Борис Привалов - Не проходите мимо. Роман-фельетон
А над всем этим великолепием благородно отсвечивала хрусталем и бронзой огромная пирамидальная люстра.
Солнечный лучик ударился в стекло стола, перепрыгнул на гладковыбритую голову начальника облторга, скользнул по бронзовому рыбьему брюху и ушел в пальмовую листву.
Тимофей Прохорович Калинкин в этой субтропической обстановке чувствовал себя неуютно.
Пряча глаза от разыгравшегося солнца, Тимофей Прохорович жмурился. Его толстые, похожие на мохнатых гусениц, черные брови недовольно шевелились.
— А пальмы тоже нужны для работы торга? — спросил Калинкин стоящего у стола Сваргунихина.
Агент по снабжению преданно смотрел в рот начальнику торга, делая вид, что по губам старается угадать его волю.
— Пальмы, говорю, тоже необходимы? — раздраженно переспросил Тимофей Прохорович.
— Кого? — прикладывая обе ладони к оттопыренным капустным ушам, спросил Сваргунихин.
— А, что с тобой разговаривать! — отмахнулся Калинкин.
— Именно, — сказал агент и неслышно скрылся среди тропической растительности.
«Декораций понатащили, а работа стоит, — вздохнул глава облторга и пригорюнился. — Что поделаешь — искусство! Требует жертвоприношений».
В дверь постучали. Тимофей Прохорович не успел и рта раскрыть, как в дверную щель осторожно всунулась голова Умудренского. Начальник АХО быстро обшарил глазами кабинет и сказал умиленно:
— Оазис! Жизнь как в командировке! Улавливаете мою мысль?
— Привез? — вскинул брови Калинкин.
— Оба два, как один, — ответила голова и исчезла.
Потом дверь распахнулась, и в кабинет вошли Благуша и Можаев.
Сзади проецировалась контрабасная фигура Умудренского. Он, кряхтя, тащил аппаратуру.
Рукопожатия и приветственные речи заняли не больше минуты: Тимофей Прохорович всегда берег свое время и ценил время ближнего своего.
— Я в вашем распоряжении, — сказал Калинкин, взглянув на часы. — Приступим.
— Начнем потихоньку, — согласился Мартын. — Прежде всего надо выдвинуть этот фикус-кактус, он мне портит освещение.
— Это не фикус, если позволите, — сказал Умудренский, хватая пальму за талию. — И не кактус, разрешите заметить… Называется по инвентарному списку пальма-финик.
Сваргунихин! — вдруг закричал начахо истошным голосом. — Хватайсь и тащи!
— Кому? — приставил ладони к ушам агент по снабжению и отодвинулся подальше от пальмы.
— А, что с него, с глухаря, толку! — махнул рукой Умудренский и самолично откатил кадку с пальмой.
Благуша заметался по комнате, прицеливаясь съемочной камерой. Он отпихивал ногами кресла. Не замечая уколов, хватался за волосатые пальмы. Он творил, он искал нужные точки…
Когда эти поиски загнали его в дальний угол комнаты, где в кресле расположился соблюдавший нейтралитет Можаев, тот не удержался:
— Март, ты серьезно собираешься снимать эти декорации?
— А почему бы и нет? — ответил Благуша. — По-моему, очень приличный кабинетик. Товарищ Умудренский! Отодвиньте левую портьеру.
— Но это же типичная инсценировка, — тихо сказал Юрий.
— Мы, кажется, договорились, — так же интимно ответил Мартын: — «В чуже просо не пхай носа». Подержи-ка лучше эту лампу. Товарищ Умудренский, дайте сюда рефлектор!
— Первый раз в жизни участвую в подлоге, — пробормотал Юрий, принимая фонарь из рук Умудренского.
— Вы, Тимофей Прохорович, — объяснял Мартын, — должны вжиться в образ самого себя. Напоминаю: по сценарию вам отведено три кадра. Первый. Вы даете руководящие указания торговым точкам. У вас — трубка телефона, карандаш, серьезное выражение лица. Кадр второй. К вам на подпись принесли бумаги. У вас — перо, текст, выражение лица то же. Рядом — тот, кто пришел с бумагами. Кадр третий. Вы принимаете рядового потребителя. Он зашел в облторг, как в родной дом, чтобы внести свои предложения по расширению продажи туалетных сюрпризов. Потребитель справа, вы — слева. Выражение лица… то же.
— За что я ценю сценарий Бомаршова, — невинным голосом сказал Юрий, — это за психологическое разнообразие.
— Да, — сказал Умудренский мечтательно, — я однажды лицезрел товарища Бомаршова, правда, издали, но все ж… Психология для него — самое дорогое. Улавливаете мою мысль?
— Куда? — спросил Сваргунихин.
