминки:
«Я б эту Мышку потушил, да нет у нас Начинки!
Добыв Шалфей и Лук, тотчас избавимся от мук,
Но где Начинку взять, ума не приложу, мой друг».

И Старички-холостячки бегом пустились в город,
Везде Шалфей и Лук ища, злой ощущая голод;
Взяв пару Луковиц взаймы, Шалфей искали страстно
На Рынке, в Лавках и в Садах окрестных – всё напрасно.

Но крикнул некто: «Холм стоит, на север прямиком,
А у холма вершина есть – торчит торчмя торчком;
Там посреди отвесных скал сидит, камней древней,
Учёный изучая текст, премудрейший Шалфей.

На горку влезете – ату, хватай его за пятки
И вниз тащи: круши, кроши, шинкуй его, ребятки!
Затем смешав его с Лучком, что прежде был покрошен,
Получите готовый Фарш, возможно, что… хороший».

И Старички-холостячки, не тратя время зря,
По тропке в горку поползли, проклятьями соря;
И на вершине, средь камней, в укромном уголке,
Глядят – и впрямь сидит Шалфей, огромный том в руке.

«Послушай, ревностный Шалфей, довольно уж читал ты!
Тебя порубим мы, – кричат, – чтоб добрым Фаршем стал ты!»

Старик Шалфей, взглянув едва, обрушил жуткий том
На главы лысых Старичков-холостячков; притом
Меж пропастей и острых скал те покатились вниз
И мимо сёл и городов без отдыха неслись;
Катило их, крутило их и к дому прикатило:
Начинки нет, сбежала Мышь и Маффина схарчила.

В безмолвии Холостячки из дома вышли в дверь,
И больше ничего нельзя сказать о них теперь.

King and Queen of the Pelicans we;
No other Birds so grand we see!
None but we have feet like fins!
With lovely leathery throats and chins!
Ploffskin, Pluffskin, Pelican jee!
We think no Birds so happy as we!
Plumpskin, Ploshkin, Pelican jill!
We think so then, and we thought so still!

We live on the Nile. The Nile we love.
By night we sleep on the cliffs above;
By day we fish, and at eve we stand
On long bare islands of yellow sand.
And when the sun sinks slowly down
And the great rock walls grow dark and brown,
Where the purple river rolls fast and dim
And the Ivory Ibis starlike skim,
Wing to wing we dance around, —
Stamping our feet with a flumpy sound, —
Opening our mouths as Pelicans ought,
And this is the song we nighly snort; —
Ploffskin, Pluffskin, Pelican jee!
We think no Birds so happy as we!
Plumpskin, Ploshkin, Pelican jill!
We think so then, and we thought so still!

Last year came out our daughter, Dell;
And all the Birds received her well.
To do her honour, a feast we made
For every bird that can swim or wade.
Herons and Gulls, and Cormorants black,
Cranes, and flamingoes with scarlet back,
Plovers and Storks, and Geese in clouds,
Swans and Dilberry Ducks in crowds.
Thousands of Birds in wondrous flight!
They ate and drank and danced all night,
And echoing back from the rocks you heard
Multitude-echoes from Bird to bird, —
Ploffskin, Pluffskin, Pelican jee!
We think no Birds so happy as we!
Plumpskin, Ploshkin, Pelican jill!
We think so then, and we thought so still!

Yes, they came; and among the rest,
The King of the Cranes all grandly dressed.
Such a lovely tail! Its feathers float
between the ends of his blue dress-coat;
With pea-green trowsers all so neat,
And a delicate frill to hide his feet, —
(For though no one speaks of it, every one knows,
He has got no webs between his toes!)

As soon as he saw our Daughter Dell,
In violent love that Crane King fell, —
On seeing her waddling form so fair,
With a wreath of shrimps in her short white hair.
And before the end of the next long day,
Our Dell had given her heart away;
For the King of the Cranes had won that heart,
With a Crocodile's egg and a large fish-tart.
She vowed to marry the King of the Cranes,
Leaving the Nile for stranger plains;
And away they flew in a gathering crowd
Of endless birds in a lengthening cloud.
Ploffskin, Pluffskin, Pelican jee!
We think no Birds so happy as we!
Plumpskin, Ploshkin, Pelican jill!
We think so then, and we thought so still!

