Николай Исаев - Почётная шуба (Повесть, рассказы)
— Собаке — собачья жизнь!
КАК ХОРОШО! КАК ПРИВОЛЬНО!
В кабинет заместителя директора крупного объединения «Мысль золотая» Синицына П. В. вошла крупная, крепкая баба с ведром клея, тряпкой и рулоном бумаги.
— Окна буду заклеивать, — объявила она.
— A-а… — понял Синицын. — Ну что же, приступайте…
— Приступаю! — сказала баба и полезла на подоконник, подоткнув юбку.
Все — ведро с клеем, тряпка, рулон бумаги — задвигалось, запестрело, приклеилось…
Вдруг баба открыла рот и запела по-итальянски, сильно и высоко:
Oh, com’e bello, com’e bello! Si respira fra i campi e i giardini della mia
Romagna meravigliosa! Si puo girare titto il mondo. Ma soltanto gui.[1]
— Эх! Эге-ге! Эх! — невольно вздохнул заместитель директора Синицын, вспомнив нечаянно и свою деревню Новый Покос, где родился и вырос:
Oh, come facile е lieto mi respiro di primavera nel cuore della mia Romagna in fiore!
Tutte le nostre fanciulle s’innamorano e hanno le rose dei volti.[2]
Синицыну тоже вдруг захотелось побывать в своей деревне, и мысленно он представил себе, как заказывает по телефону билет и укладывает чемодан. В поезде он будет долго стоять в коридоре, провожая взглядом неброские одинокие осины и столбы электропередач. Чая разносить не будут, потому что тяги в титане нет.
Oh. conosco bene di chi s’innamorano tutte le fanciulle del nostro pa-ese che hanno le rose dei volti [3],—
пела баба, ловко заклеивая все щели.
Oh, conosco benisimo!
S’innamorano del nostro bel duca.[4]
Поезд остановится на дальней станции, и Синицын пройдет через здание вокзала на привокзальную площадь. Купит еле-еле поджаренных семечек, закатит брюки и тут же сядет в рейсовый автобус, который и повезет, и закрутит…
Anch’io ho un debole per lui! Quante volte ho rinunciato le belle collane che volera regalarmi.
Mi basterebbe il coraggio di rifiutarlo la vostra scelta seguente?![5]
Синицын вышел к реке, на той стороне паромщик Прохоров говорил о чем-то с трактористом Манохиным и делал вид, что совершенно не замечает Синицына. Что ж, приходилось ночевать на Марьиной косе, подложив под голову чемодан.
— А герцог, тоже хорош гусь, — подумал Синицын, пытаясь устроить голову поудобней на чемодане. — Дурит бабам головы своими бусами…
Oh, forse son troppo sincera e racconto troppo del nostro bel duca? Ma no! Mio caro duca con belissimi occhi azzurri occhi — come il cielo. Non rimarra deluso della propria scelta[6].
Раздается скрип уключин. Синицын поднимает голову и видит за веслами лодки Елизавету Аксаковну, жену паромщика Прохора. Теперь уже рукой подать до Нового Покоса. А вот и родной дом. Правда, дом продали в шестьдесят седьмом, так что Синицын ложится теплым утренником в огороде среди бодрого гороха, крепких огурцов. Рядом недальние овсы, из коих вылетают потревоженные куропаты… Просыпается Синицын, когда солнце стоит уже высоко. Что ж, пора возвращаться домой.
No, no! Mai scambio la mia Romagna in fiore di Primavera fiorita. Si puo girare tutto il mondo, ma soltanto qui ci sono cilege e ragazze cosi rossi[7].
Баба спрыгнула с подоконника и сказала: «Весной приду, все отклею — окна буду мыть!» — и, гремя ведром, ушла.
— Какая понятная и нужная у нее работа! — вздохнув, подумал Синицын. — А я чем тут занимаюсь? — Синицын оглядел свой кабинет, — Нет, весной тоже пойду работать куда-нибудь. Придет эта баба окна мыть — женюсь на ней и начну новую бодрую жизнь!
И Синицын запел по-итальянски громко и высоко:
Oh, com'e bello, com’e bello! Si respira fra i campi e i giardini della mia Romagna…[8]
СТОИТ ТОЛЬКО НАЧАТЬ
Из английского юмора
Восьмилетний Патрик Джейкинс сказал как-то своему сорокадвухлетнему отцу Джиму Джейкинсу в присутствии своей матери и жены Джима Агаты примерно следующее: уже давно (и он настаивал на этом весь вечер, и последствия не заставили себя ждать) для сохранения и поддержания естественной среды (он так и выразился) во всем мире просвещенные государства и территории (сам он ходил в школу через два дома) приобретают в Центральной Европе (скажем, в Чехословакии) муравейники, чтобы лес обрел новую жизнь, обновился буквально на глазах.
— Все верно, малыш, — сказал Джим Джейкинс. — Но мы-то живем не в лесу, а в городе (он, вероятно, имел в виду Лондон, и Патрик знал об этом). Какую еще вторую жизнь может принести нам муравейник из Центральной Европы, какое к чертям обновление?!!
