Николай Лейкин - Рыболовы
— Вотъ, вотъ… Объ этомъ тоже я давно воображалъ… Придутъ гости…
— Мало-ли что вы воображали, а только не охотничье это дѣло. Собаку я вамъ обучу охотницкому артикулу, а насчетъ прочаго увольте. Я егерь… Я…
— Да ладно, ладно. Слышу ужъ… Ну, что съ одного заладилъ! — перебилъ его- охотникъ.
Минутъ десять они шли молча и вышла на скошенные овсы. Виднѣлась ужъ деревня. Надъ скошенными овсами цѣлой тучей носились воробьи. Охотникъ долго слѣдилъ за ними взоромъ и наконецъ сказалъ егерю:
— Холодновъ! Я хочу воробьевъ пострѣлять.
— Гм… Стрѣляйте, — улыбнулся тотъ. — А только какая-же это, сударь, охота!
— Отчего-же? Та-же дичь. За-границей ихъ такъ ѣдятъ, что въ лучшемъ видѣ… Да и не заграницей… Я самъ ихъ ѣлъ. Для паштета, такъ первое дѣло.
— Не показанная она птица для ѣды — вотъ что. А есть такое желаніе, такъ стрѣляйте.
— Да конечно-же. Тутъ ужъ, братъ, безъ промаха. Однимъ зарядомъ можно штукъ десять положить. Пусть собака ихъ подниметъ. Трезоръ! Пиль! шершъ!
Собака бросилась въ овесъ. Воробьи взвились тучей. Охотникъ прицѣлился изъ ружья. Раздался выстрѣлъ и повалилось нѣсколько воробьевъ.
— Видишь, какъ удачно, — сказалъ охотникъ, весело улыбаясь.
Снисходительно, какъ-бы съ сожалѣніемъ улыбнулся и егерь.
— Подбирать будете? — спросилъ онъ охотника.
— Еще-бы. Я ихъ съ собой возьму. Все-таки домой явлюсь съ дичью. Дома у меня ихъ зажарятъ.
Охотникъ и егерь начали подбирать воробьевъ. Охотникъ свертывалъ имъ головы и клалъ въ яхташъ.
— Смѣяться будутъ домашніе-то ваши, когда съ воробьями домой пріѣдете, — замѣтилъ егерь.
— Ну, вотъ! Что онѣ, бабы, понимаютъ! Скажу имъ, что перепела. Такъ за перепеловъ и сойдутъ, далъ отвѣтъ охотникъ.
— На перепеловъ-то ужъ вовсе не похоже.
— Я тебѣ говорю, что онѣ ни уха ни рыла въ мелкой дичи не смыслятъ. Знаютъ глухаря, тетерку, рябчика, а чтобы насчетъ мелкопитающейся птицы — ни Боже мой.
Еще нѣсколько выстрѣловъ по воробьямъ и охотникъ съ наполовину наполненной сумкой направлялся къ деревнѣ. Сзади шелъ егерь, крутилъ головой и улыбался.
По болоту.
I.
Изъ охотничьей избы вышли на задворокъ охотникъ и старикъ егерь Холодновъ, прошли за калитку плетня, выходящую въ поле, и поплелись по задамъ деревни. Охотникъ — среднихъ лѣтъ мужчина съ закругленными усами и наполеоновской бородой, совсѣмъ напоминалъ тирольскаго стрѣлка. На немъ была надѣта темно-зеленаго поярка тирольская шляпа съ перомъ, сѣрый охотничій, солдатскаго сукна, жакетъ съ зеленой оторочкой и крупными пуговицами съ изображеніемъ собачьихъ головъ и высокіе сапоги съ мѣдными подковками на каблукахъ. Впереди радостно бѣжалъ рыжій сетеръ, обнюхивалъ кочки и кустики и то и дѣло оборачивался, посматривая на хозяина.
— Такъ Василій Семенычъ вчера былъ, вчера и уѣхалъ? — говорилъ охотникъ егерю. — Жалко, жалко, что не подождалъ меня. А я такъ расчитывалъ съ нимъ встрѣтиться.
