Irag Pezechk-zod - Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)
– Ты, сердешный мой, свою клятву помни: ничего ты от меня не слыхал.
– Маш-Касем, я готов еще хоть сто раз поклясться. Даю честное слово, даже если меня на куски разорвут, я не признаюсь, что от тебя слышал. Ну, что же ты молчишь? Я умираю от нетерпения! Что случилось? Для чего это испытание?
– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Вот что я собственными ушами слыхал. – Маш-Касем огляделся и продолжал тихим голосом:
– Вчера пришел к аге господин Полковник, а я, значит, ненароком ухо к замочной скважине приложился и разговор ихний услыхал. Про Пури-агу говорили…
– Да что говорили-то?
– Зачем врать… Знаешь ведь, что с тех пор, как у Пури один из залогов мужества отхватили, он не в себе чуток… Вроде бы ему мужество отказало… Сейчас доктор Насер оль-Хокама его этим током елекстрическим пользует.
– Знаю, Маш-Касем.
– Иди ты! Откуда же ты знаешь-то?
– А мне докторов сын рассказал потихоньку. Он один раз, когда Пури был у доктора, в кабинет зашел, видел, как ему к телу круг прикладывали, блестящий такой.
– Иди ты! Я-то, дурак, думал – кроме полковника, аги и меня, никто об этом не знает… Словом, теперь доктор изо всех сил старается Пури-агу уговорить, что поправился тот, а парень не верит. Твердости, значит, лишился. Вот доктор полковнику-то и скажи, что, мол, единственный выход – сигэ[36] ему взять, чтобы через это проверку его мужеству произвести. Но Пури-ага ни в какую – говорит, вообще не женюсь, или на Лейли-ханум.
Я слушал разинув рот. Маш-Касем, польщенный вниманием, продолжал:
– А теперь господин Полковник средство одно нашел. Договорились с этой Ахтар, сестрой Гиясабади, что заплатят ей деньги хорошие, а она чтоб пришла и Пури-ага испытала.
– Что? С сестрой Практикана Гиясабади?… Как можно?… Разве так делают…
– Известно, делают. Да и бабенка эта отказываться не стала.
– И что же дядюшка, Маш-Касем?
– Ага сначала против был, а потом все же дал согласие.
– Ну, а Практикан Гиясабади? Он про это знает?
– Зачем врать? До могилы… Этот мой земляк, с пор как Гамар-ханум родила, а ребеночек, всем на удивление, оказался на его сестру похожим, совсем бога забыл. Все-то у него не по-людски… Ты слыхал, как он бедных Дустали-хана и Азиз ос-Салтане из дому выгнал?… Ежели он и сообразит что к чему, то как деньжат огребет, так и попридержит язык-то.
– Когда же они хотят это устроить?
– Ей-богу, зачем врать? Тут они совсем тихо заговорили, я толком не разобрал. Вроде бы сегодня-завтра. Договорились, значит, что полковник с супругою уйдут, Пури дома оставят. Ну, отыщут предлог какой, чтоб его не брать. Потому как сам он ничего знать не должен. Тогда эта Ахтар чего-нибудь придумает, придет туда и свое дело сделает.
– Маш-Касем, а ты считаешь… Как по-твоему… получится эта проверка?
– Ей-богу, родимый ты мой, с такой шустрой бабенкой что угодно получится. Она, ежели захочет, покойно старого агу из могилы подымет да расшевелит! Что там агу – она и меня самого, кабы случай представился, в грех ввела бы…
Я, не подумав толком, предложил:
– Маш-Касем, а может, мы подстережем ее и не дадим наедине с Пури остаться?
– Ну так она в другой раз придет, когда тебя не будет. Надо что-то другое сообразить. Да еще – как бы не вышло наружу, что тебе все известно… Ведь, кроме аги, полковника и Ахтар-вертихвостки, никто и не слыхал об этом. Ежели толки пойдут, ага мне башку расшибет… А вообще ага говорит, коли англичаны проведают – ославят его на весь город… Так оно и есть. Они ведь о-го-го…
– Маш-Касем, я прямо не знаю, что предпринять… Надо что-то делать! Ради бога, если узнаешь, когда они назначили эту встречу, извести меня.
– Ты давай успокойся. Натворишь чего-нибудь, меня подведешь… Я, может, больше твоего хочу это дело расстроить. Для меня честь всякой девушки из Гиясабада, может, собственной чести дороже… Ты хоть всю округу обойди, никого не найдешь, кто бы так честью дорожил, как гиясабадцы.
Маш-Касем еще раз взял с меня клятву, чтобы я держал секрет про себя, никому не выдавал бы его и, главное, остерегался козней англичан.
Расстроенный и несчастный, я вернулся в свою комнату. Сколько я ни ломал голову, ничего на ум не шло. Вернее, каждая новая идея, которая у меня появлялась, наталкивалась на непреодолимые трудности.
В отчаянии я отправился прогуляться к дому Асадолла-мирзы, который, как мне было известно, уехал. Но, когда я подошел ближе, господь будто приоткрыл передо мной райские врата: из дома слышались звуки граммофона.