— Берите телефонную трубку, — сказал Мартын. — И карандаш потолще. Прорепетируем кадр номер один.
Кадр номер один затруднений не вызвал. Тимофей охотно поговорил с какой-то конторой по тому из четырех телефонов, который действовал. А Умудренский и Сваргунихин в роли осветителей проявили столько таланта и молодечества, что Благуша даже посоветовал им изменить профессии хозяйственников на что-нибудь светооформительское.
Драма разыгралась во время съемки второго эпизода. Умудренский быстро сообразил, что если он будет придерживаться двойственного соглашения, разработанного на его квартире, то на экран не попадет. Ведь беседа с сотрудником, как выяснилось, в сценарии не значится. Агент по снабжению даст бумаги на подпись, станет одним из героев фильма и долгое время будет извлекать выгоды из своей кинопопулярности. А он, Умудренский, окажется за бортом…
«Ах, как худо! Что же делать? — содрогалась в конвульсиях мысль начахо. — Сунуться в кадр с потребителем? Все равно потом вырежут. Не везет! Восемь раз включительно снимался — и ни разу на экран не выпустили… Даже с управляющим в обнимку стоял. Потом всей семьей смотрели: он есть, меня нет… Искусство кино! Этот мрачный брюнет с трубкой в зубах приедет в студию и всем расскажет, кто такой Умудренский. Узнают, что я сотрудник торга, и вырежут. Где же выход? Уловил! Взять подписание бумаг на себя, а Сваргунихину оставить кадр с потребителем… Пусть его и вырежут…»
Благуша опять заметался по кабинету, отыскивая оригинальные раккурсы. Попутно он вел подготовку к съемкам следующего кадра.
— Кто вам в основном приносит бумаги на подпись? — пытаясь взобраться на пальму, спросил он Тимофея Прохоровича.
— Многие… Каждый по своему отделу. Но чаще всего начальник отдела снабжения.
Сердце Умудренского перестало биться.
— …или начальник планового отдела, — шевельнув бровью, добавил глава облторга. — А ну, кто-нибудь, позовите их!
Умоляющий взгляд Сваргунихина вернул начальнику АХО мужество.
— Сейчас доставлю, — торопливо сказал Умудренский и направился к двери.
«Ага, — злорадно подумал он, — без меня Сваргунихин как без головного мозга. Сам бы он, стервец, побежал, да нельзя: глухаря играет».
За дверью начальник АХО постоял, сосчитал до двадцати одного и, сказав сам себе: «Очко», вошел обратно в кабинет.
— Иван Макарович, говорят, сегодня позволили себе забюллетенить, — доложил Умудренский, — а Поль Сергеевич вызваны в исполком. Из начальников отделов один я.
— Вот вы и будете подавать бумаги на подпись! — заторопился Мартын. — Так бывает?
— Случается, — ответил Тимофей Прохорович.
— Кого? — затрепетав, спросил Сваргунихин.
Умудренский, предупреждая конфликт, быстро подошел к сообщнику и жарко прошептал:
— Не дрожи, я тебе уступлю потребителя.
И, выхватив из рук трепещущего агента по снабжению папку «На подпись», Умудренский поднял голову и направился к столу.
Съемка прошла без осложнений. Закончив ее, Мартын шесть раз сказал начальнику АХО: «вы свободны», «все», «хватит» — и только после этого Умудренский отошел от Калинкина. Чувствовалось, что кинематография для начальника административно-хозяйственного отдела действительно самое дорогое…
Сваргунихин тем временем блуждал среди пальмовых стволов, накаляя атмосферу вздохами.
— Вживаетесь в роль потребителя? — догадливо спросил Юрий Можаев.
— Да, — ответил снабженец, но тут же спохватился: — Куда?
— Вот беда, — сказал Калинкин, — третий-то кадр трещит по всем швам. День ведь у меня нынче не приемный. Где же взять потребителя?
— С улицы схватить первого попавшегося, — в раздумье бормотал Умудренский, — неудобно вроде… А вот, кстати, Сваргунихин! Типичный покупатель-потребитель! Улавливаете мою мысль? Ботинки из магазина номер три, брюки фабрики «Красногорская швея». Рубашку при мне покупал в универмаге.
Усталый Мартын согласился. Кандидатура Сваргунихина прошла без голосования. Третий кадр был увековечен на пленке.
— Благодарю съемочный коллектив, — подражая манере Протарзанова, сказал Мартын. — Съемка окончена. Вольно!
— Позвольте мне, — вдруг поднялся с кресла Юрий. — Скажите, товарищ Калинкин, когда у вас идет совещание, вы эти вечнозеленые растения оставляете здесь?
— Нет, зачем же? Они вовсе не вечные, я их впервые вижу… А откуда они взяты — это уж вам, должно быть, лучше известно.
