Игорь Губерман - Шестой иерусалимский дневник (сборник)
если завтра не зарежут —
послезавтра оживу.
682
Мне предстоит на склоне лет
с ножом интимное свидание,
забавно мне, что страха нет,
хоть очень давит ожидание.
683
В еде – кромешный перерыв,
я пью слабительную гадость,
чтобы хирург, меня раскрыв,
мог испытать живую радость.
684
Не видел я – экая жалость,
лежал на спектакле чужом:
впервые в меня погружалась
рука человека с ножом.
685
Слегка дышу, глаза смежив,
тяну цепочку первых фраз:
на этот раз остался жив,
посмотрим следующий раз.
686
Придя в себя после наркоза,
я тихо теплил чувство честное,
что мне милее жизни проза,
чем песнопение небесное.
687
Тюрьмы, где провёл я много дней,
помнятся мне ярко и пронзительно —
светлые места судьбы моей
выглядели крайне омерзительно.
688
Я мыт, постригся, гладко выбрит —
готов, как юный пионер,
из жизни я на время выбит,
но я и так пенсионер.
689
Уже в петле зловещего витка,
навязанного мне фортуной хваткой, —
о чём томлюсь? О прелести глотка
спиртного, раздобытого украдкой.
690
Судьба права, но не вполне:
я тих от завтрака до ужина,
перчатка, брошенная мне,
была не шибко мной заслужена.
691
Куда-нибудь въехать на белом коне —
вот радость и сердцу, и глазу,
и жалко, что эта мечта не по мне,
поскольку не ездил ни разу.
692
В нашей маленькой, но солнечной стране
каждый житель так умён и так толков,
что не может оставаться в стороне
от дискуссий оголтелых мудаков.
693
Мы в театре жизни в полном праве
на любой актёрский реквизит,
но к чужой приклеиваться славе
может лишь заядлый паразит.
694
Ночные всюдные огни
творят нам ночь такой воскресной,
что освещают даже дни
с их безнадёжной мглой окрестной.
695
Довольно издевательски судьбой
на время я премирован отныне:
я всюду свой сортир ношу с собой,
красиво это только на латыни.
696
Тиха вечерняя больница,
я завтра буду глух и нем,
а нынче ночью мне приснится,
что я под пиво раков ем.
697
Сейчас бы капельку хлебнуть —
и стихнет мелкий бес,
налил бы рюмку кто-нибудь,
но в мире нет чудес.
698
Течёт неспешная беседа
без ни единого секрета —
я разбудил в себе соседа,
горит ночная сигарета.
699
Теперь к удачам ветер дует,
уже пора вести им счёт:
и рак во мне не зазимует,
и виски снова потечёт.
700
В немом покорстве жду рассвета,
по жизни мыслями мечусь,
в пространстве крутится планета,
а на кровати – я верчусь.
701
Целительна больничная кровать,
и в тянущейся смутности ночей
на ней заметно легче уповать
на опыт и умение врачей.
702
Я очень рад вести дневник,
внося любой пустяк невзрачный,
а рядом бедный мой двойник
лежит – разрезанный и мрачный.
703
Портновской блажью все грешили,
кто рядом жил и кто живёт:
в России дело мне пришили,
тут – перешили весь живот.
704
Кончается последняя страница,
пора идти за лаврами и нам,
так курица, снеся яйцо, гордится
и смотрит свысока по сторонам.
705
Всё стало проще и скудней:
ничком валяюсь на тахте,
царит покой в душе моей,
пока нет болей в животе.
706
Пусты фантомы ожиданий,
они безжалостно подводят,
а я мечтал: следы страданий
моё лицо облагородят.
707
Прогнозы мрачны и зловещи,
а страх – у всех из-за всего;
безумный мир бессильно плещет
о стены дома моего.
708
Судьба являет мудрую сноровку,
с годами украшая голый срам:
в тюрьме я наколол татуировку,
теперь имею мужественный шрам.
709
Туники, тоги, кимоно —
футляром выглядят наряды,
в которых всё своё кино
таскают юные наяды.
710
Годы утекли, как облака,
возраст мой угрюм и осторожен,
старость – вроде знамени полка:
тяжко воздымать, но честь дороже.
