Владимир Санин - Остров Весёлых Робинзонов (с иллюстрациями)
Антон отдышался, вытер слезы и сел на скамейку. Глюкоза сделала шаг вперед. Антон подвинулся – Глюкоза отошла ровно на такое же расстояние.
– Ты что, издеваешься, скотина? – взорвался Антон.
Мы решили уточнить с Глюкозой наши взаимоотношения.
– Понимаешь, родненькая, – льстиво сказал Антон, заглядывая в коровьи глаза, – мы же твои друзья, честное слово! Ты ведь дашь нам тебя подоить, не правда ли?
Глюкоза внимательно выслушала, и, как нам показалось, в ее темных глазах появилось раскаяние.
– Ты не будешь больше шалить, ладно, Глюкозочка? – просюсюкал Антон, осторожно гладя корову по рогам. – Ну, молодчина, так и стой.
Антон возвратился на место, подмигнул мне и…
Стыдно сказать, что сделала Глюкоза в тот момент, когда я задрал ей хвост. Антон потом говорил, что его еще никогда так не оскорбляли. Помимо чисто морального ущерба, мой друг был травмирован еще и тем, что ему пришлось срочно бежать на пруд замывать свои брюки. Минут через десять он вернулся в легкой спортивной форме, а мы устроили короткое производственное совещание. С ненавистью глядя на Глюкозу, Антон начал размышлять:
– Если мы пойдем кланяться Потапычу, он растрезвонит и над нами будут смеяться до конца месяца. Нужно справиться своими силами.
– Ну и что же ты предлагаешь?
– Прежде всего изолируем ее хвост! – догадался Антон. – Возьми шпагат и привяжи хвост к столбу… Вот так. Теперь подвижность этой скотины ограничена. Заходи спереди и держи ее за рога. Придется выдоить ее силой!
В ведро ударили сильные струйки. Мы дружно крикнули: «Ура!» Антон ликовал. Он энергично работал напевая: «Нам Глюкоза не страшна, не страшна, не страшна…»
Почему именно Глюкоза ему не страшна, Антон поведать миру не успел. Корова взбрыкнула задними ногами, опрокинув ведро. Только минут пять спустя Антон издал первый членораздельный звук. Затем плотину прорвало, и на Глюкозу обрушился такой водопад брани, что со стоящей рядом березки посыпались листья.
– Что ты хохочешь, идиот? – визгливо закончил Антон свой монолог. – Немедленно иди за Потапычем!
Вернулся я без Потапыча, но с его тельняшкой и кепкой. Старик тут же признал свою вину: он забыл, что корова – животное целомудренное и незнакомых людей подпускать к себе не любит. Потапыч предложил мне перевоплотиться в него: переодеться и привязать к подбородку мочалку. Было также рекомендовано притупить бдительность Глюкозы ведром пойла.
Глюкоза с подозрением покосилась на странную фигуру, но тельняшка ее успокоила. Корова принялась за пойло, уже не обращая на нас никакого внимания. Хотя под конец мои пальцы сводила судорога, я самоотверженно выдоил из Глюкозы полное ведро молока. Мы отнесли его в погреб и разлили по крынкам.
Когда же пришли обратно, Глюкоза исчезла. На ее месте лежал Шницель и торопливо грыз жареную курицу. Увидев нас, пес подхватил курицу за ножку и юркнул в калитку. Антон взялся за сердце.
–Я его убью! – простонал он, схватил палку и помчался за Шницелем. Я немного подождал и, как бы сделал любой зевака на моем месте, пошел смотреть на расправу. Из-за кустов доносился приглушенный голос Антона. Я осторожно заглянул сквозь ветви. Лежа на траве, Шницель приканчивал курицу и внимательно слушал своего хозяина. Ласково поглаживая дворнягу по голове, Антон проникновенно говорил о страшной участи воришек, о всеобщем к ним презрении. Он говорил, что вору не место в человеческом обществе. Шницель благодушно кивал и облизывал длинным языком покрытую жиром морду. Я кашлянул, и Антон, прервав проповедь на полуслове, сурово закончил:
– Если такое повторится, негодяй, убью! – И, посмотрев на меня, добавил: – Ну, чего глазеешь? Пошли искать Глюкозу!
Корову мы нашли в пруду, куда она залезла по самые уши.
О том, как мы вытаскивали Глюкозу из пруда, пасли, доили, снова пасли и снова доили, Антон взял с меня клятву никогда никому не рассказывать. «Может быть, – сказал он, – пройдут годы и мы, убеленные сединами старики, будем с доброй улыбкой вспоминать этот наверняка самый позорный день в нашей жизни. Не исключено, что мы даже будем смеяться.
Но до тех пор – если, конечно, ты мне настоящий друг – и не подумай заикаться об этой истории».
Я обещал не заикаться. Я слишком дорожу дружбой Антона, чтобы отказать ему в этой маленькой услуге. Поэтому подождите хотя бы лет двадцать, и я расскажу вам кое-какие дополнительные подробности. Если Антон разрешит, естественно.
