Алекс Норк - Маргарита
В подтверждение «высокое лицо» подняло руку, чтоб врезать хотя бы по воздуху, рука чуть двинулась вниз и застыла, словно схваченная вся гипсом.
Он попробовал ей двинуть еще… воздух тяжелый, он часто дышит, ноги отекли — неприятно стоять…
Что он тут наговорил, а? Что с рукой?
Телекамеры были?..
Вон, две проклятые.
Иуда всегда искренне благодарил человека, давшего любую монетку. И молился за него, чтоб Бог снискал ему благодать. Сколько глаз хороших, и таких, порой, бесконечных.
А братья недолюбливают его.
Как же, один шаркает сандалиями по камням, другой не замечает, что рубаха цепляет шипастый куст — а за все надо деньги платить.
Он досматривает за каждым, делает замечания — кто-то морщится или глупо шутит в ответ.
И посмотрели на него с укоризною, когда он хотел отогнать мальчишек от смоковницы, богатой спелыми ягодами. Мальчишки из соседней деревни — он знает эту деревню, достаточную очень и зерном, и скотом. Мальчишки сильные, не голодные, а со смоковницы он набрал бы полный мешочек.
Учитель шел впереди, повернулся и приказал оставить мальчишкам дерево.
Царствие небесное, о котором говорит Учитель, а братья задирают головы вверх — оно не там, оно в человеке. В которых-то точно есть. Он долго стоял у входа на рынок на солнцепеке, долго — и никто не давал. Солдат-римлянин скучающе смотрел на него, стоя в тени на посту. А когда Иуда, вздохнув тяжко, собрался уже уходить, сделал знак подойти. Рука протянулась и сунула ему монету с профилем Римского Императора — крупная денежка для простого солдата, и глаза — чуть улыбающиеся и ласковые. Иуда низко поклонился, и слеза упала на землю.
С утра профессор Рождественский отправился по приглашению в Академию, а днем, вернувшись, узнал от Зины, что «барышня» полдня провела сидя за Интернетом.
— Денис Денисович, она мясное отказывается есть. Говорит: люди не звери.
— Э, собственно… а рыбу?
— Рыбу не отказывается, говорит, нельзя есть теплокровных, они нам братья.
— Формально она права. Да-с, — профессор подумал, что можно самому иной раз заскочить в ресторан, а здесь, дома… — Зинуля, ты готовь нам всем теперь рыбные блюда, ну, икорки, там, красной-черной давай.
— Яйца ведь тоже можно?
— Можно, это у тебя идея полезная.
* * *Толстяк зашел в недорогую пивную и вышел оттуда уже через две минуты, утирая рукавом губы.
А через десять секунд джип с очень темными стеклами отъехал от тротуара.
— Вы что, ребята?
Двое с боков.
По ушам судя — продукция «сделанная со стаканом». Старший на переднем сиденье рядом с шофером.
— Молчать!
— А далеко едем? Я деньжат-то с собой на пивко только взял.
— Заткнись, урод.
С боков для убедительности надавили.
* * *Министр испытывал, что называется, кайф, ныряя в разные уголки памяти, но что-то стало происходить и другое — посещённое, сменяясь другим, не уходило совсем, а отступая несколько вглубь, продолжало маячить, куски находили друг друга, монтировались между собой и складывались.
— Иуда, посмотри эту монету. Золотая, попробуй на зуб?
— И пробовать не буду, я знаю эту чеканку — там половина медь.
Другие лепятся.
— Некогда мне с вами.
— Ну эту вот только взгляни.
Он берет в пальцы крупную монету и недолго рассматривает.
— Карфагенская она, ей двести лет.
— А за сколько менять?
— Ни за сколько, она у тебя год пролежит без движенья.
— Эх, беда-то! Всучили мне.
— А ты вот что сделай. Монета хорошо сохранилась, подойди к римлянам, не к солдатам, а из начальников. И меньше чем за два сребреника отдавать не соглашайся.
— Неужто два сребреника?
— Попомни мои слова.
Большой «полуофициальный» совет под руководством представителя администрации — человека не из самых главных, но немаленького, и тесно связанного с бизнес-кругами — проигнорировать было никак невозможно.
Главный «Торговый» не зря совсем приехал туда с тяжелым чувством — первый же вопрос от председательствующего прозвучал до примитивности безобразно:
— Ну и как будем вынимать у этой суки деньги?
