Льюис Кэрролл - Льюис Кэрролл: Досуги математические и не только (ЛП)

Свет нездешний в её очах,
       Не земной она росток:
В звёздных ей витать лучах.
       Пять годочков здесь жила,
       Пять годочков. Жизни мгла
Её не съела. Не зачах
       Небесный уголёк.

То не ангел ли так глядит?
       Вдруг в единый миг она
В дом небесный улетит?
       Беатрис! Не знай забот!
       Образ двух девиц встаёт,
Он в облике твоём сквозит;
       Пора их пройдена.

Вижу бледную Беатрис:
       Сжаты губы в немой тоске,
Уголки опущены вниз
       И в глазах печаль до слёз:
       Было время сил и грёз —
О весеннее счастье, вернись, вернись!
       Но оно, увы, вдалеке.

Вижу ясную Беатрис:
       Из её весёлых очей
Голубая лучится высь.
       Этих глаз полдневный свет
       Воспоёт не раз поэт,
Хотя бы месяц — его девиз
       В тишине безмолвных ночей.

Но виденья стали дрожать,
       Истончились за слоем слой,
Хоть пытался их удержать.
       Снова девочка она —
       Ни лучиста, ни бледна,
Только прелестью им подстать
       И души своей чистотой.

Если, выйдя из недр берлог,
       Бросив глушь своих болот,
Свой тропический Восток,
       Зверь тайком придёт сюда —
       Смерти сын, отец вреда —
Забывшись, он щенком у ног
       Малышки припадёт.

Шёрстку зверя сжав кулачком
       И в кровавый глаз поглядев,
Та серебряным голоском
       Спросит, светло удивясь,
       Спросит смело, не таясь,
Далеко ли у зверя дом,
       И закроется страшный зев.

Или если отродье зла,
       Что, под маской людской таясь,
Замышляет свои дела,
       К ней, от прочих вдалеке,
       Подойдёт с ножом в руке,
В миг в душе его злая мгла
       Просветлеет от чистых глаз.

А, случись, с голубых высот,
       Из заоблачных полей
Светлый ангел снизойдёт
       И на ту, чей облик свят,
       В умиленье бросит взгляд —
Остановит он свой полёт:
       Он сестру распознает в ней.

Я сел на взморье сам не свой,
       Уставясь на прилив.
Солёный породил прибой
       Пролить слезу порыв.
Но чувствую немой вопрос
Насчёт причины этих слёз.

Тут нет секрета: коль опять
       Меня отыщет Джон,
То снова станет приставать,
       Обидный взявши тон.
Опять дразнить начнёт: «Толстяк!»
(Что злит меня, не знаю как).

Ах, вот он, лезет на утёс!
       Меня трясёт озноб!
А если он с собой принёс
       Несносный телескоп!
Я от него сбежал на пляж,
И он, мучитель мой, сюда ж!

Когда к обеду я иду,
       И он со мной за стол!
Когда б с девицей на беду
       Я речи не завёл,
Меня (он тощий, я толстяк)
Спешит он срезать хоть бы как!

Девицы (в этом все они)
       Твердят: «Милашка Джон!»
Причиной этой болтовни
       Я просто поражён!
«Он строен, — шепчутся, — и прям.
Отдохновение глазам!»

Но заволок сигарный дым
       Видение девиц.
Удар мне в спину! — был я им
       Едва не брошен ниц.
«Ах, Браун, друг мой, ну и ну!
Всё раздаёшься в ширину!»

«Мой вид и вес — мои дела!»
       «Удачней нету дел!
Тебя фортуна берегла,
       Ты явно преуспел.
Секрет удач твоих, видать,
Любой захочет разузнать!

Но отойду-ка я, прощай;
       Всё лучше налегке.
С тобой увязнем невзначай
       По шею мы в песке!»
Я оскорблён, хоть впрямь толстяк;
И пережить такое как?

Покинув Колледж вечерком,
       Шагали в город напрямик
Дородный Дон с Учеником.
       Разговорился Ученик:
«Как говорят, Закон — король;
       Ему Величество под стать.
Но из газет мне трудно соль
       Величия познать.

Наш мрачен Суд, гудит молва;
       Есть «Вице-Канцлер», вишь, у нас:
Студент не платит месяц-два —
       Так он с него не спустит глаз.
И пишут: дело, мол, одно
       Уж принял наш скромнейший Суд.
Где ж правосудье? Суждено!
       Его как раньше ждут.

Я к правосудью, милый Дон,
       Не приплетаю всё подряд.
Тут полагаться не резон
       На ритуалы и наряд.
Я мнил: на Оксфорд льёт и льёт
       Его Величье ноне свет.
А пишут всё наоборот —
       У нас Величья нет!»

Тогда, не ведая забот
       Профессор отвечал дородный:
«А Величавость не прейдёт,
       Ведь существует пункт исходный».
Студент воскликнул: «В том и суть!
       Вопрос давно решаю я.
Не знаешь, хоть семь пядей будь,
       В чём главная статья!

Допустим, скромен Суд у нас;
       Величья — нет? Но что такого?
В глазах Законности баркас
       Не лучше ялика простого».
«Иль вы, — ответил Дон, — не знали,
       Ил позабыли, мой студент, —
Из круга Джоветта изгнали
       Подобный аргумент».

