Алекс Норк - Маргарита
— И не ходи, — на пороге, пропустив ее в открывшуюся дверь, появился мужчина в форме охранника. — Виньтите отсюда.
Один глаз темный, другой — серебристый.
«Стреляет, — уверенно подумал капитан, — автономно с обеих рук».
Несмотря на самочувствие, долг напоминал о себе.
— Мы должны изъять документы.
— Нет у нас документов, только проездные билеты.
— И компьютеры.
— И компьютеров нет, на счетах считаем, — непонятно откуда из-за спины у него взялись большие старые счеты. — Хочешь, извлеку корень двенадцатой степени. Из единицы.
Дверь приоткрылась и высунулась пушистая головка.
— Мальчики, вы еще здесь?
Сзади пошло движение — команда, толкаясь, поспешно лезла в автобус.
— З песнями, мальчики, з песнями.
Капитан последним достиг автобуса и бухнулся на свое переднее сиденье.
«Как докладывать-то?.. Про корень двенадцатой степени лучше вообще не говорить, не поверят».
Автобус тронулся, и растерянный капитан услышал сначала не очень стройное, но потом крепкое и уверенное: «На тот большак, на пе-рекресток, уже не ну-жно больше выходить, жить без любви быть может про-сто, но как на свете без любви прожить»…
Спетое почувствовало себя и обрело лиричность: «Жить без любви-и, а-а-а, — поддержал тенорок, — быть может про-осто, но как на све-ете без любви прожить!»
Они вернулись к позднему ужину, когда профессор начал уже слегка волноваться.
— Ну-с, Зинуля, накидай нам что-нибудь на стол, и расскажите о своих впечатлениях. Как ты себя чувствуешь, Рита?
— Хорошо. Только есть я не буду, выпью стакан воды и лягу спать.
— Э, ну запасов питательных препаратов у тебя в крови еще, пожалуй, достаточно. А сон, да, полезен.
— Что там было, доктор, рассказывайте.
— Удивительное существо, Денис Денисович. Одновременно и высокая чуткость, и странная избирательность.
— А в чем странность?
— У картины Маковского «Ребенок, испугавшийся грозы» простояла двадцать минут — в один момент слезы закапали, а мимо Васнецовских богатырей и Аленушки прошла со словами: «В это надо конфеты для детей заворачивать». Про Врубелевского демона сказала, что он сильнее бестолкового образа у Лермонтова. Откуда она знает про Лермонтова?
— Голубчик, я не скрывал, а просто не успел рассказать. Что я мог вложить в гены из текстовых материалов? Прежде всего то, что знаю и люблю сам. Там весь Тургенев, почти. Чехов, Гоголь — разумеется. Да, Пушкин, Лермонтов, Баратынский. Но вложить музыкальные и визуальные материалы было трудно технически и невозможно по времени. Антологии кое-какие вложил. Вы, например, знаете, как писала Ростопчина или Каролина Павлова? А она знает. Знает, конечно, Алексея Константиновича Толстого. Я вот считаю, что формой поэтической он владел не хуже, чем Пушкин. Судите меня за это. А лучше, голубчик, достаньте ром, недопитый нашею гостьей.
Пятый день
Министр начал утреннее заседание почти что с разноса: в двух циркулярных письмах месячной давности были некорректные формулировки, а одна — так просто содержала двусмыслицу; по трем департаментам реально не выполняется график работ — министр разложил по полочкам что и почему не будет выполнено в сроки; кадровые перестановки с учетом профессионального соответствия — словно он помнил десятки личных дел наизусть…
Подчиненные сидели прижавши уши и в совершеннейшем обалдении.
— И поросятину надо хорошую в столовую закупать, — закончил министр.
А оставшись один, еще раз удивился поразительной ясности, с которой память сразу представляла ему любой фрагментик, любую деталь из ближнего или дальнего прошлого: память просто восстанавливает любой кусочек жизни, и, оказавшись там, можно повернуться в любую сторону, взять и рассмотреть каждый предмет.
Какое пронзительное удовольствие!
Тот лекарь вчера взял всего лишь три сотни зеленых.
Хороший мужик.
И никакой тебе магии, кроме лягушки.
Странная, правда, икона висит на стене — он такого сюжета не видел: Георгий Победоносец, он не Победоносец еще, стоит без обычных доспехов, просто в коротком плаще — круглый маленький щит в левой руке и копье в правой; змей одноглавый с крупным телом и мощными лапами метрах в трех от него — ощущение движенья какого-то, примеривания перед схваткой.
— Дмитрий Игоревич, сейчас сообщили — Большой Кубанский казачий круг вынес решение перейти в партию «Эх, Россия». И «яицкие» собираются сегодня по этому же поводу.