– Слава богу, что вы здесь, дядя Асадолла! Когда вы вернулись?
– Вчера вечером, дружок. Ну, что еще случилось, отчего ты такой бледный? Опять дядюшка и отец твой поссорились? Или генерал Вихроу напал на дядюшкин дом?
– Хуже, дядя Асадолла, гораздо хуже.
– Моменто, моменто, хочешь, я догадаюсь? Вы с Лейли-джан немножко того… в Сан-Франциско съездили… И ты оставил Лейли один гостинчик!
– Нет, дядя Асадолла, не шутите, все гораздо серьезнее.
– Ох, молчи уж, дурачок! Значит, это вообще не про Сан-Франциско? Там еще подальше Лос-Анджелес есть. Если о нем речь, тоже неплохо.
– Нет, дядя Асадолла. Но вы, пожалуйста, поклянитесь, что все это останется между нами.
– Моменто, так что же: это не имеет никакого отношения к Сан-Франциско?
– Почему же, имеет, – неохотно ответил я, – но только это связано с Пури.
– Не дай бог! Ты так долго откладывал, что Пури свозил ее в Сан-Франциско?
– Нет, нет! Вы совсем не слушаете меня… Пури с другой в Сан-Франциско…
– Да тебе-то что? Неужели ты хочешь ему все пути Сан-Франциско закрыть? Вообще запретить въезд туда?
Асадолла-мирза так разошелся, что с ним невозможно было разговаривать. От нетерпения я даже закричал:
– Да послушайте вы меня хоть минутку!
– Виноват, ваша милость, слушаю, я весь внимание! Извольте рассказывать!
Заставив Асадолла-мирзу поклясться всем святым, что тайна останется между нами, я описал ему, что произошло. Тут на него напал такой хохот, что он свалился с дивана, а когда немного успокоился, вытер, выступившие на глазах слезы и проговорил, все еще прерывая сам себя смехом:
– Значит, наш доктор для проверки эффекта своего лечения прописал больному Сан-Франциско… До чего хороший доктор! Я давно говорю, что этот Насер оль-Хокама – гений. Вот у кого лечиться надо! Впрочем, я бы предпочел лекарство из другой аптеки.
Хоть мне было и не до веселья, меня тоже разобрал смех:
– Потому что это лекарство вы уже принимали, да?
– Нет, бог свидетель, к Ахтар, сестрице Практикана я и не притрагивался.
Он божился с таким пылом, что я сразу решил – лжет! Немного помолчав, я опять спросил:
– Как по-вашему, что мне теперь делать? Если они будут довольны результатами проверки, то на следующей неделе обязательно состоится сватовство, а еще через неделю – свадьба. Я любой ценой должен добиться, чтобы Пури не прошел этого испытания…
– Моменто, а откуда ты знаешь, что он пройдет? Ученик настолько тупой…
– Зато Ахтар, как я слышал, очень…
– Да, это верно, – перебил он меня. – У такого экзаменатора провалов не бывает… Я-то болван – надо мне было догадаться, пусть бы сначала она тебе экзамен устроила, а то у тебя в географии большие пробелы: ни Сан-Франциско не знаешь, ни Лос-Анджелеса!
– Дядя Асадолла, пожалуйста, не шутите. Я вас умоляю, придумайте что-нибудь!
– В два счета. Ударь-ка его еще разок… Как это Маш-Касем выражается? Один «залог чести» ты ему уже загубил, теперь дай пинка по другому «залогу» и выведи его из строя тоже. Вот и получится у нас достопочтенная Пури-ханум с тонким голосочком… Уж тогда твоя душа успокоится!
– Дядя Асадолла!
– Да, но ведь завтра появится другой претендент. А послезавтра – третий… Придется тебе расширить свою практику – с утра до вечера надо будет осыпать пинками мужскую честь наших сограждан…
– Дядя Асадолла, я подумал, может быть, Асгар-Трактор, этот друг Ахтар…
– Ну-ну, браво – блестящая идея! Только тебе и остается притащить сюда этого пьяного хулигана – пустить его любовнице кровь… Но можно обойтись и без кровопролития: возьми Лейли за руку и приведи ее в экзаменационный зал в соответствующий момент.
– Этого я сделать не могу. Я дал честное слово, что не выдам того, кто открыл мне эту затею. А тогда как же я Лейли объясню…
– Но ты ведь уже нарушил свое честное слово.
– Почему, я же вам не назвал того, кто мне это сообщил.
– А то я не знаю, кто! Издалека видно, чьих рук дело.
– А на кого вы думаете, дядя Асадолла?
Асадолла-мирза, растопырив пальцы правой руки, забубнил:
– Зачем врать? До могилы-то – ать! ать! – четыре шага всего.
– Нет, дядя Асадолла, уверяю вас, Маш-Касем ничего об этом не знает.
– Ну, ладно, ладно, нечего зря клясться и божиться… По-моему, тебе надо либо обо всем рассказать Лейли и устроить скандал, либо призвать на помощь Асгара-Трактора, который произведет кровопускание ученику и экзаменаторше, либо немедленно установить слежку за Ахтар, чтобы, как только они приступят к экзамену, завопить «караул».
