Борис Привалов - Не проходите мимо. Роман-фельетон
И в этот момент высокодраматического накала она была поймана на слове. В дом, препираясь на ходу, вбежали близнецы. В полемическом азарте Пелагея Терентьевна тотчас же их спутала и Веру назвала Надей, а Надю — Верой.
— Каждая, конечно, хороша в своем роде, — внутренне торжествуя, согласился Тимофей, — но вот тут… как бы это выразиться?. вроде их двое, а вроде и одна. Вот один экземпляр и поедет ко мне, а другой вы оставите себе.
Мама бурно запротестовала. Вечером вернулся с поля Прохор Матвеевич и, как глава семьи, сказал свое веское слово:
— Пусть едет Вера, — произнес он, показав на Надю. — Там у них коммунальные условия и вообще жилплощадь. Тимоша ее обижать не будет. А вот новый дом отстроим — тогда назад приедет.
— Ладно уж, — буркнула Пелагея Терентьевна, — везите. Но вообще своих детей заводить надо, а не одалживать!
И Вера Прохоровна отбыла из деревни Горелово в город Красногорск.
Вера была не избалована, капризничать не умела, плакала редко и ела все. Так как в то время у ответственных работников было модно трудиться круглосуточно, то Тимофей Прохорович дома почти не бывал. А добрая Стася имела свой индивидуальный взгляд на воспитание детей: «ребенок не должен отказывать себе в радостях жизни».
— Играй, Верусик. Кушай, Верунчик. Веселись, Верочек! — приговаривала любвеобильная Станислава Петровна. — Придет время — и ты будешь вместо шоколада познавать горечь жизни…
Стоило Верусику замедлить шаг у магазина игрушек, как Стася бросалась к кассе и восторженно выбивала чеки на комплект елочных хлопушек, настольную игру «Логарифмы для самых маленьких» и на куклу, умеющую говорить несколько слов: «папа», «мама» и «агрегат».
Узнав, что Верунчику больше нравится кататься на автомобиль, чем гулять по скверу или садику, Стася вызывала машину мужа и возила девочку по окрестностям Красногорска.
— В целях развития у ребенка любви к природе, — поясняла она знакомым.
В семье Тимофея Верочек ознакомилась вплотную с шоколадом и, к восхищению Станиславы Петровны, вскоре безошибочно отличала «Золотой ярлык» от всех других сортов.
— Боже мой! Ну где вы видели еще такое дитя?! — восторгалась Стася. — Верунчик любит шоколадные изделия! Необыкновенная девочка!
Необыкновенную девочку отныне стали укладывать бай-бай с шоколадкой в руках. Однако со временем шоколад потерял свое снотворное действие. Расстроенная Стася несколько дней разучивала колыбельные песни по сборнику для клубной самодеятельности. Но Верунчик отвергла весь репертуар.
— «Нет, твой голос нехорош: очень тихо ты поешь!» — лепетала необыкновенная девочка.
Из этого заявления были тотчас сделаны оргвыводы. Стася купила патефон и набор усыпляющих пластинок. Среди них были колыбельный романс «Спи, моя радость, усни», «Беседа о воспитании дошкольников» и отрывок из художественной прозы «Кавалеры и звезды».
…В то время, когда Вера Прохоровна покоилась в постели, сосала шоколад и дремала под художественную прозу, ее сестра Надежда Прохоровна еще не помышляла о сне.
В многочисленной семье Калинкиных каждый имел определенную общественную нагрузку. Феликс пас козу, Ольга кормила кур, Владимир носил воду, Надя числилась в баюкальщицах. Она качала люльку, в которой лежал не резиновый пупс или целлулоидовый голыш, как у ее подруг и сверстниц, а настоящий, живой и довольно горластый братец Николай. Это обстоятельство укрепляло высокий Надин авторитет среди семилетних односельчан.
Когда Николай перерос колыбельные размеры и решительно отрекся от соски, Наде дали новое, не менее важное поручение. Она стала носить в поле обед Прохору Матвеевичу.
— Ты у меня скороход! — шумно встречал ее отец. — Борщ-то еще и остыть не успел. Тебе за прыть трудодни начислять надо!
И не было в такие моменты среди гореловцев более гордого своей трудовой деятельностью человека, чем Надя.
…Веру все ее городские подруги называли «воображалой». Некоторые выражались по-взрослому, еще более осуждающе: «гордячка». Вера никогда не включалась в подвижные и настольные игры сама — всегда ждала персонального приглашения. Если забрасывала куда-нибудь мячик, то терпеливо провожала его взглядом своих больших влажных глаз и ждала, когда мячик принесут. Естественно, что самые крупные неприятности имел тот, у кого игрушки оказывались лучше, чем у Веры Прохоровны. Необыкновенная девочка их просто-напросто ломала.