Лёня сразу же предложил глупость: нарисовать ей на бумаге всякие привлекательные инвестиционные планы — нефть, газ, алмазы — втянуть, а потом — дело техники.
Молодой шустрый на всё способный депутат предложил «еще лучше»: обвинить в пособничестве экстремистской партии «Эх, Россия», взять под стражу вместе с ее опекуншей, прессануть — сами на все согласятся.
«Торговый» встретился глазами с умным Катушевым, и оба друг друга поняли.
— Ну а вы что молчите, Евгений Матвеевич? — спросил председатель.
— Я, во-первых, предлагаю не называть женщин суками.
— Хм…
— Во-вторых, нужно представить ей несколько крупных реальных проектов с эффективными результатами финансирования. Пусть закажет международную экспертизу и принимает решение.
— Вы что же, всерьез полагаете, что мы вынем у нее таким способом четыреста миллиардов?
— Вынимают из карманов, и я в этой области не специалист.
«Не будет он на старости лет срамить себя участием в шайке. Нет, не будет».
Ответ, разумеется, не понравился, и в его сторону больше уже не смотрели.
Нервного разговора хватило всего лишь на полчаса, выбрали все-таки предложение обвораживать сказочными планами и отправить на это министра финансов, администратора… Лёня, видимо вспомнив про танцы с цветком в зубах, нашел предлог отвести свою кандидатуру, третьим вызвался известный всем «Энергетик».
Готовиться к сказочным планам было незачем, ехать договорились почти не откладывая.
Администратор отозвал к себе Катушева.
— Конфеты-бараночки я еще понимаю, но они же по всей стране поросят раздают. Откуда у них такое количество поросят? Мои специалисты просчитали внутренние ресурсы, таможенный ввоз за три последние месяца — нет в стране такого количества поросят!
— Совершенно верно.
— Тогда как вы это объясняете?
— Да просто. Мои люди проследили эту схему: приезжает грузовик с поросятами, отдают двух-трех и обещают скоро приехать и раздать остальным, а молва по областям идет, что у каждого уже есть дармовой поросенок.
Что-то не понравилось администратору в этом флегматичном ответе.
— Да?
— Ну, не из воздуха же они их берут.
* * *— Вон, машина с нашими поросятками пошла. Желаете, остановлю, вам дадут одного?
— Будет тебе сейчас поросятина, — проговорил с переднего сидения старший.
— Ну, будет так будет. А это что?
— Где?
— Вон коллектор прорвало.
Все увидели, как из какой-то дрянной трубы мерзкая жижа хлещет потоком в реку.
— Нужно вам это?! — зло проговорил мужичок. — Вот это вам нужно?!
— Не нужно, но ты все равно заткнись.
Иуда давно заметил, какие разные люди.
Когда Учитель говорит с ними, у одних свет возникает в глазах — но потому что их души и так это знали, их радует подтверждение, выраженное собственное их чувство чужим сильным словом. У других — только недоумение, им любопытно, как если бы показали какую диковину, а головы потом возвращаются к своему кругу мыслей.
Разве Учитель не понимает?
Разве не сказано: все возвращается на круги своя.
И еще: у кого много есть — преумножится, а у кого мало — отнимется то, что имеется.
— Да, уютненько тут у вас, хороший подвальчик.
Человек сидел за столом, и те трое вошли и остались стоять.
— Садись.
— Благодарствуйте.
Мужичок расположился на стуле напротив.
— Ты на кого работаешь?
— О!
— Что о, хозяина называй… Что молчишь, жить хочешь?
Мужичок призадумался.
Потом улыбнулся:
— Другой раз радость от жизни берет, счастье какое-то… — и погрустнел: — а иногда и не очень.
— Ваньку валяешь, сукин сын.
— Насчет происхождения вы, извините, не правы.
— А понимает твой хозяин, на кого замахнулся? Ришельевич с Полуниным мне, понимаешь, мне платят.
— Много?
— Не твое дело, собачье.
— Опять, извините, ошиблись с происхождением.
— Значит, хозяина своего ты не сдашь?
— Нет.
Их глаза сошлись, и тот первый вдруг ясно понял, что орех этот можно раздавить-размозжить, но вынуть из скорлупы ничего не удастся.
Стало быть, и время терять больше незачем.
Взгляд, брошенный за спину мужика, все сказал, старший двинулся, но двинулось еще что-то.