And far away in the twilight sky,
We heard them singing a lessening cry, —
Farther and farther till out of sight,
And we stood alone in the silent night!
Often since, in the nights of June,
We sit on the sand and watch the moon; —
She has gone to the great Gromboolian plain,
And we probably never shall meet again!
Oft, in the long still nights of June,
We sit on the rocks and watch the moon; —
She dwells by the streams of the Chankly Bore,
And we probably never shall see her more.
Ploffskin, Pluffskin, Pelican jee!
We think no Birds so happy as we!
Plumpskin, Ploshkin, Pelican jill!
We think so then, and we thought so still!

Королевская мы чета
Пеликанья; и нам не чета
Птицы прочие все, у них
Нет ни ног, ни зобов таких!
Плюхты да Пляхты, Пеликан эх!
Пеликан-птица счастливей всех!
Бухты, Барахты, Пеликан шмяк!
Так будет прежде, и впредь было так!

Живём на Ниле. Нами Нил любим.
На тёплых скалах ночами спим;
Мы днём рыбачим, а вечерком
Стоим на утёсе, прикрытом песком.
Когда же солнце плывёт к закату
И скалы бурые тенью объяты,
Где Белые Ибисы, словно клинки,
Взрезают поверхность пурпурной реки,
Там мы танцуем, к крылу крыло,
Шлёпая ластами тяжело,
Каждый, раскрыв Пеликаний рот,
Фыркает, крякает – песню поёт:
Плюхты да Пляхты, Пеликан эх!
Пеликан-птица счастливей всех!
Бухты, Барахты, Пеликан шмяк!
Так будет прежде, и впредь было так!

Не минуло года, как доченьку, Делл,
Мы вывели в свет – свет с восторгом глядел.
И задали пир мы в дочкину честь,
Гостей собралось – и не перечесть.
Аисты, Чайки, Баклан смоляной,
Цапли, Фламинго с алой спиной,
Зуйки, Журавли и Гусиный косяк,
Лебеди, Утки и Селезень всяк.
Тысячи Птиц устремились в полёт!
Они пировали ночь напролёт,
И множило эхо, со скал подхватив,
Лихой Пеликаньей песни мотив:
Плюхты да Пляхты, Пеликан эх!
Пеликан-птица счастливей всех!
Бухты, Барахты, Пеликан шмяк!
Так будет прежде, и впредь было так!

Выделялся среди гостей
Расфрачённый Король Журавлей.
Синий фрак столь шикарен на вид,
И хвост между фалдами реет, парит!
Пришита к зелёным штанам бахрома,
Что ноги скрывает надёжно весьма
(Хоть все и молчат, знает каждый с пелёнок,
Что нет между пальцев его перепонок!).

Едва увидав нашу дочку Делл,
Король воспылал, возлюбил, восхотел, —
Мила, угловата, движенья неловки,
Венок из креветок на русой головке.
И прежде чем день погрузился во тьму,
Делл отдала своё сердце ему;
Жених преподнёс ей вместо кольца
Яйцо Крокодила и торт из Тунца.
Делл поклялась Королю Журавлей
Оставить свой Нил ради чуждых полей.
И взмыли они к звезде голубой
И облако Птиц увлекли за собой.
Плюхты да Пляхты, Пеликан эх!
Пеликан-птица счастливей всех!
Бухты, Барахты, Пеликан шмяк!
Так будет прежде, и впредь было так!

Над нами небес темнеющий край
И птичий вдали замирающий грай, —
Всё дальше и дальше, и скрылись они —
В безмолвной ночи мы остались одни!
Ночами в июне сидим на песке
И на луну взираем в тоске;
В Громбульяне дочь приземлилась давно,
Увидеться с ней, видно, не суждено!
Ночами июньскими часто в тоске
Глядим на луну и сидим на песке;
У струй Чанкли-Борских осела давно,
Нам свидеться с дочкой, увы, не дано.
Плюхты да Пляхты, Пеликан эх!
Пеликан-птица счастливей всех!
Бухты, Барахты, Пеликан шмяк!
Так будет прежде, и впредь было так!