— Вчера были, вчера и уѣхали. Пріѣхали они въ субботу съ вечера, переночевали, утромъ побродили по болоту, соскучились и уѣхали.
— Да, что-жъ онъ, чудакъ, меня-то не подождалъ! Я вѣдь говорилъ ему, что пріѣду. Ну, вчера не могъ, задержали, а сегодня все-таки пріѣхалъ-же.
— Не могу знать, Викентій Павлычъ… Они объ васъ вспоминали, но потомъ соскучились, потребовали телѣжку и на вечерній поѣздъ…
— Убилъ онъ что-нибудь?
— Гдѣ убить! Нешто въ воскресенье у насъ что убьешь? Ни въ жизнь ничего не убьешь, коли на одну птицу по три охотника приходится. По воскресеньямъ всѣ контористы тутъ, господа адвокаты, нѣмцы — одно слово всѣ тѣ, кому по буднямъ не свободно. Вы знаете, по воскресеньямъ нашъ зеленовскій кабакъ ящиковъ пять-шесть лишнихъ пива продастъ — вотъ какой съѣздъ бываетъ.
— Да, да… Это-то, признаться сказать, меня и остановило вчера ѣхать. То-есть оно и задержали меня, но все-таки.
— Какъ возможно по воскресеньямъ у насъ охотиться! По воскресеньямъ все равно попусту, по воскресеньямъ только, будемъ такъ говорить, для прокламаціи охотники ѣдутъ: во-первыхъ, чтобъ. моціонъ сдѣлать, а во-вторыхъ, чтобъ пива выпить. Настоящему-то охотнику у насъ и въ понедѣльникъ дѣлать нечего, потому съ воскресенья вся дичь распугана, — разсказывалъ егерь.
— Ну, въ понедѣльникъ-то еще ничего, — замѣтилъ охотникъ.
— Нѣтъ, ваша милость. Вѣдь они, вотъ хоть-бы эти нѣмцы-контористы, шумъ-гамъ въ лѣсу и на болотѣ дѣлаютъ, ходятъ по двое да по трое вмѣстѣ, попусту стрѣляютъ, мальчишки деревенскіе за ними корзинки съ пивомъ таскаютъ. Какая это охота! Это не охота, а безобразіе. Опять-же выпьютъ, сядутъ на пни и давай свои нѣмецкія пѣсни пѣть. А птица — она шуму боится, она отлетаетъ. Она послѣ такого переполоха въ воскресенье развѣ-развѣ къ средѣ на свои любимыя мѣста вернется и сядетъ. Въ четвергъ или въ пятницу къ намъ пріѣзжать — вотъ это настоящее охотницкое дѣло.
— Такъ думаешь, что мнѣ сегодня не посчастливится?
— Не думаю, чтобы съ хорошей добычей вернулись, — отвѣчалъ егерь.
— Я на многое и не расчитываю, а хоть-бы уточекъ пару.
— Уточекъ-то можетъ быть и порѣшите. Утка у насъ бываетъ такъ, что и съ другого болота налетаетъ. Вѣдь эта птица шляющаяся. Она сегодня здѣсь, завтра тамъ.
— Жаль, жаль, что Василій Семенычъ меня не подождалъ, — твердилъ охотникъ. — А я двѣ бутылки хорошей мадеры захватилъ. Теперь не съ кѣмъ и выпить будетъ. Представь себѣ, мы даже условились и насчетъ закуски: онъ рѣшилъ копченаго сига привезти, а я ветчины и сосисокъ.
— Копченый сигъ съ ними былъ-съ. Копченый сигъ и сардинки. Выпили они свою фляжку, скушали сига и сардинки, выспались на сѣновалѣ, потомъ напились чаю и уѣхали.
— Ну, куда я теперь съ закусками и съ мадерой!.. Одному всего мнѣ не одолѣть, запасъ у меня очень большой.
— Да вѣдь до будущаго раза спрятать можно. У насъ при охотничьей избѣ ледникъ хорошій.
— Сосиски не улежатъ. Ну, вотъ поди-жъ ты! А я даже и французской горчицы банку захватилъ. Кто здѣсь сегодня изъ охотниковъ?