Чтобы укротить разрушительные наклонности своей воспитанницы, Стася покупала ей такие игрушки, лучше которых измыслить было невозможно. Вместе с заводным шагающим страусом и набором марионеток для домашнего театра приобрели по случаю и солидный министерский портфель с серебряной табличкой.
— Вот, Верунчик, — ворковала умиленная Стася, — скоро ты пойдешь в школу и этот портфельчик понесешь с собой.
Но когда Верунчик пошла первый раз в первый класс, то нести портфель отказалась наотрез.
— А домработница для чего? — спросила юная Калинкина ледяным тоном.
И тут Тимофей впервые возмутился, долго кричал об эксплуатации человека человеком, об использовании наемного труда, наконец о том, что в жизни каждый должен нести свою ношу…
— Это непедагогично — итти на поводу у ребенка, — неумолимо заявил он жене, когда та вручала портфель домработнице.
Стася молча выжидала.
Тимофей стал постепенно остывать. «В конце концов девочка не виновата, — размышлял он. — Восемь лет! Святая простота. Ангельская непосредственность. А я ей чуть ли не «Капитал» цитировал… Конечно, Стася должна была провести соответствующую воспитательную работу, но она так любит Верочку… Нельзя же любовь ставить ей в вину! И в конце концов все это мелочи бытия, муравьиная возня, пустяковина… Главное — что она охотно идет в школу, у нее есть желание быть отличницей. Это перспективно, масштабно».
— Верусик опоздает в школу из-за наших споров, — молвила Стася, приметив смену страстей на лице супруга. — Нельзя насиловать волю ребенка! Кто же понесет портфель?
— Его никто не понесет! — компромиссно провозгласил Тимофей. — Его повезут. Вызовите мою машину и поезжайте в школу!
В автомобиль быстро погрузили Веру Прохоровну, министерский портфель и сверток шоколада на завтрак. Стася с гигантским, в четыре обхвата, букетом пионов (за которым специально ездили в садоводство) едва поместилась рядом с шофером…
…В тот день у Нади тоже имелся букет, завтрак и портфель. Букет ее состоял из цветов, выросших стихийным образом. Завтрак — из доморощенных плюшек. А портфель имел уже солидную историю, ибо с ним получали среднее образование несколько предыдущих братьев и сестер Калинкиных.
По дороге в школу, возле колхозного клуба, Надя остановилась. Рыжеголовый и лохматый односельчанин ее, по кличке Валерка Мухомор, придерживая за тонкую косу девочку из соседней деревни, пытался свободной рукой вырвать у нее цветы. Очевидно, забыв нарвать себе букет, Валерка решил добыть его пиратским способом. Надя пробралась сквозь толпу первоклассниц, наблюдавших эту сцену, и наставительно сказала:
— Чужое без спросу брать нельзя!
— А я спрашивал — она не отдает, — отвечал Мухомор.
— Отпусти косу и не тронь цветов! — ультимативно заявила Калинкина.
— Поду-у-умаешь! — расхохотался Валерка и в тот же миг очутился в канаве.
— Подножка! — завопил он, вскакивая на ноги и засучивая рукава. — Запрещенный прием!
Девочки, стоявшие кругом, ликующе смеялись. Спасенная первоклассница показывала ему длинный нос, а Надя Калинкина — кулак.
Кулак на Мухомора почему-то произвел большее впечатление.
— Подумаешь, — сказал он презрительно, — пошутить нельзя! — и убежал, не найдя в себе мужества продолжать агрессивную политику.
На глазах у Нади появились слезы. Увлекшись восстановлением справедливости, она выронила свой букет. Цветы поштучно лежали в той же канаве, откуда только что выбрался Мухомор.
Стоя над рассыпанными цветами, девочки-первоклассницы о чем-то шептались. Потом одна из них подошла к Наде и вручила ей громадный букетище.
— Это тебе, — сказала она упавшим голосом, — передашь учительнице от всех нас!
…Вера чувствовала себя маленькой хозяйкой большого дома. Во время войны, пока Тимофей Прохорович был на фронте, Станислава Петровна окончательно утратила инициативу в семейных делах. Возвратившийся Калинкин в первый же день понял, что бразды домашнего правления твердо держит в руках одиннадцатилетняя Вера Прохоровна.
Сначала, как положено, Тимофей даже пожурил Стасю за бесхребетность и мягкосердечие. Но потом поразмыслил и успокоился:
«Все-таки у Верочки характер наш, калинкинский! И хорошо! А разве с таким, как у Стаей, проживешь?»
