Карел Чапек-Ход - Чешские юмористические повести. Первая половина XX века
«Не проклинайте меня, милые детки, и ты, Рудольф, коего я так любила. Новое, более могучее чувство захватило меня, и я не нахожу в себе сил с ним бороться. Уезжаю с паном Кветенским, который зажег во мне пламенную страсть к драматическому искусству. Боюсь, вы меня не поймете, ибо не знаете, что такое быть актрисой и воспламенять словом тысячи сердец. Впрочем, как заверяет меня пан Кветенский, я скоро прославлюсь и разбогатею, тогда и для вас настанут лучшие времена.
А пока забудьте свою матушку Венцеславу, ныне — драматическую актрису.Постскриптум: ужин в духовке».
Поначалу папенька Рудольф собирался преследовать беглецов и арестовать пана Кветенского, как похитителя чужой жены. Но спешно вызванный Людвик этому воспротивился.
— Не допущу,— категорическим тоном заявил он,— чтобы доброе имя нашей семьи было запятнано. Конечно, Венцеслава глубоко провинилась, но покарать ее может лишь семейный суд. А вы…— обратился он к нам, детям,— если кто спросит, где ваша матушка, отвечайте, что она уехала на курорт, дабы укрепить свое пошатнувшееся здоровье.
Жандарм продолжал роптать, ибо были задеты его супружеская честь и законное право. Тем не менее ему не оставалось ничего иного, как уступить перед решимостью Людвика.
Однако мы не могли помешать злым языкам разносить сплетни. Изголодавшийся по происшествиям городок буквально набросился на этот скандал. И мы много дней только и делали, что выслушивали лицемерные изъявления сочувствия.
Особый интерес к случившемуся проявлял некий пан Башта, провизор из аптеки «У Спасителя». Ежедневно он подстерегал меня где-нибудь и жадно выспрашивал, нет ли у нас вестей о Венцеславе. Я ужасно на него сердилась и резко обрывала расспросы. Во всяком проявлении участия мне чудилось тогда лишь грязное любопытство.
Но позднее я поняла, что этот молодой человек не менее нас страдает из-за бегства матушки Венцеславы. Теперь я вспомнила, что нередко замечала его лысеющую голову в окне аптеки, когда Венцеслава проходила мимо. Пан Башта был поэт, и во время ночных дежурств в аптеке успевал написать множество лирических стихотворений, которые печатал в местном еженедельнике. Помню, занимаясь уборкой, я находила некоторые из них среди матушкиных бумаг.
Пан Башта стал появляться у нас, как только улучал свободную минутку, и вскоре я привыкла к его присутствию. Летними вечерами мы сиживали с ним на лавочке перед домом. В те горькие для нашего семейства дни он приносил мне облегчение, ибо обладал отзывчивой душой. Однажды он признался мне в том, что я давно уже подозревала: он был безумно влюблен в матушку и страдал от безответной любви.
— Бедный пан провизор,— произнесла я, погладив его по голове,— как вы можете надеяться, что матушка когда-нибудь будет принадлежать вам? Не забывайте… как-никак… она… замужем…
— Увы, я никогда этого не забывал! — горестно воскликнул молодой мечтатель.— В супружеских узах я видел непреодолимое препятствие. Пока не появился тот… актер и не доказал мне, что ныне к этому относятся иначе…— Он склонил голову и тихо добавил: — Впрочем, и я нередко подумывал о похищении. Нам, поэтам, и не такое может пригрезиться. Но то, что доступно поэту, не дозволено провизору. Куда деться магистру фармакологии? Количество аптек столь незначительно, что убежище, где я попытался бы укрыть свое счастье, очень скоро было бы обнаружено…— Он зарыдал.— Ох, Венцеслава! Никогда я не назову тебя своей…
Я положила руку ему на плечо.
— Кто знает…— прошептала я, вспоминая удивительные события, совершавшиеся в нашей семье.
Прошло года полтора после исчезновения матушки Венцеславы. Было начало апреля. В воздухе пахло весной. Я отправилась на кладбище, чтобы положить на могилки наших папенек и матушек по нескольку веточек ивы с золотыми сережками. Поплакала над холмиком, где покоится папенька Доминик, помянула молитвой несчастного папеньку Индржиха, не забыла и Мартина, который похоронен где-то на чужбине. Всем матушкам, Веронике, Юлии и Ангелике, пожаловалась на наши семейные невзгоды. Торжественная тишина кладбища наполнила мою душу сладкой печалью — я слышала тихие голоса дорогих покойников. Словно приободренная ими, вышла я за врата священного прибежища мертвых и направилась к дому.
Но у калитки вдруг замерла от удивления — возле нашего дома собралась толпа. Что случилось? Я опрометью бросилась к дверям и тут была ошеломлена страшной вестью: папенька Рудольф убит в перестрелке с браконьерами.