«Тогда рассмотрим этот рой
       („Бифштексов едоки” — вот слово!)
Пред горностаевым судьёй
       Во время шествия любого.
Да стоит мне узнать  свою
       Прислугу там (в любом обличье) —
Слезу (смеясь) ей-ей пролью
       От этого „Величья“!»

«А-гм! — сказал дородный Дон. —
       Не в том, уж точно, скрыта суть.
Величью не грозит урон,
       Пусть даже вовсе их не будь.
К тому ж, плетутся все вразброд,
       Наряды розны — Суд пестрит!
Таких ли шествий хоровод
       Величье породит!»

«Так обратимся к парикам;
       Их буклей жёсткие ряды —
Ошеломленье паренькам
       И гувернанткам молодым».
Смеётся добрый Дон в ответ:
       «Ну, сударь, я скажу не льстя —
Точнее указать предмет,
       По-моему, нельзя.

Да, будь ты важен, как монарх,
       А всё величина не та.
Одно весомо в их глазах —
       Парик из конского хвоста.
Да-да! Был глуп, а стал мудрец;
       Был неприметен, стал велик!
Нашли Величье, наконец:
       Парик, один парик».

С последним проблеском ума
       Лежащий произнёс:
«Уж сумрак с дальнего холма
       Сюда почти дополз.
Я так всегда встречаюсь с ним:
Меня дыханием своим
Обдаст как ветром ледяным
       И дальше тянет нос.

Мне вспоминается, мой сын,
       Тот давний день. Увы!
Его я тщился до седин
       Изгнать из головы.
Но память горькую не смыть,
Не разорвать тугую нить,
Она и в ветре будет ныть,
       И в жалобе листвы.

Велит поведать ныне смерть
       Про тот давнишний страх.
Не смог из памяти стереть,
       Так изолью в словах.
Отсрочка, сын мой, так мала!
Не расскажу про ковы зла;
Как к пропасти душа пришла,
       Не вспомнить второпях.

Про чары зла — источник ран,
       Наследие греха,
Пока час Воли, всуе зван,
       Не дал плода, пока...
Пока, оставив бренность дел,
Гонимой птицей не влетел
Я в лес, что тёмный холм одел,
       Манил издалека.

Там в дебрях я нашёл овраг,
       Самой земли уста;
В нём полдень не развеет мрак,
       Не веет в те места
Весенний ветер; звук там глух,
Я медлил, мой страшился дух,
И будто кто-то молвил вслух:
       „То Смертные врата.

Заботой людям иссыхать,
       Томясь, как в смутном сне;
С утра о вечере вздыхать,
       А вечером — о дне.
Твой полдень пламенный угас,
Забавы вечер не припас,
Чего же медлишь ты сейчас?
       Укройся в глубине.

В прохладной тени тех глубин
       Усталый дух уснёт.
К спасенью путь всего один —
       Войти в подземный вход.
Он как бокала ободок,
Что средство сладкое сберёг
Для тех, кто свой торопит срок,
       Кто забытьё зовёт!“

Вечерний ветер тут вздохнул,
       Листвою задрожал,
Верхушками дерев взмахнул,
       И холод сердце сжал —
То ангел мой, спаситель мой
Предупреждал, маша рукой;
Почуяв ужас неземной,
       Оттуда я сбежал.

И вот я вижу: огород,
       Уютный сельский дом,
Детишек двое у ворот —
       Игрою как трудом
Они уже утомлены;
Головки мирно склонены,
Читают вслух. Слова слышны —
       Ведь тишина кругом.

Как бы с уступов два ручья
       Смешались меж собой:
Каштановых волос струя
       Сплелася с золотой.
Не хладного сапфира блеск
У них в глазах — лазурь небес;
Взглянут сквозь чёлочки навес
Небесною звездой.

Мой сын, любой, любой из нас
       Порой теряет дух;
Рукою слабой в этот час
       Он не разит. И вслух
Кричат: „Спасайся!“ Воин скор
Тогда на бегство. Чуть напор —
И день выносит приговор:
       Разбиты в прах и пух.

Невзвидел света я. Глаза
       Покрыла пелена.
Но зазвучали небеса,
       Чтоб я прозрел сполна.
„Ко мне, усталые, ко мне,
Кто тяжко трудится, ко мне,
Кто ношу выносил, — ко мне,
       Вам радость суждена“.

И Бог, как некогда в Раю,
       Призвал туман ночной,
Чтоб землю выкупать свою
       И напоить росой.
И как тогда, глядел с высот
Темнеющий небесный свод —
Не в гневе, что откушан плод, —
       Но доброй синевой.

В тот день услышал в первый раз
       Я милой голосок.
Дарил он радость в смутный час,
       От суеты берёг.
Не знал ты матери, мой сын!
Не дожила и до крестин.
Я воспитал тебя один,
       Любимый наш сынок!

Пускай, со мной разлучена,
       В сиянье неземном
Голубкой унеслась она
       Назад в небесный дом,
Но в души смерть не ворвалась:
Жива любовь, святая связь
Меж разлучённых, не прервясь
       В небытии самом.

С надеждой дни влача свои,
       Я знал: в конце концов
Две разделённые струи
       Сольются в море вновь.
В душе скорбя о горьком дне,
Я благодарен был вполне
Судьбе, что подарила мне
       Отраду и любовь.

И если правду говорят,
       Что ангелы порой,
Хоть их не различает взгляд,
       Нисходят в мир земной,
То здесь она... Знать, вышел срок...
Я это чувствую, сынок... »
Но тут рассвет зажёг восток
       И Смерть привёл с собой.