— О Джим! — воскликнула кроткая Агата, читая VII главу первой части толстого романа (в первой части их было XXXV, с I–XXXV). — Надо ли поминать чертей при элементарном обмене мнениями с сыном, прожившим на этом свете лет 8, 9?!
— Девять! Девять! Черт подери! — твердо заявил Джим Джейкинс. — И я не удивлюсь, если этот мальчик выписал из Чехословакии на бланке нашей фирмы лесной муравейник и не пройдет каких-нибудь несколько минут, как у двери раздастся звонок и посыльный не вручит мне конус!..
— О Патрик! — воскликнула кроткая Агата. — Ведь ты никогда не поступишь так, как только что предсказал Джим, от себя добавлю: зловеще предсказал Джим?
— О, я бы никогда не осмелился поступить столь зловеще! — заверил собравшихся юный Патрик, — Но позволь тебе напомнить — у муравьев жесткая организация. Во-первых, они выслали бы дозорных, так сказать, гонцов добрых вестей, а во-вторых, муравейник уже построен, а раз так — надо копить силы на создание второго муравейника, не более того.
— О боже! — воскликнули Джим и кроткая Агата и крепко обнялись, как в первый раз.
В дверях раздался звонок. Все произошло примерно так, как в самых грубых чертах предсказал Джим.
Посыльный вручил Джиму Джейкинсу выписанный им из Чехословакии новенький конус с муравейником.
Незаметно пролетело шесть лет.
Заглянем вновь в гостеприимную гостиную Джейкинсов. Изменилось ли что-нибудь? Что сталось с нашими добрыми знакомыми: юным Патриком, флегматичным Джимом и кроткой Агатой?
Хозяина дома мы не застали, и по понятным причинам: у него открылся удивительный талант к организации туристических круизов на треугольной основе: Сеул — Сингапур — Гонконг и, наконец, сам Бермудский треугольник с его гостиничной базой. От былой флегматичности не осталось и следа.
Что сталось с кроткой Агатой, спрашиваете вы? Агата является автором 52 романов. Такая плодовитость вызывает удивление даже на английской территории, так сказать, колыбели Великой Английской литературы. Пишет Агата легко, живет безвыездно в своем замке на глухом Западном побережье.
Что же произошло с Патриком? О, это гордость нашего повествования! Он один из самых молодых и энергичных бизнесменов на острове в сфере производства индивидуальных компьютеров.
Конкуренты с горечью говорят: мы еще только прикидываем, что и как, а этот сорви-голова уже вовсю загребает денежки. В родительском доме Патрик практически не бывает.
И, наконец, о муравьях. Обычай содержать их в городской квартире распространился в Европе довольно широко. Это они высылают гонцов добрых вестей по стенам в прихожей, на кухне и в ванной.
Некоторые называют их бытовыми муравьями. Это неверно. Правильное их поименование — муравьи Джейкинсов, в чем, как нам кажется, мы убедили наших читателей.
КАК ПИСАТЬ ЛАТИНОАМЕРИКАНСКОЕ ТАНГО
В редакцию пришло письмо от Шурочки Шуваловой. Она спрашивает: очень хотелось бы знать, как пишутся латиноамериканские танго.
Отвечаем тебе, Шурочка.
Творческий процесс — процесс глубоко интимный, личностный, часто стихийный. Вследствие чего поначалу латиноамериканское танго писали исключительно в Латинской Америке.
В Европу танго впервые привезли контрабандисты в начале 20-х годов, и сначала танго танцевали в очень узком, семейном кругу контрабандистов. Но все тайное скоро становится явным. Кавалеры стали приглашать дам повсеместно…
Как танцуют танго, более-менее известно широкому кругу лиц, но вот как пишутся латиноамериканские танго, знают единицы. Для того чтобы самому написать хотя бы одно популярное танго, нужно, чтобы была осень. Лучше, чтобы поздняя осень. Совсем поздняя. Жить надо на даче у знакомых. С утра надо сделать так. чтобы шел дождь. Не как из ведра. Это крайность. А такой мелкий, нудный, нескончаемый…
Когда начнет смеркаться, надо пойти за шесть километров встречать электричку. Когда никто не приедет, надо уже в полной темноте, поминутно сбиваясь с дороги, увязая сапогами в грязи, вернуться в совершенно пустой дом. Поставить на плитку старый закоптелый чайник и сорок минут искать повсюду и на антресолях заварку.
Напившись чаю, надо сесть на диван с ногами и закутаться в старое пальто…
Вот теперь можно начинать писать латиноамериканское танго. В жизни каждый человек переживает очень много очень счастливых минут. Для танго это не годится. Надо вспомнить что-нибудь грустное. Например, как ты в юности влюбился, а в тебя нет. Если ничего грустного в голову не приходит, то можно вспомнить, как у тебя в зрелости одолжили крупную или не очень крупную сумму и не вернули.