— Не ваша компанія. Одинъ изъ нѣмцевъ остался. Забыли его вчера товарищи. Онъ на сѣновалѣ спалъ, а они его и забыли. Сегодня проснулся и опять замотался. Теперь онъ съ женскимъ поломъ бобы разводитъ. Сегодня тамъ у насъ на концѣ деревни дѣвки и бабы картофель копаютъ, такъ съ ними… Подручный Никитка вторую ужъ порцію пива изъ кабака имъ притащилъ. Дамскій полъ угощаетъ.
— А еще кто есть изъ охотниковъ? — допытывался охотникъ.
— Тоже замотавшійся. Не то онъ изъ купцовъ, не то управляющій. Съ субботы онъ тутъ. Вчера поѣхалъ на послѣдній поѣздъ, пьяный былъ, началъ по дорогѣ заѣзжать во всѣ мѣста, гдѣ можно выпить, опоздалъ на поѣздъ и вернулся обратно. Пріѣхали — ни онъ, ни возница лыка не вяжутъ. Лошадь уткнулась мордой въ заборъ да такъ и стоитъ. Сотскій ужъ нашелъ его. Видитъ, что лошадь стоитъ и двое спятъ въ телѣгѣ… Ну, разбудилъ его и привелъ въ охотничій домъ.
— Да, дѣйствительно, это мнѣ не компанія, — согласился охотникъ.
— Какая компанія, помилуйте… И послѣ воскресенья у насъ все такъ, все этотъ сортъ. Еще хорошо, что онъ вчера по дорогѣ ружье-то свое не потерялъ, — сказалъ егерь.
— Да, да… Долго-ли! Да и украсть могли.
— Очень просто. У насъ здѣсь народъ таковскій. Одно слово — подгородніе. Эти носъ у человѣка среди двухъ глазъ украдутъ.
— Гдѣ-же онъ теперь? Спитъ?
— Насилу уложили. На зарѣ проснулся, опохмелился на старыя-то дрожжи, да и давай крестьянскихъ куръ на задахъ стрѣлять. Трехъ куръ положилъ. Бабы выбѣжали, галдятъ, по полтора рубля за куру требуютъ. Спорили, спорили — на рублѣ сошлись. Отдалъ за трехъ куръ.
— Охота хорошая! — улыбнулся охотникъ.
— Еще бы. Тутъ можно безъ промаха. Да главное, далеко и ходить не надо. Дичь первый сортъ.
— Ахъ, какъ жалко, что Василій Семенычъ меня не подождалъ! — опять воскликнулъ охотникъ. — Онъ ничего мнѣ передать не велѣлъ?
— Банку мази для сапоговъ оставилъ и сказалъ: «коли, говоритъ, Викентій Павлычъ попроситъ свои сапоги смазать, то можешь ему дать».
— Да, да… Мы согласились привезти: онъ банку мази, а я мѣдный чайникъ. Мѣдный чайникъ тоже у тебя здѣсь останется и ежели Василій Семенычъ спроситъ когда-нибудь, то можешь ему дать. Жалко, жалко, что нѣтъ мнѣ подходящей компаніи. Развѣ не подъѣдетъ-ли кто-нибудь?
— Господинъ ветеранъ этотъ самый хотѣли побывать въ понедѣльникъ или во вторникъ. Конскій докторъ… Вотъ что собаку вашу лечилъ, — отвѣчалъ егерь.
— Ветеринаръ Крутогоровъ? Богъ съ нимъ. Онъ у меня двухъ собакъ уморилъ. Началъ лечить отъ чумы, далъ какую-то мазь, чтобы грудь смазывать, со щенка вся шерсть слѣзла и на другой же день онъ подохъ. А щенокъ хорошій, отъ хорошаго отца съ матерью. Я надъ нимъ дрожалъ и думалъ — вотъ, вотъ воспитаю. Потомъ суку… У суки заболѣло что-то въ ухѣ. Далъ онъ капли… Ты что это, Холодновъ, хромаешь? — обратился охотникъ.