В беспамятстве вбегаю в комнату. Удручающая картина открылась моему взору. Отец Рудольф бездыханный лежит на носилках. На пожелтевшем лице застыло то насмешливое выражение, какое бывает у людей, умерших в мучениях. На груди — круглый, как монетка, след запекшейся крови. Будто во сне доносятся до меня крики толпы и жалобный плач испуганных детей…
Мы хоронили папеньку Рудольфа при огромном стечении народа. Погребальный обряд совершал наш Бенедикт, недавно рукоположенный в священники. И если что-нибудь в те мучительные минуты могло меня утешить, так это взгляд на молодого пресвитера, служившего заупокойную мессу. Несмотря на печаль, я была преисполнена гордости оттого, что это мой брат в высоком сане духовного пастыря провожает отца в последний путь.
VIII
Грустно текли дни, омраченные воспоминаниями о дорогих умерших. Приближалась унылая осень. Мы были круглыми сиротками, отец наш погиб при трагических обстоятельствах, мать пропала без вести. Единственный, кто приходил нас утешать в эти печальные дни, был пан Башта. Как только у него выдавалась свободная минутка, он отлучался из аптеки и проводил время в нашем семейном кругу, читая свои стихи. Соседи так привыкли видеть его у нас, что вместо аптеки «У Спасителя» являлись с рецептами прямо к нам.
Людвик хвалил молодого человека и отдавал должное его характеру.
— Мой юный друг,— не раз повторял он,— вы мне очень нравитесь. У вас открытое и благородное сердце. Обещаю вам: если матушка вернется,— а я в это незыблемо верю,— она будет вашей. Я ее никому, кроме вас, не отдам.
Молодой поэт был так растроган, что пытался поцеловать Людвику руку.
Брат не мог этого допустить:
— Такой чести я недостоин. Но я дал вам слово и сдержу его. Вы пойдете по жизни рука об руку с нашей матушкой.
И вот однажды… Я бегала в лавку купить кое-что из провизии. Вернулась, вижу — за столом сидит молодая женщина. На руках у нее маленькая Геленка, остальные дети сгрудились вокруг.
Увидев меня, она попыталась встать, но рухнула на стул и, прижав руки к сердцу, прошептала:
— Гедвика…
— Матушка! — изумленно воскликнула я.
Вечером, когда в камине запылал огонь, мы с участием выслушали ее историю. Она мечтала об актерской славе, но публика встречала ее появление на сцене нетерпеливым топотом и наглыми насмешками. Пан Кветенский часто напивался и бил свою подружку, а однажды и вовсе ее прогнал.
К вечеру явился молодой провизор. И замер в дверях. Однако Людвик взял его за руку, подвел к матушке и произнес:
— Это пан Башта. Прошу тебя, будь к нему благосклонна…
Матушка подняла на провизора трогательно-нежный взор, и сердце его растаяло от умиления.
IX
Свадьбу пана Башты с матушкой Венцеславой справили тихо и скромно. Такова была воля жениха, человека по натуре робкого и не любившего ничего показного. Да и Людвик рассудил, что после всего случившегося не следует привлекать внимание горожан. Так было лучше еще и потому, что любовь Венцеславы к небезызвестному актеру возымела столь явные последствия, что свадебный наряд едва их прикрывал.
Тем ранним утром в костеле святых Косьмы и Дамиана было лишь несколько старух да горстка гостей, приглашенных принять участие в обряде. Несмотря на отсутствие пышности, все мы были растроганы, ибо венчал молодую пару наш Бенедикт, специально для этого приехавший из своего дальнего прихода. Мы отирали слезы умиления, когда священник соединил руки матушки и пана Башты и произнес прочувствованные слова о высоком значении брака. Он призвал жениха и невесту быть верными, послушными и терпеливыми, следовать путем добродетели и ревностно исполнять предписания святой церкви, напомнив, что им вверяется многочисленное семейство и потому на их плечи ложится ответственность за высоконравственное воспитание деток. Я была до глубины души взволнована речами его преподобия и дала себе зарок во всем слушаться родителей. Убеждена, что то же самое чувствовали в тот момент Людвик, Бланка и остальные дети. Людвик крутил тронутые сединой усы и глотал слезы; да и сердце Леопольда учащенно билось под блестящими пуговицами офицерского мундира.
Свадебное пиршество было неожиданно прервано. У невесты начались схватки, свидетельствовавшие о приближении родов. Мы поспешно уложили матушку в постель и послали за повивальной бабкой и доктором. Не успел день разлучиться с вечером, как слабый писк возвестил нам, что наша семья стала еще многочисленней. Родился мальчик. Осторожно беру на руки розовое сморщенное тельце. Какой красивый младенец, да как хорошо сложен! И весит пять кило! Мы единодушно решили, что он вылитая мать. Преподобный отец выполнил новую приятную обязанность — окрестил братца. В честь папеньки Башты его нарекли Ярославом.