711
Хожу я плохо: ноги ватные,
и нет упругости у чресел,
и ощущенья неприятные
где врач кишки мои подвесил.
712
Наш дух – погрешность достоверности,
ибо лишён материальности
гибрид летучей эфемерности
и ощутительной реальности.
713
Все мышечные силы будто скисли,
диван меня зовёт, как дом – солдата,
и хочется прилечь уже от мысли,
что надо на минуту встать куда-то.
714
Хотя ещё не стал я пнём застылым,
но силами – уже из неимущих:
на лестнице немедля жмусь к перилам
и нервничаю, глядя на бегущих.
715
Ужасно это жалко и обидно,
что разум, интеллект и юмор мой —
гнездились, как отныне очевидно,
в отрезанной кишке моей прямой.
716
С утра сегодня думал целый день
о пагубе иных земных растений:
живя, еврей отбрасывает тень,
а людям мало солнца из-за тени.
717
Ещё я доживу до лучшей доли,
откину медицинскую клюку,
пока же я из этой подлой боли
печалистую рифму извлеку.
718
Ходил и свежим воздухом дышал,
и радовался листьев колыханию,
и дым от сигареты не мешал,
а всячески способствовал дыханию.
719
Пора поставить Богу три свечи:
я крепкий новый сборник залудил,
болезнь мою затрахали врачи,
а я себя немного победил.
720
В итоге уцелеет белый свет,
хотя случится бойня миллионная;
забавно, как чума меняет цвет:
коричневая, красная, зелёная.
721
Мой разум полон боли и печали:
не мысли в нём, а клочья их и пена,
его врачи надолго выключали,
бедняга оживёт лишь постепенно.
722
Понурый и морщинистый,
и глазик лопоушистый,
я раньше был мущинистый,
а сделался – старушистый.
723
Дедушка всем добродушно поддакивал,
всяко слыхав на веку,
тихо и тайно дедуля покакивал
дырочкой в правом боку.
724
В том Божья прихоть виновата,
хотя заслуга есть и личная,
что если в ком ума палата,
она всегда слегка больничная.
725
Я гуляю, сплю и ем,
ни про что не думаю,
кем я был и стал я кем,
прячу боль угрюмую.
726
Ушли стремления, желания,
в душе затихло всё, что пело,
поплыло время доживания,
но жить – ничуть не надоело.
727
Я вчера про скудость интересов
думал опечаленно и праздно:
веря в эльфов, ангелов и бесов,
жил бы я насыщенней гораздо.
728
От рыхлости в период увядания
из разума сочатся назидания.
729
На пире жизни гость давнишний,
без куража на нём гуляю,
и не скажу, что я здесь лишний,
но пир уже не оживляю.
730
В окно уставя взгляд незрячий
и сигарету отложив,
я думал: жизненной удачей —
кому обязан я, что жив?
731
Хотя года наш разум сузили,
сохранна часть клавиатуры,
а также целы все иллюзии,
и слёзы льют, седые дуры.
732
Сегодня всё расплывчато и мутно,
чужой и неприглядный вид в окне,
и мерзко от того, как неуютно
фарфоровым зубам торчать во мне.
733
Блажен, кто может с полдороги,
по делу хлебному спеша,
оборотить, присвистнув, ноги
и закурить, помедлив шаг.
734
Я довольно замкнутый мужчина,
мысли не дарю я никому,
есть на то печальная причина:
мне их не хватает самому.
735
Свобода – тягостное бремя,
туманит ум её игра,
и долго-долго длится время
тоски по ясному вчера.
736
Кого ни спроси – никогда и нигде,
и книги порукой тому —
помочь в настоящей душевной беде
не может никто никому.
737
Мной пренебрёг отменный ген,
живу я к музыке спиной,
а Шуман, Шуберт и Шопен
меня обходят стороной.
738
Разумному рассудку невдомёк,
зачем такое тёмное упорство,
с которым я лелею стихотворство
и теплю этот хилый огонёк.
739
Не то что жду я неприятностей,
но больно много – жди не жди —
непредсказуемых превратностей
уже зарыто впереди.
740
Я бываю счастлив, когда сплю,
мне целебно сонное отсутствие,
а из ощущений я люблю
радости нечаянной предчувствие.
741
Похоже, Божьему суду
мне близко время отчитаться,
ещё плетусь я и бреду,