— То есть как, выходят из Конгресса?
Помощник полуутвердительно качнул головой.
— Чепуха какая-то, уточни еще раз.
Монет, отчеканенных в самых разных местах и в самые разные годы, было огромное множество, Иуда и раньше знал, что некоторые ловкие менялы делают себе целые состояния, а их семьи живут в богатых домах. Теперь, оказалось, он сам должен освоить эту науку.
Легче было с золотом и серебром, но и там случались подделки или подмешанный к основному металл.
Учителю не нравилось, что он слишком вникает, тратит на это время.
А как?
Если надо покупать пищу, менять рвущиеся у братии сандалии, платить за ночлег. Надо давать иногда самим милостыню, потому что нельзя смотреть в глаза человека, который знает, что ляжет спать без еды и не будет иметь ее утром проснувшись. Он ловил в таких случаях взгляд Учителя, а иногда не ловил, а давал сам. Надо и давать и просить, и спорить с менялами, потому что у него на счету каждая денежка.
Как же он опечалился, когда сам собою просился прибыток, но Учитель ему запретил: они ходят по Иудее, Самарии, Галилее, дорогам Сирии — сколько разного товара, который можно взять в одном месте и потом с пользой перепродать. Нет, Учитель запретил — если денег мало совсем и не дают подаяний, часть братии просто должна несколько дней поработать. Иуда сам работает в таких случаях, стараясь усердьем подать пример.
И научился уже чувствовать тех, кто подаст ему милостыню или не подаст. Есть богатые дома, к которым, он уже знает, не надо и подходить — зря тратить время. А где-то точно дадут, но нельзя являться навязчиво часто.
В лицо, обзывая бездельником, тоже плевали.
— Бушуют?
— Уж третий день стоят. И Кучерена там среди них бегает.
«Высокое лицо» мэрии призадумалось.
Но ненадолго — думай не думай, а ехать все равно надо — репортажи уже по чертову телевидению начались.
Люди заняли все пространство между входом в метро «Полянка» и магазином «Молодая гвардия» — позволявшее вместить человек триста — тех самых выселенцев из домиков, построенных лет сто с лишним назад.
Лозунги передавали ясные настроения: «Замоскворечье — наша родина», «Предоставьте жилье в родных нам местах», было кое-что порезче.
Люди научились считать — рынок есть рынок, и сколько стоит тут квадратный метр земли под застройку, знали даже малые дети. «Рассчитайтесь по-честному» — справедливо царило в умах.
Первой на место выехало техническая бригада — надо было смонтировать площадку для выступления «высокого лица», поставить микрофоны и усилители.
Через полчаса отправился сам кортеж.
О прибытии его кто-то узнал заранее, и толпа ожидала.
Детки стояли с плакатиками: «Я хочу учиться в своей школе».
«Высокое лицо» ласково взглянуло на деток и, сопровождаемое, поднялось.
Кашлянуло, пробуя микрофон.
— Дорогие сограждане…
— Дорогие, конечно, — прервал сразу округлый мужик из первого ряда в какой-то махновской папахе на голове, — ты на каждом сколько рассчитываешь заработать?
Охрана внизу шевельнулась в ту сторону.
— Давайте, прежде всего, соблюдать корректность. Дома ветхие, вы это прекрасно знаете. И я вам скажу чистую правду…
— Чистую?! — ехидно рассмеялся мужик. — Давай чистую, послушаем правду-матку!
Воздух стал чистым, и очень легко задышалось, внутри снялось напряжение, свободной показалась каждая в организме клеточка.
Свобода — она же правда.
«Высокое лицо» почувствовало освобожденье души, радость неизъяснимую оттого, что можно быть полностью самим им собой!
— Вон, Кучерена, я вижу блокнотик держит — цифирки посчитал, что здесь почем. Сунь их знаешь себе куда? Цифирки эти «по-белому», а по-настоящему, не заглядывая в твой сраный блокнотик, сразу скажу: как минимум вдвое больше. Каждый из вас, в гребаных этих квартирках почти что — долларовый миллионер, — его разобрал смех: — Только… хе-ха-ха… только хрен вы и десять процентов получите. Выселим всех к чертовой матери за Окружную. Я вам больше скажу — снесем тут старину на фиг всю. Что старину — Военторг, а, Военторг? В каталогах мира среди памятников конструктивизма, и сто лет бы еще простоял. Французы приезжали, говорили: «Что вы де-елаете». А нам хреном по деревне — снесли и всё! — И тебе, мужик, — он поискал глазами наглого мужика, тот не попался, но фраза уже полетела, — снесем башку вместе с папахой!