On the Coast of Coromandel
Where the early pumpkins blow,
In the middle of the woods
Lived the Yonghy-Bonghy-Bò.
Two old chairs, and half a candle, —
One old jug without a handle, —
These were all his worldly goods:
In the middle of the woods,
These were all the worldly goods,
Of the Yonghy-Bonghy-Bò,
Of the Yonghy-Bonghy-Bò.

Once, among the Bong-trees walking
Where the early pumpkins blow,
To a little heap of stones
Came the Yonghy-Bonghy-Bò.
There he heard a Lady talking,
To some milk-white Hens of Dorking, —
''Tis the lady Jingly Jones!
'On that little heap of stones
'Sits the Lady Jingly Jones!
Said the Yonghy-Bonghy-Bò,
Said the Yonghy-Bonghy-Bò.

'Lady Jingly! Lady Jingly!
'Sitting where the pumpkins blow,
'Will you come and be my wife?
Said the Yonghy-Bonghy-Bò.
'I am tired of living singly, —
'On this coast so wild and shingly, —
'I'm a-weary of my life:
'If you'll come and be my wife,
'Quite serene would be my life! —
Said the Yonghy-Bonghy-Bò,
Said the Yonghy-Bonghy-Bò.

'On this Coast of Coromandel,
'Shrimps and watercresses grow,
'Prawns are plentiful and cheap,
Said the Yonghy-Bonghy-Bò.
'You shall have my chairs and candle,
'And my jug without a handle! —
'Gaze upon the rolling deep
('Fish is plentiful and cheap)
'As the sea, my love is deep!
Said the Yonghy-Bonghy-Bò,
Said the Yonghy-Bonghy-Bò.

Lady Jingly answered sadly,
And her tears began to flow, —
'Your proposal comes too late,
'Mr. Yonghy-Bonghy-Bò!
'I would be your wife most gladly!
(Here she twirled her fingers madly,)
'But in England I've a mate!
'Yes! you've asked me far too late,
'For in England I've a mate,
'Mr. Yonghy-Bonghy-Bò!
'Mr. Yonghy-Bonghy-Bò!

'Mr. Jones – (his name is Handel, —
'Handel Jones, Esquire, & Co.)
'Dorking fowls delights to send,
'Mr. Yonghy-Bonghy-Bò!
'Keep, oh! keep your chairs and candle,
'And your jug without a handle, —
'I can merely be your friend!
' – Should my Jones more Dorkings send,
'I will give you three, my friend!
'Mr. Yonghy-Bonghy-Bò!
'Mr. Yonghy-Bonghy-Bò!

'Though you've such a tiny body,
'And your head so large doth grow, —
'Though your hat may blow away,
'Mr. Yonghy-Bonghy-Bò!
'Though you're such a Hoddy Doddy —
'Yet a wish that I could modi —
'fy the words I needs must say!
'Will you please to go away?
'That is all I have to say —
'Mr. Yonghy-Bonghy-Bò!
'Mr. Yonghy-Bonghy-Bò! .

Down the slippery slopes of Myrtle,
Where the early pumpkins blow,
To the calm and silent sea
Fled the Yonghy-Bonghy-Bò.
There, beyond the Bay of Gurtle,
Lay a large and lively Turtle, —
'You're the Cove, he said, 'for me
'On your back beyond the sea,
'Turtle, you shall carry me!
Said the Yonghy-Bonghy-Bò,
Said the Yonghy-Bonghy-Bò.

Through the silent-roaring ocean
Did the Turtle swiftly go;
Holding fast upon his shell
Rode the Yonghy-Bonghy-Bò.
With a sad primæval motion
Towards the sunset isles of Boshen
Still the Turtle bore him well.
Holding fast upon his shell,
'Lady Jingly Jones, farewell!
Sang the Yonghy-Bonghy-Bò,
Sang the Yonghy-Bonghy-Bò.

From the Coast of Coromandel,
Did that Lady never go;
On that heap of stones she mourns
For the Yonghy-Bonghy-Bò.
On that Coast of Coromandel,
In his jug without a handle
Still she weeps, and daily moans;
On that little hep of stones
To her Dorking Hens she moans,
For the Yonghy-Bonghy-Bò,
For the Yonghy-Bonghy-Bò.