СКАНДАЛ В БЛАГОРОДНОМ СЕМЕЙСТВЕ
Вечером по удару гонга мы собрались на площади имени Пятницы (дворик у конторы), до крайности недовольные друг другом. От энтузиазма, с которым начинался рабочий день, не осталось и следа. На лбу Зайчика разместился багрово-лиловый синяк, похожий на пирамиду с усеченным конусом; болезненно морщился и вскрикивал чуть ли не на каждом шагу Антон, прихрамывал Борис и болтал в воздухе перевязанным пальцем Лев Иванович. Члены коммуны, за исключением неунывающей Машеньки, выглядели такими потрепанными и жалкими, словно они только что закончили дележку счета за газ и электричество в коммунальной квартире.
– Вечер критики и самокритики объявляю открытым, – без всякого пафоса сказал Борис.
В своей короткой вступительной речи председатель коммуны не оставил от нас камня на камне. Он заявил, что своим поведением мы запятнали славное имя Робинзона Крузо, что десять самой скверной репутации котов, запертых в одном сарае, по сравнению с нами выглядели бы лордами на именинах ее величества. Он признался, что ему стыдно называть имена почтенных и уважаемых людей (все посмотрели на Игоря Тарасовича и Льва Ивановича), которых только чувство такта запрещает ему назвать ослами (возгласы возмущения Игоря Тарасовича и Льва Ивановича), людей, из-за глупой ссоры оставивших коммуну без обеда. Ему, Борису, жаль науку физику, в которую через три года войдут два юных лоботряса (суровый взгляд в сторону Юрика и Шурика), которые привязали полено к лапам петуха, чтобы он не мешал им играть в баскетбол. Когда Потапыч петуха освободил, несчастная птица была полумертвой от злости и унижения.
Борис рассказал про Зайчика, первым же ударом топора едва не раскроившим себе лоб, и выразил сожаление, что этого не произошло, ибо вторым ударом Зайчик чуть не отрубил Борису голову, а третьим вогнал единственный топор в суковатую чурку так глубоко, что высвободить его оттуда удалось лишь благодаря мастерству Потапыча. Ну, а что касается Антона, заключил председатель, то он вполне заслужил от Глюкозы удар копытом. Более того, он, Борис, считает, что корова поступила крайне гуманно, наказав только одного Антона, потому что второй «субчик» (кивок в мою сторону) заслуживал удара не меньшей силы. Вбить ноги беззащитного животного в колодки, чтобы удобнее было доить, могли люди с постыдно низким культурным и интеллектуальным уровнем.
– А не объяснит ли уважаемый председатель, по чему он хромает? – мстительно спросил Лев Иванович.
Борис растерянно втянул голову в плечи.
– Что ж, – с предвкушаемым наслаждением сказал Лев Иванович, – тогда скажу я. Наш руководитель, столь гневно и объективно бичевавший наши пороки, в силу особенностей своей памяти упустил один факт. – Профессор от удовольствия почмокал губами. – В самый разгар рабочего дня, когда мы – я не имею в виду коллегу Ладью – потели на кухне, наш глубоко и многоуважаемый шеф… Знаете что делал? Играл – причем вопреки желанию партнера – в чехарду с Мармеладом! И во время одного лихого прыжка… – Борис со вздохом кивнул.
–Я бы хотел спросить коллегу Черемушкина, – невозмутимо посасывая трубочку, проговорил Игорь Тарасович, – что он имел в виду, роняя свою реплику насчет моей работы на кухне. Уж не считает ли коллега, что картошка сгорела из-за меня, а не потому, что профессор Черемушкин непрерывно бегал к окну смотреть на одного молодого и симпатичного члена коллектива?
–Я имел в виду тот неоспоримый факт, – ответил Лев Иванович, трусливо взглянув на жену, – что, пока коллега Ладья разрывал во дворе кучу мусора в поисках своих неандертальцев, в котле выкипел суп и неизвестно куда убежали со сковороды три жареные курицы! Может быть, кандидат бронтозавровых наук И. Г. Ладья объяснит высокому собранию это сверхъестественное явление?
Коллега Ладья охотно согласился прокомментировать чудо. Он лично твердо уверен, что куры даже в жареном виде не могли вынести убийственных мелодий, которые насвистывал коллега Черемушкин.
Пока ученые мужи поливали друг друга ядом остроумия, Ксения Авдеевна отвечала на вопросы ошеломленных слушателей:
– Они заспорили, что важнее, музыка или археология. Игорь Тарасович в шутку сказал, что сломанный зуб птеродактиля в тысячу раз интереснее, чем бессмысленный набор звуков, именуемый классической музыкой. Левушка раскипятился и, к моему ужасу, обозвал Игоря Тарасовича динозавром. И началось такое, что я сбежала с кухни!
